Эрих Ремарк - Жизнь взаймы
Лилиан знала — все это можно считать довольно-таки дешевыми трюками. Но она была теперь так далека от всех больших и почтенных трюков, с помощью которых люди пытаются сделать свою жизнь сносной, так далека, что для нее уже не существовало различия между великим и мелким. Чтобы уверовать в маленькие трюки и наслаждаться ими, нужно не меньше, а может, даже больше самодисциплины, мужества и силы воли, чем для того, чтобы поверить в те большие трюки, которые носят звучные названия. Так думала Лилиан. Вот почему покупка платья доставляла ей столько же радости, сколько другим доставляет философский трактат; вот почему любовь к Клерфэ и любовь к жизни все время путались в ее сознании; вот почему она жонглировала ими — то подбрасывала в воздух, то ловила: ведь она знала, что скоро они все равно разобьются. На воздушном шаре можно летать, пока он не опустился, но к нему нельзя привязать собственные дома в Тулузе.
* * *Прогуливаясь по авеню Георга Пятого, Лилиан встретила виконта де Пестра. Увидев ее, он изумился.
— У вас такой счастливый вид! Вы влюблены?
— Да. В платье.
— Очень разумно! — сказал Пестр. — Любовь без страха и без трудностей.
— Такой не бывает.
— Нет, бывает. Это составная часть той единственной любви, которая вообще имеет смысл, — любви к самому себе.
Лилиан засмеялась.
— И вы считаете ее любовью без страха и трудностей? По-видимому, вы сделаны либо из чугуна, либо из губки.
— Ни из того, ни из другого. Просто я детище восемнадцатого века, я слишком поздно родился и разделяю судьбу всех запоздалых потомков: меня не понимают. Хотите я расскажу вам об этом подробней?
— Не обязательно. Но я с удовольствием выпью чашку кофе на террасе у «Фукке».
— Хорошо.
Их посадили за столик, освещенный заходящим солнцем.
— Сидеть на солнце — это почти то же самое, что говорить о любви. Вы все еще живете в том маленьком отельчике на берегу Сены?
— Видимо, да. Иногда я сама начинаю сомневаться в этом. По утрам, когда я открываю окно, мне часто кажется, что я спала в самой сутолоке, посреди площади Оперы. А по ночам у меня бывает такое чувство, будто я лежу в тихой лодке или плыву на спине, широко открыв глаза, и течение уносит меня вниз по Сене.
— Какие у вас странные мысли, — сказал Пестр, пригубив рюмку шерри. — Может, вы все же выпьете вина вместо кофе?
— Нет. Который час?
— Пять часов, — удивленно ответил Пестр. — Разве вы пьете по часам?
— Только сегодня. — Лилиан сделала знак официанту. — Вы уже что-нибудь слышали, мосье Ламбер?
— Ну конечно! Передают из Рима. Уже несколько часов. Вся Италия сидит у приемников или высыпала на улицу, — взволнованно сказал официант. — С минуты на минуту в гонки вступят самые мощные машины. Мосье Клерфэ едет с мосье Торриани. Они не будут чередоваться. Торриани сопровождает его в качестве механика. Ведь это гонки спортивных машин. Принести вам радиоприемник? Он у меня здесь.
— Принесите.
— Вы интересуетесь автомобильными гонками?
— Этими — да.
— Что это за гонки?
— Тысячемильные гонки в Брешии.
Официант принес портативный радиоприемник. Он был страстным болельщиком и уже несколько часов следил за ходом гонок.
— Машины выпускают одну за одной, каждые несколько минут, — объяснил он Лилиан. — Самые быстроходные стартуют под конец. Это — гонки только по секундомеру. Сейчас будет передача из Милана. Пять часов — они передают последние известия.
Ламбер покрутил рычажки настройки.
— У мосье Ламбера — лучший приемник во всей Франции, — сказала Лилиан.
Из приемника раздался треск. Миланская радиостанция начала передавать политические новости; диктор явно торопился, словно никак не мог дождаться, когда перейдет к спортивным известиям.
— Сейчас вы услышите передачу из Брешии, — начал он наконец совсем другим голосом. — Часть гонщиков уже в пути. На Рыночной площади собралось столько народу, что люди буквально не могут пошевельнуться…
В приемнике что-то захрипело и зафыркало. Потом сквозь гул голосов явственно донесся рев мотора и через мгновение замолк вдали.
— Еще кто-то умчался, — взволнованно прошептал мосье Ламбер. — Это, наверное, «альфа» или «феррари»!
На террасе стало тихо. Кое-кто из любопытных подошел к их столику, другие повернули головы.
— Кто ведет гонки?
— Об этом еще рано говорить, — разъяснил мосье Ламбер авторитетно, — самые мощные машины только выходят на дистанцию.
— Сколько машин участвует в гонках? — спросил Пестр.
— Почти пятьсот.
— О боже! — сказал кто-то. — И какое расстояние им надо преодолеть?
— Свыше тысячи шестисот километров, сударь. При хорошей средней скорости это часов пятнадцать-шестнадцать. А может, и меньше. Но в Италии идет дождь. В Брешии сильная гроза.
Передача кончилась. Мосье Ламбер унес свой приемник в ресторан. Лилиан откинулась на спинку стула. Она видела перед собой летнее кафе, освещенное тихим золотистым послеполуденным солнцем, слышала легкое позванивание льдинок в бокалах и стук фарфоровых блюдечек, которые посетители клали одно на другое, чтобы показать, сколько вина они выпили, — и в то же время перед глазами Лилиан стояла совсем другая картина, бесцветная и прозрачная, как медуза в воде, так что за ней можно было различить стулья и столы кафе, и одновременно очень ясная и отчетливая: Лилиан видела серую Рыночную площадь в Брешии, слышала безликий шум, следила за тем, как призраки машин проносились один за другим, машин, в которых было две искорки жизни, двое людей, охваченных только одним желанием — рискнуть своей головой.
— В Брешии идет дождь, — повторила она. — А где, собственно говоря, находится Брешия?
— Между Миланом и Вероной, — ответил Пестр. — Не согласитесь ли вы сегодня поужинать со мной?
Повсюду клочьями свисали гирлянды, оборванные дождем. Мокрые полотнища флагов с шумом ударялись о флагштоки. Гроза неистовствовала. Можно было подумать, что и в облаках несутся друг за другом невидимые машины. Искусственный гром чередовался с раскатами грозы; реву машин на Рыночной площади вторил грохот на небесах, прорезаемых молниями.
— Осталось еще пять минут, — сказал Торриани.
Клерфэ сидел за рулем. Он не ощущал особого напряжения. Клерфэ знал, что у него не было шансов на выигрыш, но в то же время он знал, что во время гонок всегда происходит много неожиданностей, особенно во время длительных гонок.
Он думал о Лилиан и о «Тарга Флорио». Тогда он позабыл Лилиан, а потом начал ее ненавидеть, потому что вдруг вспомнил о ней в самый разгар гонок и это ему мешало. Гонки казались ему важнее, чем Лилиан. Теперь все переменилось. Клерфэ был не уверен в Лилиан, но не понимал, что причина этой неуверенности лежит в нем самом. «Я даже не знаю, осталась ли она в Париже», — подумал он. Утром он говорил с Лилиан по телефону, но из-за этого шума утро вдруг стало бесконечно далеким.
— Ты послал телеграмму Лилиан? — спросил он.
— Да, — ответил Торриани. — Осталось еще две минуты.
Клерфэ кивнул. Впереди них уже никого не было. Теперь весь оставшийся день и часть ночи самым важным человеком на свете станет для него судья с секундомером в руках. «Так должно было быть, — подумал Клерфэ. — А вышло не так. Лучше бы я посадил за руль Торриани, но сейчас уже слишком поздно».
— Двадцать секунд, — сказал Торриани.
— Слава богу!
Стартер сделал знак, и машина ринулась вперед. Люди кричали ей вслед.
— Стартовал Клерфэ, — громко объявил диктор. — Торриани едет механиком.
* * *Лилиан вернулась в отель. Она чувствовала, что у нее поднимается температура, но решила не обращать на это внимания. Теперь у нее часто поднималась температура, иногда на градус, а иногда и больше, и Лилиан знала, что это означает. Она поглядела в зеркало. «Зато по вечерам выглядишь не такой измученной», — подумала она и усмехнулась. Лилиан вспомнила о новом трюке, изобретенном ею; благодаря ему повышенная температура превратилась из врага в ежевечернего друга, который придавал ее глазам блеск, а лицу — нежное оживление.
Отойдя от зеркала, Лилиан увидела сразу две телеграммы. Неужели Клерфэ… Ее сердце сжалось от страха. Но разве что-нибудь может случиться так скоро? Секунду Лилиан пристально смотрела на маленькие сложенные и склеенные бумажки. Потом осторожно взяла одну из них и распечатала. Телеграмма была от Клерфэ: «Через пятнадцать минут стартуем. Потоп. Не улетай, Фламинго».
Отложив первую телеграмму, она распечатала вторую. Ей все еще было страшно, но и вторая телеграмма оказалась от Клерфэ. «Зачем он все это делает? — подумала Лилиан. — Неужели он не понимает, что любая телеграмма во время гонок может только напугать?»
Лилиан открыла шкаф, намереваясь выбрать платье для вечера. В дверь постучали. На пороге стоял портье.
