Ивлин Во - Мерзкая плоть
— Выходит замуж, вы не слышали?
— Что вы, здешние сестры интересуются только принцессой Елизаветой, а больше никем. Расскажите.
— Есть такой молодой человек по имени Рыжик.
— Что?
— Вы его не помните? Он с нами повсюду ездил после вечера на дирижабле.
— Не тот, которого тошнило?
— Нет, другой.
— Не помню. Нина тоже называет его Рыжик?
— Да.
— Почему?
— Он ее просил.
— Что?
— Они в детстве вместе играли. Ну а теперь она выходит за него замуж.
— А как же вы? Ведь это же загрустить можно.
— Я в полном отчаянии. Думаю покончить с собой, как Саймон.
— Не надо, милый… А разве Саймон покончил с собой?
— Вы же это знаете. В ту ночь, когда посыпались иски о клевете.
— Ах, этот Саймон. А я думала, вы про Саймона.
— Кто такой Саймон?
— Тот молодой человек, что вывалился из аэроплана. Сестры его прозвали Саймон-простачок, потому что он немножко повредился в уме… Но право же, Адам, мне за вас так обидно из-за Нины. Знаете, что мы сделаем? Как только я поправлюсь, уговорим Мэри Маус устроить развеселый вечер, чтобы вас подбодрить.
— А вы разве не слышали про Мэри?
— Нет. Что?
— Она уехала с магараджей Поккапорским в Монте-Карло.
— Ой, как Маусы, наверно, злятся!
— Проходит курс религиозного обучения, чтобы ее можно было официально признать княжеской наложницей. А потом они уедут в Индию.
— Как люди все исчезают, правда, Адам? Вы получили те деньги от пьяного майора?
— Нет, он тоже исчез.
— Вы знаете, все время, пока я была не в себе, меня мучили ужасные кошмары. Мне снилось, что все мы участвуем в автомобильных гонках, все носимся и носимся по кругу и не можем остановиться. А публики масса — сплошь „незваные“, и репортеры светской хроники, и Арчи Шверт и ему подобные, и все кричат, чтобы мы ехали быстрее, и одна машина за другой разбиваются, и вот я остаюсь одна и все несусь куда-то, несусь, а потом моя машина тоже вдребезги, и я просыпаюсь.
Тут дверь отворилась, и в палату вошел Майлз.
— Агата, Адам, дети мои, как же долго я сюда пробивался. У них там жуткие порядки — не пускают, и все. Сначала я сказал, что я лорд Казм — не подействовало; потом сказал, что я врач — тоже не подействовало; сказал, что я ваш жених — и это не подействовало; а как сказал, что я репортер светской хроники, тут они меня сразу впустили, только не велели вас волновать и очень просили упомянуть в газете об их больнице. Ну, как вы, Агги, деточка? Я вам принес новых пластинок.
— Вы ангел. Давайте их сейчас же поставим. Патефон под кроватью.
— А к вам сегодня еще уйма гостей собирается. Я их видел на завтраке у Марго. Джонни Хуп, и Вэн, и Арчи Шверт. Только вот не знаю, сумеют ли они прорваться.
Сумели.
Так что вскоре их собралась большая компания, и из соседней палаты явился Саймон в веселеньком халате, и они ставили новые пластинки, а мисс Рансибл под одеялом двигала забинтованными руками и ногами в негритянском ритме.
Последней вошла Нина, очень красивая и на вид совершенно больная.
— Нина, что я слышу, вы выходите замуж?
— Да, это очень удачно. Мой отец только что вложил все свои деньги в кинокартину и все потерял.
— Дорогая моя, это пустяки. Мой отец терял все свои деньги два раза. Никакой разницы не чувствуется. Надо только это усвоить, и все будет хорошо. Вы правда зовете его Рыжик?
— В общем, да, только пожалуйста, Агата, не издевайтесь надо мной за это.
А патефон играл ту песенку, которую пел когда-то негр в „Café de la Paix“.
Потом явилась сестра.
— Ну и расшумелись, — сказала она. — Вот узнает заведующая, влетит и вам и мне.
— Возьмите шоколадку, сестра.
— Ого, шоколад… Адам смешал еще коктейлей.
Майлз пододвинул к себе телефон и, сидя на кровати мисс Рансибл, стал диктовать заметку о больнице.
— Вот что значит иметь знакомство в прессе, — сказала сестра. Адам подал ей бокал. — Вы думаете, ничего? Авось не слишком крепкий, а то ну как ударит в голову. Что мои больные-то скажут, если к ним сестра заявится пьяненькая?… Ну, раз уж вы уверены, что не повредит, тогда спасибо.
…Вчера я навестил достопочтенную Агату Рансибл запятая прелестную дочь лорда Казма запятая в больнице на Уимпол-стрит, где она поправляется от последствий автомобильной катастрофы, недавно описанной на этих страницах точка в гостях у мисс Рансибл собралось довольно большое общество, в там числе…
Адам, разносивший бокалы, дошел до Нины.
— А я думала, мы больше никогда не увидимся.
— Рано или поздно мы должны были встретиться, это ясно. Агата неплохо выглядит, правда? Я думала, она хуже. Какая забавная больница.
— Нина, нам нужно повидаться. Поедем отсюда к Лотти, пообедаем вместе.
— Нет.
— Ну пожалуйста.
— Рыжик будет недоволен.
— Нина, ты его не любишь?
— Наверно, нет.
— А меня?
— Не знаю, когда-то любила.
— Нина, я просто не могу с тобой не видеться. Поедем сегодня ко мне обедать. Что тут плохого?
— Милый, я отлично знаю, чем это кончится.
— Ну и что?
— Понимаешь, у Рыжика свой взгляд на эти вещи. Он ужасно рассердится.
— А как же я? Ведь у меня право первооткрывателя.
— Милый, не груби. Кроме того, мы с Рыжиком играли в детстве. Волосы у него тогда были очень красивого цвета.
…мистер „Джонни“ Хуп, чья автобиография выходит в свет в будущем месяце, рассказал мне, что намерен посвятить себя живописи и весной уезжает в Париж учиться. Он уже принят в студию известного…
— Нина, в последний раз.
— Ну, что ж, пожалуй.
— Ты ангел.
— А ты, по-моему, знал, что я соглашусь.
…мисс Нина Блаунт, чей жених, выдающийся игрок в поло Рыжик Литлджон… мистер Шверт…
— Ах, Адам, если б только ты был так же богат, как Рыжик, ну хоть вполовину так же. Если б у тебя было хоть сколько-нибудь денег…
— Это что же такое, — сказала, внезапно появляясь, заведующая. — Коктейли и патефон после контузии? Слыханное ли дело? Сестра Бриге, сейчас же спустите шторы. А вы все уходите, живо. На моей памяти больные и не от такого умирали.
Мисс Рансибл и в самом деле уже выказывала признаки возбуждения. Она сидела в постели выпрямившись, улыбаясь безумной улыбкой и милостиво кивая забинтованной головой воображаемым гостям.
— Деточка, — говорила она, — это же божественно. Ну, как вы себя чувствуете?… А вы как?… И все пришли ко мне, какая ангельская доброта! Только будьте очень осторожны на поворотах, а то можно вывалиться… Ух, чуть не столкнулись. Вот опять этот противный итальянец… хоть бы знать, что в этой машине для чего устроено… деточка, постарайтесь ехать прямее, еще бы чуть-чуть, и налетели бы на меня… Быстрее…
— Полно, полно, мисс Рансибл, не волнуйтесь, — сказала заведующая. — Сестра Бриге, несите скорее лед.
— Мы тут все свои, — говорила мисс Рансибл с лучезарной улыбкой. — Быстрее, быстрее… Уж я остановлюсь, когда придет время.
В тот вечер температурная кривая мисс Рансибл подскочила до такой высокой точки, что сбежалась смотреть вся больница. Сестра Бриге за вечерней чашкой какао вздохнула, что жаль будет потерять эту больную. Такая славная девушка, и умница, только очень уж возбудима.
В гостинице „Шепард“ Лотти сказала Адаму: — Этот дядька опять вас спрашивал.
— Какой дядька, Лотти?
— А я откуда знаю? Тот же, что и раньше.
— Вы мне ни про какого дядьку не говорили.
— Разве? Ну, значит, запамятовала.
— Что ему было нужно?
— Не знаю. Что-то насчет денег. Небось кредитор. Сказал, что завтра опять зайдет.
— Так вы ему передайте, что я уехал в Манчестер.
— Передам, голубчик… Винца не хотите выпить?
Позже в тот же вечер Нина сказала: — По-моему, ты сегодня даже не особенно рад.
— Прости, пожалуйста. Тебе со мной скучно?
— Я, пожалуй, пойду домой.
— Да.
— Адам, милый, что с тобой случилось?
— Не знаю… Нина, тебе никогда не кажется, что так не может продолжаться?
— Что именно? У нас или вообще?
— Вообще.
— Нет… к сожалению, нет.
— Наверно, ты права… что ты ищешь?
— Платье.
— О, Адам, что тебе наконец нужно? Ты сегодня совершенно невозможен.
— Давай помолчи! Нина, хорошо?
Позже он сказал: — Я бы все на свете отдал за что-нибудь новое.
— Новое вместо меня или вообще новое.
— Вообще… Только ведь у меня ничего нет… какой смысл говорить?
— Адам, родной мой…
— Да?
— Нет, ничего.
Когда Адам на следующее утро спустился в гостиную, он застал там Лотти за утренним бокалом шампанского.
— Что, улетела ваша птичка? Ну садитесь, выпейте. Кредитор этот опять заходил. Я ему сказала, что вы в Манчестере.
