Джек Лондон - Сборник рассказов и повестей
– Зато я заплатил долг Торики. Значит, тысячу двести я все-таки заработал.
– Торики умер! – крикнула она. – О его шхуне нет никаких известий. Она погибла вместе с «Аораи» и «Хира». Даст тебе Торики на триста долларов кредита, как обещал? Нет, потому что Торики умер. А не найди ты эту жемчужину, был бы ты ему сейчас должен тысячу двести? Нет! Потому что Торики умер, а мертвым долгов не платят.
– А Леви не заплатил Торики, – сказал Мапуи. – Он дал ему бумагу, чтобы по ней получить деньги в Папеете; а теперь Леви мертвый и не может заплатить; и Торики мертвый, и бумага погибла вместе с ним, а жемчужина погибла вместе с Леви. Ты права, Тэфара. Жемчужину я упустил и не получил за нее ничего. А теперь давай спать.
Вдруг он поднял руку и прислушался. Снаружи послышались какие-то странные звуки, словно кто-то дышал тяжело и надсадно. Чья-то рука шарила по циновке, закрывавшей вход.
– Кто здесь? – крикнул Мапуи.
– Наури, – раздалось в ответ. – Скажите мне, где Мапуи, мой сын?
Тэфара взвизгнула и вцепилась мужу в плечо.
– Это дух! – пролепетала она. – Дух!
У Мапуи лицо пожелтело от ужаса. Он трусливо прижался к жене.
– Добрая женщина, – сказал он запинаясь и стараясь изменить голос. – Я хорошо знаю твоего сына. Он живет на восточном берегу лагуны.
За циновкой послышался вздох. Мапуи приободрился: ему удалось провести духа.
– А откуда ты пришла, добрая женщина? – спросил он.
– С моря, – печально раздалось в ответ.
– Я так и знала, так и знала! – завопила Тэфара, раскачиваясь взад и вперед.
– Давно ли Тэфара ночует в чужом доме? – сказал голос Наури.
Мапуи с ужасом и укоризной посмотрел на жену, – ее голос выдал их обоих.
– И давно ли мой сын Мапуи стал отрекаться от своей старой матери? – продолжал голос.
– Нет, нет, я не… Мапуи не отрекается от тебя! – крикнул он. – Я не Мапуи. Говорю тебе, он на восточном берегу.
Нгакура проснулась и громко заплакала. Циновка заколыхалась.
– Что ты делаешь? – спросил Мапуи.
– Вхожу, – ответил голос Наури.
Край циновки приподнялся. Тэфара хотела зарыться в одеяла, но Мапуи не отпускал ее, – ему нужно было за что-то держаться. Дрожа всем телом и стуча зубами, они оба, вытаращив глаза, смотрели на циновку. В яму вползла Наури, вся мокрая и без аху. Они откатились от входа и стали рвать друг у друга одеяло Нгакуры, чтобы закрыться им с головой.
– Мог бы дать старухе матери напиться, – жалобно сказал дух.
– Дай ей напиться! – приказала Тэфара дрожащим голосом.
– Дай ей напиться, – приказал Мапуи дочери.
И вдвоем они вытолкнули Нгакуру из-под одеяла. Через минуту Мапуи краешком глаза увидел, что дух пьет воду. А потом дух протянул трясущуюся руку и коснулся его руки, и, почувствовав ее тяжесть, Мапуи убедился, что перед ним не дух. Тогда он вылез из-под одеяла, таща за собою жену, и скоро все они уже слушали рассказ Наури. А когда она рассказала про Леви и положила жемчужину на ладонь Тэфары, даже та признала, что ее свекровь – человек из плоти и крови.
– Завтра утром, – сказала Тэфара, – ты продашь жемчужину Раулю за пять тысяч французских долларов.
– А дом? – возразила Наури.
– Он построит дом, – сказала Тэфара. – Он говорит, что это обойдется в четыре тысячи. И кредит даст на тысячу французских долларов – это две тысячи чилийских.
– И дом будет сорок футов в длину? – спросила Наури.
– Да, – ответил Мапуи, – сорок футов.
– И в средней комнате будут стенные часы с гирями?
– Да, и круглый стол.
– Тогда дайте мне поесть, потому что я проголодалась, – удовлетворенно сказала Наури. – А потом мы будем спать, потому что я устала. А завтра мы еще поговорим про дом, прежде чем продать жемчужину. Тысячу французских долларов лучше взять наличными. Всегда лучше платить за товары наличными, чем брать в кредит.
* * *
ДОЧЬ СЕВЕРНОГО СИЯНИЯ
– Вы… как это говорится… лентяй! Вы, лентяй, хотите стать моим мужем? Напрасный старанья. Никогда, о нет, никогда не станет моим мужем лентяй!
Так Джой Молино заявила без обиняков Джеку Харрингтону; ту же мысль, и не далее как накануне, она высказала Луи Савою, только в более банальной форме и на своем родном языке.
– Послушайте, Джой…
– Нет, нет! Почему должна я слушать лентяй? Это очень плохо – ходить за мной по пятам, торчать у меня в хижина и не делать никаких дел. Где вы возьмете еда для famille?[4] Почему у вас нет зольотой песок? У других польный карман.
– Но я работаю, как вол, Джой. День изо дня рыскаю по Юкону и по притокам. Вот и сейчас я только что вернулся. Собаки так и валятся с ног. Другим везет – они находят уйму золота. А я… нет мне удачи.
– Ну да! А когда этот человек – Мак-Кормек, ну тот, что имеет жена-индианка, – когда он открыл Кльондайк, почему вы не пошел? Другие пошел. Другие стал богат.
– Вы же знаете, я был далеко, искал золото у истоков Тананы, – защищался Харрингтон. – И ничего не знал ни об Эльдорадо, ни о Бонанзе. А потом было уже поздно.
– Ну, это пусть. Только вы… как это… сбитый с толк.
– Что такое?
– Сбитый с толк. Ну, как это… в потемках. Поздно не бывает. Тут, по этот ручей, по Эльдорадо, есть очень богатый россыпь. Какой-то человек застольбил и ушел. Никто не знает, куда он девался. Никогда больше не появлялся он тут. Шестьдесят дней никто не может получить бумага на этот участок. Потом все… целый уйма людей… как это… кинутся застольбить участок. И помчатся, о, быстро, быстро, как ветер, помчатся получать бумага. Один станет очень богат. Один получит много еда для famille.
Харрингтон не подал виду, как сильно заинтересовало его это сообщение.
– А когда истекает срок? – спросил он. – И где этот участок?
– Вчера вечером я говорила об этом с Луи Савой, – продолжала она, словно не слыша его вопроса. – Мне кажется, участок будет его.
– К черту Луи Савоя!
– Вот и Луи Савой сказал вчера у меня в хижине. «Джой, – сказал он, – я сильный. У меня хороший упряжка. У меня хороший дыханье. Я добуду этот участок. Вы тогда будете выходить за меня замуж?» А я сказала ему… я сказала…
– Что же вы сказали?
– Я сказала: «Если Луи Савой победит, я буду стать его женой».
– А если он не победит?
– Тогда Луи Савой… как это по-вашему… тогда ему не стать отцом моих детей.
– А если я выйду победителем?
– Вы – победитель? – Джой расхохоталась. – Никогда!
Смех Джой Молино был приятен для слуха, даже когда в нем звучала издевка. Харрингтон не придал ему значения. Он был приручен уже давно. Да и не он один. Джой Молино терзала подобным образом всех своих поклонников. К тому же она была так обольстительна сейчас – жгучие поцелуи мороза разрумянили ей щеки, смеющийся рот был полуоткрыт, а глаза сверкали тем великим соблазном, сильней которого нет на свете, – соблазном, таящимся только в глазах женщины. Собаки живой косматой грудой копошились у ее ног, а вожак упряжки – Волчий Клык – осторожно положил свою длинную морду к ней на колени.
– Ну а все же, если я выйду победителем? – настойчиво повторил Харрингтон.
Она посмотрела на своего поклонника, потом снова перевела взгляд на собак.
– Что ты скажешь, Вольчий Клык? Если он сильный и польючит бумага на участок, может быть, мы согласимся стать его женой? Ну, что ты скажешь?
Волчий Клык навострил уши и глухо заворчал на Харрингтона.
– Хольодно, – с женской непоследовательностью сказала вдруг Джой Молино, встала и подняла свою упряжку.
Ее поклонник невозмутимо наблюдал за ней. Она задавала ему загадки с первого дня их знакомства, и к прочим его достоинствам с той поры прибавилось еще и терпение.
– Эй, Вольчий Клык! – воскликнула Джой Молино, вскочив на нарты в ту секунду, когда они тронулись с места. – Эй-эй! Давай!
Не поворачивая головы, Харрингтон краем глаза следил, как ее собаки свернули на тропу, проложенную по замерзшей реке, и помчались к Сороковой Миле. У развилки, откуда одна дорога уходила через реку к форту Кьюдахи, Джой Молино придержала собак и обернулась.
– Эй, мистер Лентяй! – крикнула она. – Вольчий Клык говорит – да… если вы побеждать!
Все это, как обычно бывает в подобных случаях, каким-то образом получило огласку, и население Сороковой Мили, долго и безуспешно ломавшее себе голову, на кого из двух последних поклонников Джой Молино падет ее выбор, строило теперь догадки, кто из них окажется победителем в предстоящем состязании, и яростно заключало пари. Лагерь раскололся на две партии, и каждая старалась помочь своему фавориту прийти к финишу первым. Разгорелась ожесточенная борьба за лучших во всем крае собак, ибо в первую голову от собак, от хороших упряжек, зависел успех. А он сулил немало. Победителю доставалась в жены женщина, равной которой еще не родилось на свет, и в придачу золотой прииск стоимостью по меньшей мере в миллион долларов.
