Виктор Гюго - Бюг-Жаргаль
Я содрогнулся.
– Да, это я. Это вправду я! Посмотри на меня, Леопольд д'Овернэ. Ты немало издевался надо мной, трепещи же теперь! Ты посмел напомнить мне об оскорбительной привязанности твоего дяди к тому, кого он называл своим шутом. Но какова была эта привязанность, bon Giu! Когда я входил в вашу гостиную, все встречали меня пренебрежительным смехом; мой рост, уродливое тело, черты лица, смехотворный наряд, мое природное убожество, достойное сострадания, – все вызывало насмешки твоего ненавистного дяди и его ненавистных друзей. А я – я не имел права даже молчать; о rabia![114] я должен был вместе с ними смеяться над самим собой! И ты считаешь, что человеческое существо должно быть благодарно за такие унижения? Ты думаешь, что эти муки не стоят страданий других рабов, их изнурительного труда под палящим солнцем с утра и до вечера, в железных ошейниках, под бичом надсмотрщика?.. Ты думаешь, этого еще мало, чтобы породить в сердце человека ненависть, страстную, беспощадную, вечную, как эта печать позора, заклеймившая мою грудь! О, как долго я страдал и как краток был миг моей мести! Зачем я не заставил моего жестокого тирана испытать все те пытки, которым он подвергал меня ежедневно, ежесекундно! Зачем не изведал он перед смертью всей горечи оскорбленной гордости, не узнал жгучих слез стыда и бешенства, от которых горело мое лицо, осужденное вечно смеяться! Увы! Так долго, так горячо ожидать часа мщения и покончить все одним взмахом кинжала! Он даже не увидел, чья рука нанесла ему смертельный удар! Я жаждал поскорей услышать его предсмертный хрип; я слишком быстро всадил в него нож; он умер, так и не узнав меня; ослепленный яростью, я не успел насладиться моей местью! Зато я упьюсь ею сегодня. Ты хорошо видишь меня? Да, пожалуй, тебе меня трудно узнать, я предстал перед тобой в новом свете. Ты знал меня всегда веселым и смешным, но теперь, когда мне незачем прятать мою душу, я непохож на прежнего Хабибру. Ты видел лишь мою маску; смотри, вот мое лицо!
Он был страшен.
– Ты ошибаешься, чудовище, все равно ты остался шутом, – крикнул я. – В твоем зверском лице и зверином сердце есть что-то шутовское!
– Не тебе говорить о зверстве, – перебил меня Хабибра. – Вспомни о жестокости твоего дяди!
– Гнусный лицемер! – продолжал я с негодованием. – Если он бывал жесток, то по твоей вине! Ты скорбишь о судьбе несчастных негров, так почему же ты употреблял во вред твоим братьям доверие, которое оказывал тебе дядя? Почему ты никогда не пытался смягчить его и облегчить их участь?
– Нет, этого я не хотел! Чтоб я стал мешать зверствам белого? Никогда! Напротив, я делал все, чтобы он еще хуже обращался со своими рабами: это приближало час восстания. Жестокое угнетение ускоряло возмездие! Пускай казалось, что я причиняю зло моим братьям, – я служил их делу!
Я был поражен глубиной его коварного замысла.
– Что ты скажешь теперь? – продолжал карлик. – Ловко задумано и ловко сделано, верно? Каков дурак Хабибра? Каков шут твоего дяди?
– Кончай же то, что ты так ловко задумал! – ответил я. – Убей меня, только поторопись.
Он принялся ходить взад и вперед по площадке, потирая руки.
А что, если я не хочу торопиться? Если я хочу досыта насладиться твоими муками? Видишь ли, мне полагалась часть добычи, взятой нами во время последнего нападения. Но как только я увидел тебя в лагере, я отказался от всего и попросил у Биасу лишь твою жизнь. Он охотно согласился; теперь ты мой! Вот я и хочу потешиться. Будь спокоен, ты скоро полетишь в пропасть вместе с этим водопадам; но я еще должен сказать тебе кое-что: я открыл то место, где скрывается твоя жена, и подал Биасу мысль поджечь лес; сейчас он, вероятно, уже охвачен огнем. Теперь вся твоя семья уничтожена. Твой дядя погиб от ножа; ты погибнешь от воды; твоя Мари – от огня!
– Гадина! – крикнул я вне себя и хотел броситься на него.
– Ну-ка, свяжите его! – приказал Хабибра неграм. – Ему, видно, не терпится умереть.
Негры принялись молча связывать меня веревками, принесенными ими с собой. В эту минуту где-то вдали послышался собачий лай, но я решил, что это лишь почудилось мне в реве водопада. Негры связали меня и потащили к краю пропасти. Хабибра, скрестив руки на груди, смотрел на нас с злобной радостью и торжеством. Я отвернулся от его гнусного лица и поднял глаза к расселине в своде, чтобы еще раз взглянуть на небо. Лай послышался снова; теперь он был явственней и громче. Огромная голова Раска показалась в расселине. Я вздрогнул. «Ну, живей!» – крикнул карлик. Негры, не слыхавшие лая, схватили меня, чтобы бросить в бездну…
LIII
– Товарищи! – раздался громовой голос.
Все обернулись. На краю расселины стоял Бюг-Жаргаль; красное перо развевалось над его головой.
– Товарищи! – повторил он. – Остановитесь!
Негры пали ниц перед ним.
– Я Бюг-Жаргаль!
Тут негры принялись биться лбами о землю, испуская громкие крики, которых я не понял.
– Развяжите пленника! – приказал вождь.
Неожиданное появление Бюг-Жаргаля ошеломило карлика; теперь он пришел в себя. Он бросился к неграм, уже готовым перерезать мои путы, и грубо остановил их.
– Не сметь! – крикнул он. – Что это значит?
Затем он повернулся к Бюг-Жаргалю.
– Что вам здесь надо, вождь Красной Горы?
– Мне надо отдать приказ моим братьям. Я их вождь, – ответил Бюг-Жаргаль.
– Да, это так, все они – воины Красной Горы, – со сдержанным бешенством сказал карлик. – Но по какому праву распоряжаетесь вы моим пленником? – воскликнул он, повышая голос.
– Я Бюг-Жаргаль! – последовал ответ.
Негры опять стукнулись лбом о землю.
– Бюг-Жаргаль не может отменить то, что приказал Биасу! – продолжал карлик. – Этот белый был отдан мне Биасу. Я хочу, чтоб он умер; и он умрет. Эй, вы! Повинуйтесь! Бросайте его в пропасть! – крикнул он неграм.
Властный голос оби заставил негров подняться, они сделали шаг ко мне. Я думал, что все кончено.
– Развяжите пленника! – крикнул Бюг-Жаргаль.
В тот же миг я был свободен. Мое изумление могло сравниться лишь с бешенством колдуна. Он хотел броситься на меня. Негры удержали его. Тогда он разразился ругательствами и угрозами.
– Demonios! Rabia! Inferno de mi alma![115] Как! Негодяи! Вы отказываетесь повиноваться мне? Вы не слушаетесь mi voz?[116] Зачем я тратил el tiempo[117] на разговоры с этим проклятым! Надо было сразу бросить его на съедение рыбам del baratro![118] Но я хотел вкусить всю сладость мести, и вот у меня отнимают ее! О rabia de Satan! Escuchate, vosotros![119] Если вы не исполните моего приказания и не столкнете этого гнусного белого в поток, – я прокляну вас! Ваши волосы поседеют; москиты и комары сожрут вас заживо; ваши руки и ноги станут гнуться, как камыш; ваше дыхание будет жечь вам глотки, как раскаленный песок, и вы скоро умрете, а после смерти ваши души будут осуждены вечно вертеть жернов величиной с гору на луне, где лютый холод!
Странное чувство охватило меня во время этой сцены. Мрак сырой пещеры, я – единственный белый среди негров, похожих на черных дьяволов, глубокая бездна, разверзшаяся у моих ног, мерзкий карлик, этот уродливый колдун, в пестрой одежде и остроконечном колпаке, едва видимый в полутьме, требующий моей смерти, и мой защитник – статный негр на краю расселины, там, где просвечивало небо: мне казалось, что я стою у врат ада и жду гибели или спасения своей души, что у меня на глазах идет упорная борьба между моим ангелом-хранителем и злым духом.
Негры застыли в ужасе, потрясенные проклятиями колдуна. Он поспешил воспользоваться их смятением и воскликнул:
– Я хочу, чтобы белый умер! Делайте, что я вам говорю; он умрет!
– Он будет жить! – твердо сказал Бюг-Жаргаль. – Я Бюг-Жаргаль. Мой отец был королем в стране Каконго и вершил суд на пороге своего дома.
Негры опять пали ниц перед ним.
Он продолжал:
– Братья, спешите к Биасу, скажите ему, чтоб он не вывешивал на вершине горы черного флага, который известит белых о смерти этого пленника; он спас жизнь Бюг-Жаргалю, и Бюг-Жаргаль хочет, чтоб он жил!
Негры поднялись с земли. Бюг-Жаргаль бросил им красное перо. Начальник отряда скрестил руки на груди, потом наклонился и бережно поднял перо; вслед за тем все негры ушли, не промолвив ни слова. Вместе с ними исчез во мраке подземного прохода и колдун.
Не могу описать вам, господа, мое состояние. Я устремил полные слез глаза на Пьеро, который смотрел на меня с каким-то странным выражением благодарности и гордости.
– Хвала создателю, – сказал он наконец, – все спасено. Брат, возвращайся той дорогой, которой ты пришел сюда. Я буду ждать тебя в долине.
И, махнув мне рукой, он скрылся.
LIV
Я спешил поскорее увидеть своего спасителя и узнать, благодаря какому счастливому случаю он очутился здесь так вовремя, и двинулся к выходу из ужасной пещеры. Однако новые опасности подстерегали меня. Только я направился к подземному коридору, как вдруг кто-то преградил мне дорогу. Передо мной был Хабибра. Злобный колдун не ушел вслед за неграми, как я полагал, а притаился за выступом скалы, ожидая удобной минуты для мести. Теперь такой момент наступил. Карлик внезапно вырос передо мной и захохотал. Я был один, безоружный; а его руке сверкал кинжал, тот самый, который служил ему вместо распятия. При виде оби я невольно отступил.
