Оскар Лутс - Осень
— Нет там никакого огужия, — пильбастеский поселенец опускает руки и кутается в ветхую полость. — Но догогой господин Кийг, вы же не станете на меня жаловаться, я и без того убого живу и существую.
— Это еще что за разговор?
— Ну ведь вы не подадите на меня в суд из-за того, что я вчега стгельнул из гевольвега?
— А-а — это! — Георг Аадниель торжествующе усмехается. — Будет видно, пока что еще не знаю.
— Ой, догогой! — поселенец скрещивает пальцы и вытягивает губы трубочкой. — Не жалуйтесь! Гади Бога, не жалуйтесь!
— Ну, может, я и не пожалуюсь… если в твоей одежде не обнаружу револьвера или ножа. Постой тут, пока и пойду посмотрю. Но прежде скажи мне, куда это ты собрался ехать?
— В Паунвеге.
— А-а, стало быть, эта дорога ведет в Паунвере?
— Ведет, а как же. Я дгугой догоги туда и не знаю.
— А что у тебя за дело в Паунвере?
— Да дгугого дела и не было, пгосто хотел попгосить у вас пгощения за вчегашнюю дугацкую стгельбу. Жене, пгавда, совгал, будто еду в волостное правление — ведь гади газговога с вами она бы меня не отпустила, у нее сегдце запальчивое. Вы, господин Кийг, никогда не бойтесь меня, скогее ее опасайтесь: она человек свигепый, она вам глаза выцагапает, если ненагоком узнает, что вы меня на догоге обыскали. Сам я об этом, газумеется, ни гу-гу, но ведь может случиться, что это обнагужится как-нибудь иначе. Но идите тепегь, догогой молодой человек, и пгосмотгите поскогее мою одежду, я замегзаю.
— Так и быть, я иду, только гляди, не вздумай улепетнуть.
— Куда же я улепетну, голый как могковка?! Да и лошаденка моя бежать не в силах.
Кийр отправляется к вороху одежды, оглядываясь через каждые пять шагов: как бы этот чертов поселенец не набросился сзади! Что ни говори, а глаза у него под густыми бровями — хитрющие, и булыжников с кулак величиной на поле — хоть отбавляй.
Кийр весьма обстоятельно перетряхивает одежонку поселенца, не переставая при этом косить одним глазом в сторону большака. В результате обыска портной не находит в карманах поселенца ничего, кроме трубки-носогрейки, кисета с табаком, зажигалки цвета меди, засморканного носового платка и допотопного кошелька с мизерной суммой денег. «Нет, черт подери! — бормочет Кийр себе под нос, — пильбастеский мужик совершенно не виноват, все — бессовестная ложь этого бродяги из города». Но пусть теперь этот скот побережется — небось, он, Георг, когда-нибудь доберется до обманщика и прохвоста!
Аадниель хватает одежду поселенца в охапку и бежит к дороге, где последний, чтобы хоть немного разогреть окоченевшие члены, забавно болтается, держась за боковину телеги — словно висящее на веревке нижнее белье. Однако то, что Кийр видит сверх того, не доставляет ему ни малейшей радости. Со стороны леса на хорошей рыси приближается какой-то господин в блестящей рессорной коляске. «Кто бы это, черт побери, мог быть? — думает Кийр, морщась. — И чего он, стервец, именно теперь тут разъезжает?» И обращаясь к поселенцу, портной приказывает:
— На, натягивай быстрее одежду и проваливай домой! Да пошевеливайся, не то по башке получишь!
— Как же мне пошевеливаться, мил-господин, ежели я застыл весь, как есть закостенел! Ну, нашли что-нибудь у меня в кагманах?
— Поторопись и не болтай!
Однако не успевает поселенец еще и наполовину одеться, как блестящая рессорная коляска уже останавливается возле них, и великолепная выездная лошадь фыркает Кийру прямо в ухо.
— Какая такая пьеса тут разыгрывается? — спрашивает барственного вида господин, привалившись к краю своей роскошной коляски. И не дожидаясь ответа, продолжает:
— Это ты, Кийр? Что за цирк вы с этим голым и синим человеком устроили?
— Ничего особенного, дорогой школьный друг Тыниссон. Мы просто так. Это мой старый знакомый и соратник, поселенец… поселенец…
— Ну и ну, старый знакомый и соратник, а сам даже имени его не знаешь.
— Знать-то я знаю, да вот из головы вылетело.
— Моя фамилия Юугик, уважаемый господин. Я поселенец, оттуда, из-за леса.
— Ладно, поселенец так поселенец, а чем вы тут занимаетесь, полуголый, на зимнем холоде?
— Ох, господин, — Юурик высмаркивается и вытираем слезящиеся глаза. — Что я сейчас полуголый — это еще не так стгашно. Только что я и вовсе голым был.
— Это зачем же?
Поселенец пересказывает свою историю с начала и до конца, он даже не пытается скрыть, что вчера выкинул очень глупую шутку и что «тепегь» господин «Кийг» обыскал его одежду.
— Он боялся, что пги мне какое-нибудь огнестгельное огужие и что я собигаюсь его застгелить.
— И в то время, как он искал оружие, вы стояли тут совершенно голый?
— Да, почти совегшенно голый.
— Кийр! — свирепо рявкает Тыниссон. — Нет, не отходи в сторону, я тебя все равно достану, сегодня у меня нога не болит. А ежели я даже и не смогу тебя изловить, беды не будет. Небось, суд в этой истории разберется; не забывай, я свидетель, я видел, как ты мучил этого человека. Погоди чуток, я слезу с коляски и скажу тебе пару слов!
— О чем это ты собираешься со мною говорить?
— Сейчас увидишь.
Тыниссон неожиданно легко спрыгивает с коляски и вот уже стоит лицом к лицу с портным.
— А знаешь ли, сколько ты за свою выходку получишь, ежели дело до суда дойдет? Ну так я тебе объясню: не один добрый год принудиловки.
— Не болтай чушь! Лучше скажи, куда ты ездил, да возьми меня в коляску, отвези в Паунвере.
— Я — тебя? В свою коляску?! — Лицо толстяка багровеет. — Скорее я возьму в нее воз свиного г…, чем тебя! Скотина!
Не успевает портной опомниться, как получает две полновесные оплеухи — одну справа, вторую слева.
— Ну вот, так твое равновесие останется при тебе, — произносит Тыниссон, — так тебе не придется падать ни гуда, ни сюда. А теперь — и мигом! — марш домой, не то я тебе так накостыляю, что от тебя одна вонь останется! — И обращаясь к пильбастескому поселенцу, Тыниссон спрашивает: — Куда вы собирались ехать?
— Вообще-то… — произносит бедняга дрожащим голосом, — собигался поехать к господину Кийгу пгосить пгощения за вчегашнюю стгельбу.
— Просить прощения — у Кийра?! Пусть-ка сперва отсидит свое, а после поглядим, что с ним дальше делать. А теперь оденьтесь как следует, подстегните лошадь, поезжайте домой да выпейте горячего чаю. И ежели Кийр вздумает еще заявиться к вам в дом, всадите ему в задницу пулю. А пока что не бойтесь — я глаз с него не спущу, я погоню его в Паунвере, словно свинью на выгон. К тому времени вы давно уже будете дома. И держите всегда револьвер в кармане — кто этого дьявола, портного, знает!..
— Ой, благодагю, благодагю, господа! — Поселенец разворачивает лошадь, отвешивает Тыниссону низкий поклон и направляется в сторону леса.
— Ну, дорогой школьный друг, шагом марш! А ежели попытаешься дать стрекача, пошлю тебе вслед целую дюжину свинцовых бобов.
— Неужели ты и впрямь не подвезешь меня? — канючит портной.
— Нет. Шагай рядом с лошадью! А скоро и на рысь перейдем, тогда дело пойдет быстрее. Долго ли мне этак тащиться?!
— Выходит, я тоже должен бежать рысью?
— Да хоть галопом, но попробуй хотя бы на полшага отстать от лошади, тут уж я поддам тебе жару! Заруби это себе на носу.
— Гхм… Скажи хотя бы, с чего это ты на меня так озлился? Что я плохого тебе сделал?
— Зачем мучаешь других людей, ну, к примеру, этого беднягу-поселенца? Он ведь не в тебя выстрелил. Я и сам у себя дома почитай каждый день стреляю, так ведь это не значит, будто я убиваю людей.
— Но пугать тоже нельзя. У меня живот схватило.
— У тебя всегда живот схватывает.
— Вовсе не всегда, а только если меня кто испугает.
— Ишь, какой младенец, он выстрела револьвера боится! А еще на войне был… Ах да, ты так был на войне, что ничего, кроме скрежета крысиных зубов, и не слышат. Я тут чуток подзабыл, с каким воякой имею дело.
— Не придуривайся! Лучше скажи, куда это ты ездил такой расфуфыренный?
— А тебе и это знать надо! Ну так и быть: ездил на мызу Линдениус.
— А-а… Небось, свататься?
— Ясное дело, а то как же.
— Гм… А где же сват?
— Свата и не было. Тебя найти не сподобился, не то быть бы тебе сватом. Иди садись в коляску, сколько можно так волочиться! Эдак мне и к вечеру домой не попасть, а оставить тебя без присмотра я тоже не могу, чего доброго, назад побежишь да вконец заклюешь этого Юурика, или как там его зовут.
— Но там, возле Айзила, меня ссадишь, — Кийр проворно забирается в коляску. — Мне надо переговорить со своей свояченицей.
— Надеюсь, ее ты все же не разденешь догола, как раздел поселенца?
— Ну и похабник же ты!
— Еще вопрос, такой ли уж похабник. У Либле есть что о тебе порассказать.
— Этого Либле пора бы повесить! — шипит портной ядовито.
— Ох-хо! Неужто не знаешь — дыма без огня не бывает.
— Либле дымит и без огня. Одноглазому прохвосту всегда есть дело до всех, кто только живет на свете.
