Жан Жионо - Король без развлечений
— Ну все, хватит!
После их ухода я посыпала мокрых опилок и подмела пол, особенно возле печки. Эти свиньи плюют где попало! Госпожа Тим хотела мне помочь, но я отняла у нее веник:
— Нет, — говорю, — лучше откройте большой шкаф и выньте скатерть.
Только не хватало, чтобы она еще занималась плевками стариков! Мне совсем этого не хотелось — такая молодая в общем еще женщина… Вот в чем наше преимущество. Мы свои годы прожили, можно теперь покомандовать.
Я посыпала свежих опилок, особенно возле печки, туда мы и перетащили стол, поближе к теплу. После первых же съеденных кусков госпожа Тим, естественно, спросила:
— Ну, теперь объясните мне, что он пытался мне сказать.
— Он такой, значит, глупый, что не смог даже объяснить?
— Тут дело не в глупости, — сказала она.
— Знаю, знаю, — отвечала я. — Не будем обижать.
Я просто пересказала, как Ланглуа в тот зимний день объявил мне о своем намерении жениться. Все воспроизвела в точности: его коротенькие фразочки, ничего не говорящие, и мои фразочки тоже. Мне хотелось, чтобы госпожа Тим так увидела сцену, будто она развертывалась у нее на глазах. По-моему, чтобы ясно оценить событие со всеми его причинами и следствиями, надо было узнать, как протекал тот зимний день, какие короткие фразы говорил Ланглуа.
— А ты не хотела бы, чтобы я тебе рассказал всю историю Франции от Верцингеторига[11] до наших дней? — сказал Ланглуа.
— Речь не об истории Франции, — отвечала я, — но допустим, ты бы мне ее рассказал. Тогда бы весь разговор пошел в другом тоне, и я бы тебе иначе ответила, предложила бы что-то иное.
— Что именно? — спросил Ланглуа.
— Французскую королеву. Дочь нотариуса. Какую-нибудь племенную кобылку. Девицу с генеалогическим древом.
(Госпожа Тим и бровью не повела, но зато краем глаза поздравила меня с таким ответом.)
— Ладно, — сказал Ланглуа, — Я дешево отделался. Ну, а раз я не рассказал тебе историю Франции, то какой ты делаешь вывод?
Я налила себе полный бокал вина, пригубила. Щелкнула языком и сказала:
— Никакого вывода не делаю.
— Замечательно, — сказал Ланглуа, — именно это и требуется: не делать никакого вывода.
Госпожа Тим побарахталась за свою жизнь в доброй сотне подобных церемоний, в том числе когда выходила замуж сама, когда выдавала замуж дочерей и женила сыновей. Она не решалась говорить слово «любовь», а говорила: «наслаждения» и «звуки органа». Я ей сказала, что «наслаждения» (тут я взглянула на Ланглуа, в надежде, что он одобрит, так оно и случилось), что «наслаждения» — это слишком сильно сказано.
Тогда хотя бы «звуки органа». Госпожа Тим никак не хотела поступаться «звуками органа». Ничего страшного — так подействовал шоколадный ликер. Этот напиток подстегивает женское воображение не хуже свадебного марша.
Я атаковала Ланглуа в лоб.
— Никаких выводов, — сказала я. — Ты хочешь, чтобы все было по-честному для всех трех сторон?
— Вот именно, — отвечал он.
— А что это значит — для всех трех сторон? — спросила госпожа Тим. («Ого, — подумала я, — бутылку перед госпожой Тим оставлять нельзя, а то она станет столько же понимать в нашем разговоре, как если бы мы говорили по-эскимосски».)
— Есть сторона Ланглуа, — отвечала я, проводя линию по скатерти острием ножа. — Ланглуа хочет, чтобы никаких выводов не делалось, иными словами, хочет, чтобы ничего не загадывалось, понимаете? Не загадывать того, что произойдет. Это значит, что он хочет оставаться свободным в выборе решения. Есть также сторона избранницы, которой, как он хочет, должны определенно объяснить, что она выходит замуж, но не должна делать из этого никаких выводов.
(«Я правильно говорю?» — спросила я у Ланглуа, подняв нож острием вверх… — «Абсолютно», — ответил он.)
— И есть вот эта сторона (тут я провела острием ножа на новой скатерти третью линию), сторона, на которой находимся мы: вы, госпожа Тим, прокурор и я. Ланглуа желает, чтобы на этой, третьей стороне, где находятся его друзья, тоже не делалось никаких выводов.
(А поскольку госпожа Тим сидела, широко раскрыв глаза, я уточнила: «Чтобы не было никаких иллюзий»).
— Браво, — холодно сказал Ланглуа. — Нет, правда, ты молодец, — продолжал он. — Спасибо от всего сердца. Ты необыкновенная женщина.
— Есть еще четвертая сторона, — добавила я.
— Нет, — сказал Ланглуа, — эта четвертая сторона — все остальные. На остальных мне наплевать. В том, что касается моей женитьбы, я не связан никакими обязательствами по отношению ко всем остальным. Кроме меня и той, которая согласится пойти на риск, есть только мои друзья, имеющие право на уважение в этом деле, а уважение в данном случае заключается в том, чтобы «ни у кого не оставалось никаких иллюзий».
Госпожа Тим сидела с блаженным видом (так я думала). Она молча постукивала пальчиками по руке Ланглуа.
— Не будем расслабляться, — сказала я. — В деле женитьбы обычно присутствуют два человека. Мы все говорим о женитьбе, но пока я вижу только одного мужика. Мы очень мило беседовали об уважении, об иллюзиях и различных выводах, но речь шла о том, чтобы найти женщину. При соблюдении некоторых условий я не отказываюсь от своих слов и берусь найти женщину. Важно знать, подойдет ли она. Я знаю многое, но не все, и очень рада, что госпожа Тим находится здесь и сможет сказать свое слово.
— Нельзя ли уменьшить жар от этой печки? — спросила госпожа Тим.
И верно: было жарко. Я прикрыла печку и задвинула поддувало.
— Вот что я думаю слабенькой своей головкой, — сказала я. — Если мы будем говорить, как говорили до сих пор, получится разговор на птичьем языке, с гусями или индюшками, сплошной писк и крик. Это все несерьезно. Тут есть и теории, и переживания, кто-то хочет это организовывать, да так, чтобы на всю жизнь. Не знаю уж, что бы ты стал делать со всей этой птичьей братией. Подождите, это еще не все. Есть здесь ведь и еще нечто, есть нечто совсем уж ужасное: родственники. Ты себе представляешь, что ты будешь делать с тещей и с тестем? Если коснется этого — респектабельность и камамбер, — не просите меня ни о чем, дайте мне тогда спокойно допивать мое вино. Придешь повидать меня, когда я тебе понадоблюсь. И уже тогда, если ты захочешь, я покажу тебе и как, и что, и почему. А до этого — меня ничего не касается. Говорю это, — добавила я, — потому что понимаю, какой удар получила госпожа Тим, здесь присутствующая, она — душка, но все же она живет в другом, не в моем мире, надо прямо сказать. У нее может быть другая идея, и она даже может подумать, что в этом деле я тянула одеяло на себя.
Госпожа Тим встала, обошла вокруг стола и, подойдя ко мне, обняла и поцеловала меня. Это было очень мило с ее стороны. Я смутилась, потому что из — за жары и внутреннего жара была вся потная.
— Нет у меня никакой идеи, — сказала она. — Какую еще идею могу я иметь?
— Не знаю, — сказала я. — Конечно, вы больше понимаете в делах людей благонамеренных и прочее, и прочее, в том, что я называю фермой для индеек и удавов, хотя вы их знаете лучше меня; я могу ошибаться. Собакам, может быть, удалось родить котенка, и вы, может быть, знаете именно этого котенка?
— Нет, нет, — отвечала госпожа Тим, — у собак рождаются только собаки.
Она вернулась на свое место, налила себе бокал вина и смело выпила его одним духом, до дна, как пила я с самого начала нашего ужина.
Я посмотрела на Ланглуа, как смотрит портной, когда на глазок снимает мерку для пальто.
— Она должна согласиться на тебя такого, какой ты есть?
(Он утвердительно кивнул головой.)
— Она должна согласиться на бунгало, горы, на вечный снег?
(Да.)
— Сен-Бодийо, — сказала госпожа Тим, — мой дом, разумеется, будет открыт для нее.
— Это очень важно, — сказала я.
Я опять обернулась к Ланглуа:
— Никаких тещ, тестей, своячениц, тетушек и кузин?
(Нет.)
— Не слишком старая?
(Нет.)
— Не слишком глупая?
(Нет.)
— Приятная? (Да.)
— Ну вот и все. Даже, если она окажется настоящей жемчужиной и совершенством, надо еще, чтобы она смотрела на свое положение? как на маршальский жезл. Разве не так?
(Да.)
Наступила пауза.
— В моей профессии… — продолжала я. — Во-первых, я хотела бы спросить у госпожи Тим, не знает ли она в своем кругу каких-нибудь разведенных женщин, желающих снова выйти замуж, или неоднократно овдовевших и тоже желающих опять выйти замуж…
Но тут она меня прервала и с самым невинным видом заговорила совершенно спокойно, обстоятельно, голосом, в котором не было ничего от шоколадного ликера, и отметила, что такие случаи очень часто встречаются в свете, причем даже еще более привлекательные (если так можно сказать), чем те, о которых я говорила.
