Густав Майринк - Зеленый лик
Иудеи-каббалисты находят тому подтверждение в словах: «Есть некие существа, исчадья беспросветного царства Об, они уловляют бескрылые молитвы». При этом имеются в виду не демоны вне нас, ибо от таковых мы защищены оплотом нашего тела, но магические яды внутри нас. И стоит их раздразнить, как они начнут разъедать человеческое «я».
– Но Ева! – взволнованно воскликнул Хаубериссер. – Неужели она пошла тем же гибельным путем, что и Клинкербогк?
– Нет! Вы уже позвольте мне договорить до конца… У меня бы язык не повернулся дать ей столь опасный совет, если бы я не почувствовал тогда присутствие Того, о ком было сказано, что в сравнении с Ним мы оба – беспомощные младенцы. За свою долгую жизнь, перетерпев муки несказанные, я научился отличать Его голос от заклинательного шепотка человеческих желаний… Она подвергла себя опасности, но опасность заключалась лишь в том, что свой призыв она, должно быть, огласила невовремя, в неподходящий момент, но эта единственная опасность, слава Богу, уже миновала. Ее голос был услышан. – Сваммердам радостно улыбнулся. – Не далее чем несколько часов назад! Быть может… не сочтите за хвастовство, но подобные вещи случались со мной в минуты глубочайшего самопогружения… быть может, я уже сумел помочь ей. – Он направился к двери, приглашая гостя последовать за ним. – Однако давайте пока сделаем то, что подсказывает нам здравый смысл. Только исчерпав все возможности, предоставляемые земной властью, мы будем вправе ожидать помощи духовных сил. Сейчас мы спустимся в трактир, надо будет отсыпать немного деньжат матросам с тем, чтобы они занялись поисками Евы, а тому, кто ее найдет и доставит целой и невредимой, назначить особое вознаграждение. Вот увидите, они ради нее не пощадят живота своего, если на то пошло. На самом деле эти люди гораздо лучше, чем о них думают. Просто они заблудились в первобытных дебрях собственных душ и в своем полудиком состоянии напоминают свирепых зверей. Но в каждом есть толика истинного героизма, чего не скажешь о многих благонамеренных обывателях. Да, он проявляется в диких выходках, ибо они не ведают, какая сила движет ими… Они не боятся смерти, а смельчак не может быть раз навсегда заклеймен как плохой человек. Самый верный признак бессмертия в человеке – его презрение к смерти.
Они спустились в кабак. В зальчике было полно народу. Посередине, на полу, лежал труп чилийского матроса с размозженным черепом – того самого, которого ударом колена убил убегавший зулус.
Ответ хозяина, у которого Сваммердам попытался разузнать подробности, был немногословен и уклончив: драка как драка, в гавани так махаются чуть не каждый день…
– Это все ниггер! Будь он неладен! Образина черномазая!… – заголосила Антье, но тут же была остановлена тумаком под ребра и хозяйским вразумлением:
– Не знаешь – не хрюкай! Это ж был черный кочегар с бразильского судна. Теперь ясно?
Хаубериссер отвел в сторонку одного из бродяг, сунул ему в ладонь монету и приступил к расспросам. Вскоре их окружила живописная толпа страшил, которые, темпераментно жестикулируя, принялись спорить о том, каким способом спустить с негра три шкуры, но в одном пункте были единодушны: все они считали, что тут поработал иноземный кочегар. Грозный взгляд хозяина заставлял их придерживать языки, а его рокочущее покашливание давало понять, что о подробностях, которые навели бы на след зулуса, и заикаться не моги. Они знали, что он и пальцем не пошевелит, если у них зачешутся руки прирезать дорогого завсегдатая, но им было также известно, какие кары ждут того, кто погрешит против священных законов портового трактира, – не дуть в чужие уши про то, что творится в родных стенах.
Хаубериссер изнемогал от нетерпения, наблюдая весь этот кураж, пока не услышал слова, при которых у него бешено забилось сердце: Антье что-то вякнула про благородную молодую даму, подвергшуюся нападению какого-то негра.
Ему пришлось опереться на Сваммердама, чтобы удержаться на ногах. Все содержимое своего кошелька он высыпал в ладони толстухи и, не в силах вымолвить ни слова, знаками потребовал рассказать о происшедшем.
Тут все загалдели, вспоминая о том, как услышали женский крик и как бросились поглядеть на заварушку.
– Она у меня на коленях была, в беспамятстве лежала! – пронзительно восклицала Антье.
– Но где же она? Где она сейчас? – допытывался Хаубериссер.
Матросы умолкли и растерянно переглянулись: и в самом деле где? Никто не знал, где теперь Ева.
– Вот на этих коленях лежала! – продолжала его уверять Антье, но по ней было видно, что и она не имеет понятия, куда могла подеваться молодая дама. И тут в сопровождении буйной кабацкой братии Хаубериссер и Сваммердам устремились наружу и начали обшаривать окрестные улицы и закоулки, выкрикивая имя пропавшей и освещая фонарями каждый угол церковного сада.
– Он был там, наверху, негритос-то! – приговаривала Антье. – А вот тут, на плитах, я ее и оставила, когда все кинулись за ним, а потом мы понесли в дом убитого, и я про нее забыла.
Пришлось разбудить жителей ближайших домов. Возможно, Ева укрылась в одном из них. Распахивались окна, раздавались голоса встревоженных обывателей. Но никаких следов пропавшей обнаружить не удавалось.
Сам не свой от усталости и отчаяния, Хаубериссер обещал всякому, кто оказывался поблизости, любое вознаграждение за какие-либо сведения о местонахождении Евы.
Напрасно Сваммердам пытался успокоить его: мысль о том, что после всего пережитого, может быть, даже в состоянии безумия, Ева могла покончить с собой и броситься в воду канала, делала Фортуната почти невменяемым. Матросы, успевшие в своих поисках добежать до набережной Принца Хендрика, возвращались ни с чем.
Вскоре зашевелились все обитатели портового квартала. Над водой замелькали огоньки фонарей – полуодетые рыбаки на своих лодках осматривали поверхность и каменные берега и обещали с рассветом пошарить сетями в устьях каналов.
У Хаубериссера то и дело замирало сердце: не огорошит ли без умолку повторявшая свой рассказ кельнерша страшным известием о том, что негр изнасиловал Еву. Этот вопрос каленым железом жег ему грудь, и все же он долго не решался задать его.
Наконец он превозмог себя и, запинаясь, объяснил, что хочет от нее услышать.
Бродяги, которые до сих пор наперебой утешали его и клялись порвать на куски черномазого, попадись он им в руки, тут же замолчали, кто-то деликатно отводил глаза, кто-то делал вид, что закашлялся.
Антье тихо всхлипывала.
Несмотря на то что ее жизненная колея пролегала по непролазной грязи, толстуха не утратила женской сердобольной отзывчивости к чужому горю. Только Сваммердам оставался спокоен и невозмутим.
Выражение непоколебимой уверенности на его лице и мягкая улыбка, с какой он терпеливо выслушивал громкие ахи по поводу того, что Ева якобы могла утопиться, постепенно приободрили Фортуната, и в конце концов он поддался уговорам старика вместе с ним двинуться в сторону дома.
– Теперь вам надо спокойно прилечь, – советовал Сваммердам, когда они дошли до квартиры, – и уснуть, не унося с собой ни одной тревоги. Мы можем ожидать от души, освобожденной от докучливых жалоб тела, гораздо большего, чем могут вообразить себе люди… Предоставьте мне участие во внешней стороне событий, я заявлю в полицию, чтобы немедленно занялись поиском вашей невесты. И хотя отнюдь не обольщаюсь на сей счет, надо испробовать все средства, предлагаемые здравым рассудком.
Еще по дороге он старался осторожно переключить внимание Хаубериссера на какую-то иную тему, далекую от событий последнего дня, и молодой человек обронил среди прочего несколько слов о найденном дома свитке и о своих планах заняться изучением нового для него предмета, хотя теперь это придется, видимо, надолго отложить, если вообще не выкинуть из головы.
Сваммердам решил вернуться к этому разговору, когда заметил на лице Фортуната выражение прежнего отчаяния. Он взял его за руку и долго ее не выпускал.
– Я хочу и, мне кажется, могу передать вам долю той уверенности, которая позволяет мне надеяться на лучшее. Если вы хоть в какой-то мере проникнитесь ею, то поймете, чего хочет от вас и ждет судьба, а в остальном я могу помочь вам лишь советами. Вы готовы им следовать?
– Безусловно. Можете не сомневаться в этом, – произнес Хаубериссер с неожиданным волнением: ему вспомнились слова Евы в Хилверсюме о том, что живое чувство веры открывает Сваммердаму путь к высшим материям. – От вас исходит такая сила, что мне порой кажется, будто я защищен от бурь сенью тысячелетнего дерева. Каждое ваше слово укрепляет меня.
– Я хочу рассказать вам об одном, казалось бы незначительном, происшествии, в котором, однако, я позднее увидел некий указующий перст. Я был тогда сравнительно молод, и в моей жизни началась полоса столь безнадежного и жестокого разочарования, что я света невзвидел и чувствовал себя мучеником ада. И уж совсем пав духом, когда судьба, подобно палачу, добивает тебя своими бессмысленными ударами, я стал случайным свидетелем одной сцены – на моих глазах дрессировали лошадь.
