Мария Пуйманова - Игра с огнем
— Вот! Вот! — вскрикнула Еленка. — Митя, видишь ту красную крышу? — Она показала из окна мчащегося поезда на нехлебский деревянный дом, выглянувший из-за деревьев. — Там жила мама, когда была маленькой, — сказала она с трепетом, которого и сама не ожидала.
Прежде чем Митя сообразил, в чем дело, Нехлебы скрылись.
— Вон в этом маленьком красивом кремле? — с интересом спросил он, показывая раскрашенный игрушечный деревянный замок в саду начальника станции, выстроенный будто для лилипутов. Митя сам был мал, и ему нравилось все маленькое. Но прежде чем он договорил, и замок пропал из виду.
Митя задумчиво вздохнул и вдруг ни с того ни с сего браво спросил:
— Папа! А если бы на рельсах был кит, а против него ехал бы паровоз, — как ты думаешь, кто бы победил, кит или паровоз?
— Никто, — ответил отец, к большому разочарованию Мити. — Паровоз переехал бы кита, но и сам бы сошел с рельсов.
— И глупым был бы кит, если б полез на рельсы, — заметила мать, а таких обидных намеков Митя не любил.
— Постой! Не трогай меня, — сказал он, откидывая головку, хотя мать и не думала его трогать. — Папа, а вот если бы кто-нибудь из них мог победить — кит или паровоз, — то ты за кого бы был?
Перед самой Прагой Еленка умыла Мите лицо и руки, хотя он и упирался и, подобно всем порядочным маленьким мальчикам, отстаивал свое право быть грязным. Она пристегнула ему чистый воротничок, чтобы он был красивый, когда в первый раз в жизни покажется дедушке, пригладила щеткой ему хохолок так, как, по ее мнению, ему больше было к лицу, — короче, произвела ряд безрассудных действий, свойственных всем тщеславным маменькам, над которыми она так смеялась, когда была еще дерзкой молодой девчонкой. Ну что ж, времена меняются, а с ними — и люди. Митя в самом деле стал как кукла.
— И ты думаешь, что довезешь его в таком виде до вокзала? — бросил Тоник, оглядев сына, чистого, как стеклышко. — Вот это я называю оптимизмом.
— А ты погоди, — лукаво ответила Еленка. И принялась рассказывать сыну старинную легенду о том, как Хрудош возмутился против власти женщин. Это очень понравилось Мите. К общему Удивлению, он не захотел ни пить (и облиться), ни есть (и накрошить на пальтишко), ни кататься на ногах по вагону (и измазаться, как трубочист). Он сидел, как прикованный, и слушал не шевелясь. Зато у Еленки пол так и горел под ногами. Последние полчаса невыносимы. Мысленно вы уже обнимаетесь с дорогими вам людьми, — сколько лет не виделись! — говорите им взволнованные слова, какие в действительности никогда бы не произнесли. Вас охватывает глупое опасение, что, пока вы едете, они уйдут с вокзала, где тщетно ждут вас и куда вы, видно, никогда не доберетесь, и вообще, как бы все куда-нибудь не исчезло. Все становится вдруг таким ненастоящим. Душой вы уже в Праге, а телом — в предместье, перед Высочанами. Что этот поезд делает? Могучий Бивой давно уже связал кабана, Горимир[36] на своем коне Шемике соскочил с вышеградской скалы и переплыл Влтаву, только поезд — ни с места, стоит и не трогается! Тут уж нестерпимо хочется открыть двери, выскочить наружу и побежать подталкивать паровоз. Но поезд, с ехидством, свойственным всем поездам, которые непременно уезжают из-под носа, когда опоздаешь на одну минуту, но зато совершенно не торопятся, когда ты сидишь как на иголках, все никак не раскачается, никак не тронется. У Еленки уже иссякает запас легенд, а у Мити — терпение. Наконец! Слава богу! Звоните во все колокола! Поезд дернулся, двинулся и пошел. Он проехал мимо строек, труб, лесов, балконов, неприглядной изнанки города, проехал мимо пожарной стены доходного дома. На этой стене были нарисованы двое детей сверхчеловеческого роста: синий полосатый мальчик и розовая полосатая девочка, совершенно счастливые, идут купаться в купальных костюмах фирмы «Казмар — «Яфета» — Готовое платье».
— Ой, какие хорошенькие! — вскрикнул Митя, высунулся из открытого окна, и — пожалуйста — в глаз влетел уголек. Митя, конечно, в рев.
Мало есть вещей, более мучительных для врача, чем необходимость лечить членов собственной семьи. Митя шумел, кричал: «Мама, я ослепну!» — и не давал дотронуться до себя, Еленка покрикивала на него гораздо нетерпеливее, чем на своих маленьких пациентов в заводской горьковской больнице. Сын плакал, и у нее слегка дрожала рука, пока она не овладела собой. Ну, вывернула нижнее веко проворным движением и выловила уголек. Роговица — хорошая, ничего не будет, в худшем случае — воспаление слизистой. Но когда они выходили из вагона, вместо мальчика-ку-колки Елена тащила за руку заплаканное, чумазое и обезображенное дитя с опухшим, кроваво-красным глазом. Оправдались слова Тоника! Как бы ребеночек не опозорил родителей! Еленка уже смотрела на это юмористически.
— Главное — вы уже здесь! — И Нелла стиснула в объятиях дочь с такой же горячностью, с какой встречала ее самое в Нехлебах старая пани Витова.
ВТОРЖЕНИЕ СКРШИВАНЕКОВ
Скршиванеки с ребенком и чемоданами вторглись в стршешовицкую квартиру Гамзы, нарушив издавна установившиеся порядки, заполонили ее, привели в негодование Барборку, а Станислава окончательно лишили душевного спокойствия. Что ж, приехавшие с чужбины — такие знаменитости! Где они только не побывали! Чего только не видели и не пережили! Новости, одна удивительнее другой, сыплются, как из мешка; в открытые двери, вместе с приехавшими, к стыду того, кто все эти годы неподвижно сидел за печкой, ворвался свежий ветер нового времени. Они все понимали лучше нашего и с такой уверенностью высказывали свое мнение! Да иначе и быть не могло. Позади у них осталась огромная, необозримая страна, которой бедняга Станислав и в глаза не видал; это она придавала им чувство невероятного превосходства и собственного достоинства. Можно было подумать, что Скршиванеки арендовали ее. Вот они и важничали.
Пестрая узбекская тюбетейка валяется на письменном столе Стани — как она попала сюда? В столовой он хотел сесть на стул — и чуть не сломал Митину яхту. Осторожней! То-то наделал бы шуму!
— Да оставь ты его в покое, — говорит Нелла своей дочери, с извинениями убирающей игрушки, и гладит внука по головке. — Я его и разглядеть не успела как следует. Правда, Митенька?
Приехавшие столько лет жили, не заботясь о собственном гнезде, вот мы и даем им место здесь — они нам дороже всего на свете. Барборка разводит огонь в плите обрывками русских газет, которые, словно письмо в зеркале, никто не может прочесть, а Митя спрашивает у Неллы:
— Бабушка, ты умеешь читать?
Ведь у Али бабушка не умела. Она только еще училась грамоте. Днем она ходила к папе на завод, а вечером — в татарскую школу в кремль. Дома мальчики помогали ей учить уроки.
Нелла засмеялась в ответ на слова внука:
— Конечно, умею, плутишка.
— Ну так прочитай вот это, — строго сказал Митя, открыл свою книжку с картинками и стишками и сунул ее Нелле в руки точь-в-точь так, как это делали братья Али, когда они проверяли свою бабушку.
Русский алфавит — вот оно что! Нелла понапрасну надела очки. Она еле читала по складам.
— Вот видишь, и не умеешь, — торжествующе объявил Митя и вызвал всеобщий восторг. Молодец! Он хорош уж тем, что существует на свете. Гамза взял из рук жены книгу и начал вслух плавно читать по-русски детские стишки. И бабушка и дед наперебой старались завоевать расположение внука. Станислав никогда бы не поверил, что отец так любит детей.
— Дядя, — спросил Митя, — а ты ходишь в тир?
— Что это такое — тир?
— Ну, стрелять. — Митя удивлен, что в Праге такие непонятливые люди.
— Нет, братец. Хватит с меня и того, что я отбывал воинскую повинность.
— А у папы на автозаводе в обеденный перерыв рабочие ходили в тир.
Сестра угощает Станю икрой — подарком заводской больницы, но Станя даже не глядит. Зять наливает ему водки, — к сожалению, Станя не пьет. Ну, папироской, быть может, не погнушаешься? Непривычный сухой дым, отравивший квартиру, вызывает у Стани кашель. По правде говоря, не нравятся ему сигареты с мундштуком. А знаешь, почему они такие длинные? Морозы. Русские морозы. Чтобы удобнее было держать рукой в перчатке. Зятю что! Советский Союз он знает как пять своих пальцев. О чем бы ни спросил Гамза — он обо всем осведомлен, этот герой пятилетки. Очевидно, она не была бы выполнена без супругов Скршиванеков. Куда там Стане до таких знаменитостей! Он сидел за печкой, держась за Властины юбки. Зятю при жизни поставили памятник в московском сквере — это старая история, Елена писала об этом давным-давно, — и чего мать снова радуется? Станислава эти похвалы приводят в мучительное замешательство. Раньше ему как воздух нужно было согласие в семье, он заботился о нем больше других, но сейчас Станя не мог радоваться вместе со всеми. Как он ни старался, их радость его не трогала, сердце его застыло. Станислав, нежно относившийся к прабабушке, когда она уже всем стала в тягость, сейчас был настроен против сестры, потому что Скршиванеки, как нарочно, приехали в трудную для него минуту. Во всякой семье, даже самой дружной, родные братья и сестры всегда соперничают друг с другом. Может, тут сказываются воспоминания детских лет, когда Еленка и Станя устраивали нечто подобное олимпийским состязаниям и бегали наперегонки. Счастье переменчиво у детей Гамзы. Вот сейчас «лидирует» Еленка. А это всегда чувствует только «побежденный».
