Лев Овалов - Медная пуговица
– Так точно, – по-солдатски отрапортовала она. – Господин Август Берзинь, он же капитан Блейк, он же майор Макаров…
Незнакомец отвел от нее свой взгляд и вновь повернулся ко мне.
– Так вот… – В его голосе звучало легкое раздражение. – Меня зовут Клеменс Тейлор, для вас это должно быть достаточно. Для меня не существует тайн, и я не могу терять времени.
– Госпожа Янковская советовала мне забыть, что я Макаров, – объяснил я. – Она настойчиво внушала мне, что я теперь только Дэвис Блейк, и никто больше.
– Госпожа Янковская – только госпожа Янковская, – холодно произнес Тейлор…
На одно мгновение он опять посмотрел в ее сторону. Должно быть, она понимала этого человека с одного взгляда.
– Я могу быть свободна, генерал? – почему-то шепотом спросила она.
Он ничего не ответил, и лишь по легкому шелесту открывшейся и тут же закрывшейся двери я понял, что Янковская выскользнула из комнаты.
– Госпожа Янковская – способный агент, но, как у многих женщин, эмоциональная сторона преобладает у нее над рациональным мышлением, – снисходительно заметил Тейлор. – Она хотела поставить вас в ложное положение, а это никогда не приводит к добру. Вы Макаров и должны оставаться Макаровым.
– Вы что же, советуете мне вернуться к своим и снова стать майором Макаровым? – спросил я.
– Да, – вполне определенно сказал Тейлор. – Только идиот Эдингер способен принять вас за англичанина, вы с таким же успехом можете сойти за египетского фараона. Ваша ценность в том и заключается, что вы Макаров.
– Я рад это слышать, мистер Тейлор, – отозвался я.
Но он тут же меня огорошил:
– Но вернетесь вы в Россию уже в качестве нашего агента. С этого дня вы будете работать на нас.
Он говорил об этом так, точно сообщал о решении, которое я и не подумаю оспаривать.
– Я понимаю вас, – ответил я, делая вид, будто не понял его. – Мы все союзники и делаем одно дело, и у нас одна цель – разгромить фашизм.
– Замолчите, – нетерпеливо перебил меня Тейлор. – «На нас» – это значит на нас, и фашизм тут ни при чем. Вы станете агентом нашей разведывательной службы и свяжете отныне свою судьбу с нами, а не с Россией.
– Позвольте, но как может генерал союзной страны… – в моем голосе звучало негодование, хотя мне уже вполне стала ясна истинная сущность моего собеседника, – делать такое предложение мне, русскому офицеру?
– Бросьте, мы с вами не на банкете, майор! – оборвал меня Тейлор. – Вероятно, вы изучали историю? Это на банкетах говорят красивые слова, а мы с вами находимся на кухне, где именно и готовятся блюда, которые подаются на стол народам. В конце концов, каждому в мире дело только до себя. – Он зевнул. – Попробуем быть трезвыми, майор, – продолжал он. – Мы знаем цену людям. Штабной офицер, майор, коммунист – это неплохое сочетание. Вы многое можете сделать. Мы заключим с вами как бы контракт: переведем на ваш текущий счет пятьдесят тысяч долларов и, кроме того, будем еженедельно выплачивать двести долларов, не считая вознаграждения за каждое выполненное поручение. Я не говорю о таких вещах, как какая-нибудь часть мобилизационного плана. За такие вещи мы не пожалеем ничего. В случае каких-либо политических перемен мы обеспечим вас своей поддержкой, и вы сможете занять у себя в стране видный пост. Впрочем, при желании вы сможете достигнуть этого поста и не дожидаясь политических перемен. Если за десять лет ничего не изменится, во что я мало верю, и вы почувствуете, что устали, мы поможем вам уехать из России…
Тейлор качнулся в мою сторону:
– Вас устраивает это?
– Нет, – сказал я. – У меня все-таки есть совесть.
Я, конечно, понимал, что тут бесполезно говорить о таких предметах, как совесть. Но мне казалось, что следует поторговаться и порисоваться, и именно в плоскости моральных категорий. Это всегда производит впечатление. Кроме того, надо было оттянуть время; этот генерал свалился на меня, как снег на голову, и мне показалось очень важным как можно скорее поставить в известность о его появлении Пронина…
– Вы перестали бы меня уважать, если бы я согласился на ваше предложение, – продекламировал я. – Конечно, я играю роль Блейка, к этому меня принудили обстоятельства. Но я не утратил веру в красоту, благородство и порядочность человека. Купить меня вам не удастся, я предпочту умереть, но предателем я не стану…
И вдруг Тейлор засмеялся тоненьким добродушным смехом, как смеются над тем, что, безусловно, подлежит осмеянию.
– Все это мне известно, – сказал он. – Патриотизм, благородство, честь! Все эти ценности котируются у интеллигентных людей, но есть нечто, перед чем блекнут и честь, и благородство, и любовь просто, и любовь к отечеству. Есть сила, выше которой нет ничего на свете…
Я отрицательно покачал головой.
– Не качайте головой, не изображайте из себя ребенка, – назидательно сказал Тейлор. – Я не открываю истин, об этом хорошо писал еще Бальзак. Деньги – вот единственная сила, которой ничто не противостоит в нашем мире.
– Вы полагаете, времена Бальзака еще не прошли? – спросил я не без иронии.
– И никогда не пройдут, – уверенно произнес Тейлор и еще раз с явным удовольствием повторил: – Деньги, деньги, и деньги! Ничто не может сравниться с могуществом золота. Я трезвый человек и не люблю бездоказательных суждений. Мы хотим и будем главенствовать в мире, потому что мы богаче всех. Слабость русских в том и заключается, что они воображают, будто миром движут какие-то идеи. Абсолютная чепуха! Миром движут деньги, а тот, у кого денег больше, тот и является хозяином жизни…
Все это говорилось столь просто, с такой будничной непререкаемостью, что у меня не возникало никаких сомнений в том, что Тейлор высказывает свои истинные убеждения.
– Коммунисты с презрением говорят о власти денег потому, – продолжал он, – что деньги не могут принадлежать всем, а тем, у кого их нет, не остается ничего другого, как их презирать. Но те, кому удается разбогатеть, быстро меняют свои убеждения.
Я не хотел бы пользоваться трафаретными сравнениями, но он смотрел на меня, как удав на кролика.
– Вы тоже измените своим убеждениям, как только разбогатеете, – убежденно сказал Тейлор. – А сделаться богатым помогу вам я, и не потому, что вы мне нравитесь, а потому, что мне это выгодно. Не думайте, что я щедр, это только дураки бросаются деньгами. Люди вообще дешевы, а низкие людишки дешевле всех остальных: стоимость рядового шпиона не превышает стоимости хорошей свиной туши. Но среди этого кордебалета есть примадонны, и им приходиться платить дороже, иначе они будут танцевать у другого антрепренера. Офицер советского Генерального штаба и коммунист, не имеющий в прошлом грешков перед своей партией… Такой товар стоит денег, и мы не постоим за ценой. – Мой собеседник добродушно рассмеялся. – У вас хорошие перспективы, майор! Домик на берегу Калифорнии, красивая жена, апельсиновая роща, вечная песня моря…
Он отодвинулся в тень, я почти перестал его видеть.
– Ну как, майор Макаров? – спросил он. – Договорились?
– А если я откажусь? – задал я вопрос в свою очередь.
– Тогда мы вас ликвидируем, – деловито ответил он. – Вы знаете слишком много, для того чтобы вас можно было отпустить, да и вообще незачем отпускать кого бы то ни было, кто может стать нашим противником. Вас убьют и похоронят еще раз. Конечно, для нас не составило бы труда изобразить вас изменником и предателем. Ваше имя покрылось бы позором, а ваши близкие подверглись бы в России остракизму. Но мы не будем этого делать. Я противник излишней театральности. Вас уберут тихо и незаметно. Но если вы станете работать с нами, я гарантирую вам блестящее возвращение на родину. Вы будете заключены в какой-нибудь немецкий лагерь смерти, откуда вам будет предоставлена возможность совершить героический побег. Вы вернетесь в Советский Союз, и вам будет обеспечено успешное продолжение вашей карьеры. Мы не будем торопиться и лишь спустя некоторое время установим с вами связь…
В общем, мой дальнейший жизненный путь был уже определен мистером Тейлором или кем-то из его помощников.
– А что требуется от меня? – спросил я.
– Ничего, – выразительно ответил Тейлор. – Мы сегодня же выдадим вам аккредитив на любой нейтральный банк, и все. Причем я рекомендовал бы вам выбрать Швейцарию, или даже лучше Швецию. Ну, а если вы вздумаете нас обмануть, вы в две минуты будете скомпрометированы.
– Я должен подумать, – сказал я. – Это слишком ответственно. Дайте мне несколько дней…
– Я вас понимаю, – с неожиданным для меня сочувствием отозвался Тейлор. – Бывают моменты, когда серьезному человеку нелегко сделать выбор между жизнью и смертью. Но я не могу дать вам даже одного дня. Сегодня после четырех я улетаю из Риги. В воздухе будет устроен специальный коридор… Поэтому… – Он прикинул в уме время. – Сейчас семь. В полдень вы явитесь обратно и скажете, какую команду мне отдать…
