Карел Полачек - Дом на городской окраине
Затем семья молча съела яблоко, преисполненная сознанием значительности момента.
2В лавке пана Мейстршика пани Сырова делала покупки. Там же была какая-то женщина в плюшевой шали, которая уже управилась с покупками, но не торопилась уходить, поскольку пребывание в лавке давало ей возможность пообщаться с людьми. Она этой возможностью воспользовалась, вступив в разговор с пани Сыровой.
— Вы живете, — спросила она, — у Факторов?
Лавочник навострил уши и воскликнул: — Что-нибудь еще изволите? Может, цикорий? Или одеколон, растирание, кофе брандысский, в зернах, цикориевый с добавлением жареных фиников? У меня имеется все.
— Нет, не надо, — ответила женщина. — Так, значит, вы живете у полицейского. Право, пани, не завидую вам…
— Душистый перец, бадьян, горький перец, — нервозно прервал ее лавочник. — Может, все это у вас кончилось?
— Специй у меня достаточно, — провозгласила женщина. — Ну и жук этот ваш полицейский! Такой скупердяй…
— Есть метлы из рисовой соломки, щетки из натуральной щетины, извольте взглянуть! — восклицал лавочник.
— Мне не нужно… О, этого Фактора все знают. Как-то раз…
— Шлепанцы под названием «микадо», — в отчаянии выкрикивал лавочник. — Нужная и очень практичная вещь для дома. Есть на складе и по сниженной цене.
— На что мне домашние туфли! У меня есть, никак износить не могу. Этот Фактор подложил полиции хорошую свинью, — во время войны он отпускал за взятки спекулянтов…
— Пани, — простонал пан Мейстршик, — купите манной… Чечевицы, гороху, пшена, или спирта для горелки…
— В другой раз. На этом ваш полицай и разжился, дом себе отгрохал…
— Мамаша! Вы ничего не забыли купить? Вернетесь домой и скажете: «Ах, я растяпа, ведь я же уксус хотела купить!»
— Какое там! Я ничего не забываю. Теперь он задирает нос и делает вид, будто ему принадлежит весь город. И всех тиранит…
Внезапно лавочник принялся истово петь:
Дома, бывало, цветиком алым
радовала глаз…
Дом свой покинула, молодость сгинула,
мир для тебя погас… —
пел он, приплясывая за прилавком, точно в него вселился бес.
— Вы сегодня какой-то веселый, пан Мейстршик, — заметила женщина, с подозрением глядя на лавочника.
— Да! Да! А почему бы и нет! — восклицал тот. — Ведь я такой молодой и красивый! О, я знаю столько песен, и таких замечательных, вы удивитесь! Когда придете в следующий раз, я спою вам хотя бы эту — об убийстве на Лужицкой улице. Знаете ее? Вот послушайте! «На Лужицкой улице кто же не знает, что Бемова Анна такая-сякая… В окошке сидит, молодых завлекая. Прости ее, Господи, что не святая!»
— Отстаньте, — презрительно воскликнула женщина. — Песенки — это не для меня…
И она направилась к выходу, жестами показывая пани Сыровой, что лавочник сегодня явно под мухой.
Оставшись в одиночестве, лавочник отер пот со лба и простонал: — Проклятые бабы! Вечно перемывают косточки этому полицаю. Вы что, в другом месте не можете о нем говорить! Еще подведут меня под монастырь, а ведь я вообще не причем…
3Говорят, чему быть, — того не миновать. Утром лавочник нес жене полицейского кринку молока, что входило в его ежедневные обязанности. Во дворе дома, где жил полицейский, глазам его предстала такая картина: он увидел стоявших кружком жильцов, посреди круга — две женщины. Руки в боки, волосы растрепались, меряют друг друга дикими взглядами.
— Тоже мне инженерша! Тоже мне домовладелица! — визжала супружница полицейского. — Да я вас ни в грош не ставлю!
Но по части красноречия пани домовладелица нисколько не уступала жене полицейского. Это была старая мегера, закаленная в непрестанных стычках с жильцами дома на улице Гаранта. Тщедушная, с крючковатым, как у совы, носом, она с поразительным бесстрашием кидалась в бой, сражаясь за свое верховенство со всем сонмищем беспокойных обитателей своего огромного дома.
— Тоже мне полицейша! — бросала она в ответ. — Вам следовало бы самой заботиться о порядке в доме, а не подначивать других безобразничать!
— Я — безобразничаю? — полицейша повысила голос на целую квинту. — Повторите, что вы сказали!
— Безобразничаете! — повторила домовладелица, обводя взглядом собравшихся и ища в них моральной поддержки. — Вместо того, чтобы учить своих сорванцов хорошему, вы подговариваете их плевать на мое окно…
— Как вы смеете называть моих деток сорванцами, — взвизгнула жена полицейского. — Ах вы, ах вы!..
— Что — я? — с вызовом вопросила пани домовладелица.
— Сами знаете, — ответила пани полицейша.
— Что я сама знаю? — спросила пани домовладелица.
— Всем известно, что вы за птица, — и жена полицейского обвела глазами ротозеев, тоже ища их поддержки. Но собравшиеся оставались безучастными, ничем не выражая своего предпочтения той или другой стороне: ни пани домовладелица, ни пани полицейша не пользовались симпатией обитателей дома.
Борьба ожесточалась. Страсти накалялись.
— Вы… Вы… — пыхтела пани домовладелица. — Вы бесстыжая, тьфу, тьфу, тьфу!..
— Как вы смеете? — заорала пани полицейша. — Вы… Называете себя инженершей, а сами торговали на барахолке. Горшки продавали на Кампе. Мы все о вас знаем. Нас на мякине не проведешь. Нечего нос задирать!..
— Это неслыханно! — ужаснулась пани домовладелица. — Такая подлянка, а еще осмеливается… Вы… не доводите меня… Не то я за себя не ручаюсь… Я не настолько вульгарна, чтобы вступать с вами… ах вы, кляча эдакая…
— Что? Вы обозвали меня клячей? Хорошо же… Пан Мейстршик, вы свидетель!
— А вы обозвали меня торговкой с барахолки. Пан Мейстршик — свидетель.
— Вы свидетель!
— Вы свидетель!
Соперницы принялись тыкать в пана Мейстршика указательными пальцами, как это делают дети, декламируя считалку.
У бедного лавочника потемнело в глазах.
— Я… — залепетал он, — я принес молоко…
— Вы свидетель, что она обозвала меня клячей, — взвизгнула жена полицейского.
— Вы свидетель, что она меня оскорбила, — прокаркала пани домовладелица.
— Я молоко принес… — забормотал пан Мейстршик. — Отличное молоко, высшего качества, у меня всегда все свежее, извольте посетить мое заведение…
В этот момент появился возвращавшийся с работы полицейский. Учуяв неладное, он ощутил, как в нем шевельнулся начальственный инстинкт.
— Разойдись! — скомандовал он. — Не скапливаться в одном месте! Живо, живо, не то накажу!
Собравшиеся зашумели, как сосновый бор, и начали расходиться, наперебой обсуждая случившееся.
— Накажите лучше свою жену, — закаркала пани домовладелица. — Арестуйте ее, если вы такой справедливый! Она во всем виновата.
— Молчать! — гаркнул полицейский. — Слышать ничего не желаю! Все по свои местам! Пани Мандаусова, именем закона призываю вас удалиться в свою квартиру!
— Я вам никакая не пани Мандаусова, — запротестовала старая мегера. — Я ваша домохозяйка! А если вам это не по нутру, съезжайте! Буду только рада.
— Молчать! Что вы такое говорите? Я арестую вас за то, что вы мешаете мне исполнять служебные обязанности! Расходиться в разные стороны. Анастазия налево, пани Мандаусова направо…
— Вы здесь не распоряжайтесь! Не вы здесь начальник! Я хозяйка этого дома, а вы — всего лишь квартиросъемщик. Она посмела обзывать меня. За эту наглость я подам на вас в суд!
— Ха-ха! Сделайте одолжение, обратитесь к правосудию, ежели думаете, что чего-нибудь добьетесь! Сделайте одолжение… Я и суды — это одно и то же. Я представлю суду доказательства, что вы силком выставляете нас. Там вам объяснят, что такое права квартиросъемщика…
— Позвольте… — вмешался в разговор молодой человек с крысиным лицом, — должен вам сказать, что пани Мандаусовой нанесена незаслуженная обида. Ваша супруга заявила, что она не инженерша, а торговка… Если вы человек справедливый, то и рассудите по справедливости. Всем известно, что покойный муж пани Мандаусовой был инженером, а посему…
— Вас не спрашивают, — ощерился полицейский, бросив на молодого человека с крысиным лицом испепеляющий взгляд. — А коли не спрашивают, то и ступайте своей дорогой….
— Это мой будущий зять, — заверещала пани Мандаусова, — и он имеет право вступаться за меня. Или, может, уже и говорить нельзя?
— Ха-ха, зять! — ехидно засмеялась пани полицейша. — Таких зятьев… Когда девка себя не соблюдает, то хоть полсотни зятьев сыщется…
— Что вы хотите этим сказать? — проскрежетала пани Мандаусова. — Кажется, я вас… Пан Мейстршик свидетель, что вы задели честь моей дочери…
— Пан Мейстршик — мой свидетель и на суде скажет все, как было.
— Свидетель! — простонал пан Мейстршик. — Я ничего не знаю… Я принес молоко… Я тут не причем… Я старый человек и не понимаю, о чем идет речь…
