Халлдор Лакснесс - Возвращенный рай
— Прости, а где ты спишь? — спросила женщина в глубокой задумчивости.
— Что? — отозвался каменщик. — Где я сплю? Да я и сам не знаю. Что-то не обращал внимания. Не все ли равно, где человек спит в божьем граде Сионе? Ветерок всюду ласково обнимает его. Иногда я устраиваюсь на скамейке в саду, прикрывшись от мух пиджаком, в дождь — на террасе, а летом нередко остаюсь ночевать во дворе среди своих кирпичей. Сейчас, когда ночи стали холоднее, устраиваюсь на полу у пастора Руноульвура. Признаюсь, я теперь частенько подумываю о том, чтобы построить себе дом — не ради себя, конечно.
— Я понимаю, — ответила женщина.
— Я говорил тебе на днях, что у меня есть жена.
— По какую сторону луны? — спросила женщина.
— Это зависит от того, на какой стороне луны я сам нахожусь, — сказал каменщик и рассмеялся.
— На какой бы стороне она ни находилась, но там, где она сейчас, у нее есть какой-то дом.
— Ну, если это можно назвать домом, — сказал каменщик. — Но я не все рассказал тебе. Эта женщина родила мне двоих детей.
— А что, они отбились от рук?
— Что ты, милая! Когда я видел их спящими в детстве, они казались мне такими счастливыми, что было больно думать о том, как однажды им придется проснуться. Я надеялся, что смогу раздобыть для них королевство за коня. Ничего из этого не вышло, хотя, кто знает, ночь ведь еще не кончилась, как сказало привидение.
— Я могу отдать тебе дом, в котором мы сейчас находимся. И если твоя жена приедет, я не отниму у нее ничего, на что она имеет право. Единственное, что я желаю для себя и своей дочери, это хоть небольшой доли уважения, каким пользуются добрые люди.
Он не бормотал стихов с того самого времени, как мастерил шкатулку. Сейчас он, раскачиваясь, принялся мурлыкать себе под нос старинную песню:
Всех она собак кормила,
всех она бродяг ютила.
— Моя единственная жена заменяет мне трех жен епископа Тьоудрекура, двадцать семь жен Брайяма и десять тысяч, которые, как говорят, находились во чреве Будды.
Неожиданно скорбное выражение исчезло с лица женщины, уголки рта ослабли, и она разразилась смехом. Она смеялась долго, задорно, весело.
Он прекратил бормотать и уставился на нее.
— Надеюсь, твоя жена не страшнее того морского чудовища, которое выходило из моря на островах Вестманнаэйяр, когда прадед Роунки был там пастором.
Она вздохнула и перестала смеяться.
Но он не смутился и сказал более решительным тоном, чем прежде:
— Эта женщина была покорна мне, потому что я глубоко почитал ее перед богом и людьми, хотя не мог ничего ей дать, кроме пачки иголок. По этому ты можешь судить, дорогая женщина, что от меня многого ждать не приходится: не могу я дать другой женщине уважения в глазах господа, если той, что заменяла мне всех, не сумел дать ничего.
Спустя некоторое время каменщик решил написать письмо своему благодетелю — епископу Тьоудрекуру, странствующему в далеких краях.
В этом своем послании каменщик писал, что не собирается благодарить епископа за веру, в которую он обратил его и которая имеет то преимущество перед другими верами, что люди, принявшие ее, чувствуют себя превосходно. И чем больше он думает о книге, найденной пророком на горе Кумора, — книге, которую Брайям открыл людям, тем менее ценными в его глазах становятся другие книги. Трудно опровергнуть правильность этой книги, которая заставляет распуститься цветок даже на увядшей ветке. И если то, что пустыни превращены в зеленые равнины с золотистыми пашнями хлеба и маиса, основано на лжи, правда означает, наверно, не то, что мы под ней подразумеваем.
Затем он подробно описал, чего ему удалось достигнуть в божьем граде Сионе, как принято называть Юту. Он стал каменщиком и плотником в Испанской Вилке и ее окрестностях. Его работу ценят выше других и соответственно платят. К тому же за плотницкие поделки он получает в двойном размере. Он принял деньги, писал Стенфорд, лишь потому, что был уверен, что действительно попал в страну, обетованную богом. Его избрали заместителем члена Совета и велели готовиться к посвящению в члены Совета. И хотя он не такой уж оратор, верховное руководство предложило избрать его в правление женского педагогического союза; этот союз занимается разными серьезными вопросами: например, какой подход нужно избрать при сватовстве, как лучше привести чувства молодых людей в соответствие с вечными обетами супружества, скрепленными одним из высших священнослужителей Мельхиседека. А старейшина из города Соленого озера сказал, чтобы он готовился к тому, что его могут выдвинуть в Верховное руководство. «Единственное, — писал каменщик, — что смущает меня, что на это место до сих пор не выдвинут мой учитель — пастор Руноульвур, этот ученейший и умнейший человек. Я не считаю возможным принять столь высокий пост, пока этот достойный духовный отец не будет вознагражден по заслугам». Под конец он остановился на главном в своем послании: в последнее время он почувствовал холодок к нему со стороны других людей, да его и самого тревожит то, что он до конца не выполняет божеских заповедей, в особенности заповеди о многоженстве. Он прекрасно помнит, что бог однажды повелел святым Судного дня брать в свою гавань как можно больше женщин и избавлять их тем самым от телесного одиночества, от духовной нищеты и бесчестья в глазах господа. Он немало огорчен тем, что хорошие женщины, достойные небесного пристанища, должны болтаться с иезуитами, а их дочери по молодости лет и глупости покрывать себя позором с лютеранами; имя же сих несчастных теперь едва ли можно упомянуть среди порядочных людей. Он хорошо понимает, какой блестящий пример подал миру Брайям Янг, построив дом с двадцатью семью дверями. Однако его, каменщика Стенфорда, слабость велика. Он не чувствует в себе силы взвалить на свои плечи заботу о большем числе жен, пока не выполнил долга перед одной семьей, там, в отдаленном уголке света. Его дети, у которых во сне был такой счастливый вид, — разве они заслужили это от него? Существовало ли на свете что-либо, чего они бы не заслуживали, — за исключением того, что он смог им дать. «Когда им пришла пора пробудиться в мире, столь не похожем на волшебную сказку, мне стало вдруг невыносимо быть с ними вместе — оттого, что я в своем ничтожестве и бессилии не могу быть им полезен», — писал он. И жену, которая выказывала своему мужу покорность и любовь, и ее он оставил, уехал. Он взял с собой лошадь и шкатулку, которые он называл «конь и шкатулка моей души». Он рассчитывал с их помощью раздобыть на ярмарке счастье или по крайней мере графский титул. А получил всего-навсего пачку иголок.
На этом кончается письмо Стоуна П. Стенфорда — каменщика из Испанской Вилки в божьем граде Сионе на территории Юта, адресованное епископу Тьоудрекуру, мормону, находящемуся где-то в поездке по Датскому королевству. К нему следовала приписка:
«Вкладываю деньги на дорогу для моей жены и детей. Прошу тебя захватить их с собой, когда будешь возвращаться в Америку. Постараюсь к их приезду закончить дом из кирпича. Стоун П. Стенфорд».
Глава двадцать вторая. О плохой и хорошей вере
— Моя вера никудышная, — говорил лютеранин. — К тому же я не могу доказать ее. Самая лучшая вера у того, у кого есть хорошие ботинки и вдоволь еды. У меня ничего этого нет, и живу я в землянке.
— Старая песенка, — отмахивался пастор Руноульвур. — Тот, у кого нет еды и одежды, не устает поносить тех, у кого еда в достатке. А ведь один из пророков сказал, что человек должен иметь еду и одежду, чтобы творить добро. Вы забываете, что во всем имеется высший смысл — как в хорошем наваристом бульоне, так и в ботинках. Греки это называли идеей. И это духовное и вечное свойство, заложенное в жизни, в каждой вещи, лежит в основе учения мормонов. А если человек так бездарен, что не может обеспечить себя едой и одеждой, и настолько лишен мужества, что не в состоянии выбраться из землянки, то сомнения нет: такой человек чужд и духа и вечности.
— А мне все равно, — отвечал лютеранин. — Никто не докажет мне, что Адам не был проходимцем. Ева тоже не лучше.
В те времена шел большой спор вокруг догмы, утверждавшей, что Адам был такое же божественное существо, как и сам Спаситель. Это мотивировалось тем, что, дескать, бог лично взял на себя труд создать их обоих. И когда лютеранин касался этого предмета, в душе пастора Руноульвура тотчас пробуждалось горячее желание вступить в борьбу за веру.
— Я так и знал, что ты это скажешь, — возмущался Руноульвур. — Так уж повелось: пьянчуги и бабники всегда поносят беднягу Адама. Те, у кого совесть нечиста, спешат свалить на него свою вину. Запомни же, Адам был хорошим человеком. И все, кто говорит плохо об Адаме, не иначе как сыновья Великой Ереси и Великого Отступничества. Неужто ты думаешь, что господь бог стал бы расточать свои силы на создание какого-то никчемного подлеца или лютеранина? Или ты думаешь, что, когда бог создавал Адама, он пустил в ход худший материал, чем тот, из которого создан был Спаситель? Я отрицаю разницу между Адамом и Спасителем.
