Тобайас Смоллет - Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник
Не только на суше, но и на воде зрелище изумляет и поражает. Вы видите три огромных моста, соединяющих противоположные берега полноводной, глубокой и быстрой реки; они так широки, так величественны и красивы, что кажется, точно их создали гиганты. Вся поверхность Темзы между ними покрыта маленькими суденышками, баржами, лодками и яликами, снующими взад и вперед, а ниже этих трех мостов тянется такой бесконечный лес мачт на протяжении многих миль, что можно подумать, будто здесь собрались корабли со всей вселенной. Все, что читали вы в арабских и персидских сказках о Багдаде, Диарбекире, Дамаске, Исфагани и Самарканде, все это богатство и роскошь видите вы здесь воочию.
Рэнлаг подобен зачарованному дворцу волшебника, разукрашенному чудными картинами, резьбой и позолотой, освещенному тысячью золотых фонарей, с которыми не может состязаться само полуденное солнце, и наполненному толпой людей знатных, богатых, веселых и счастливых, в сверкающих золотых и серебряных одеждах, кружевах и драгоценных каменьях. Эти ликующие сыны и дщери блаженного счастья в сем саду веселья прогуливаются или в различных уголках и павильонах пьют чудесный вкусный чай и другие восхитительные напитки, в то время как их слух услаждают самая пленительная музыка и пение. Здесь я слышала знаменитого Тендуччи из Италии — он как две капли воды похож на мужчину, хотя говорят, что не мужчина. И в самом деле, голос у него мелодичнее, чем может быть у мужчины или женщины, и пел он столь божественно, что, слушая его трели, я поистине чувствовала себя, как в раю.
В девять часов, в прелестный лунный вечер, мы отплыли из Рэнлага в Вокс-Холл в ялике, таком легком и изящном, что мы похожи были на фей, плывущих в ореховой скорлупе. Дядюшка, опасаясь простудиться на воде, отправился кружным путем в карете, и тетушка хотела сопровождать его, но он не разрешил бы мне плыть по воде, если бы она поехала сушей, а потому тетушка удостоила нас своего общества, заметив, сколь любопытно мне совершить эту приятную переправу. В конце концов суденышко оказалось весьма нагруженным, так как, кроме лодочника, с нами был еще мой брат Джерри и один из его приятелей, некий мистер Бартон, богатый помещик-джентльмен, который у нас обедал.
Однако удовольствие, доставленное этой маленькой прогулкой, было при нашей высадке отчасти испорчено, так как я очень испугалась: там мы увидели множество яликов и толпу людей, которые орали, ругались и ссорились, а несколько человек безобразного вида вошли даже в воду и изо всех сил уцепились за нашу лодку, чтобы втащить ее на берег, и ни за что не хотели выпустить ее, пока мой брат не ударил одного из них тростью по голове.
Но этот переполох был вполне возмещен прелестями Вокс-Холла: не успела я вступить туда, как уже была ослеплена и ошеломлена красотами, сразу представшими пред моими глазами. Вообразите себе, милая моя Летти, обширный сад, часть которого пересечена упоительными аллеями, обрамленными высоким кустарником и деревьями и усыпанными гравием; в другой же части его открываются самые удивительные и прекраснейшие павильоны, беседки, гроты, лужайки, храмы и каскады, портики, колоннады и ротонды, украшенные колоннами, статуями и картинами, и все это освещено великим множеством фонарей, блистающих, как солнца, звезды и созвездия. В саду толпится нарядная публика, которая прогуливается по этим прелестным аллеям или сидит в беседках за холодным ужином, веселится или отдыхает, слушая превосходную музыку. Не считая других певцов и певиц, я имела счастье слышать знаменитую миссис ***, чей голос столь звучен и пронзителен, что у меня от чрезмерного наслаждения разболелась голова.
Примерно через полчаса после нашего прибытия к нам присоединился дядюшка, который как будто не был в восторге от Вокс-Холла. Люди, обремененные опытом и недугами, видят все по-иному, совсем не так, как мы с вами, милая моя Летти!
Наше вечернее увеселение было прервано досадным случаем. В одной из отдаленных аллей нас внезапно застиг ливень, он обратил в бегство всю компанию, и мы, толкая друг друга, помчались в ротонду, где дядюшка, убедившись, что сильно промок, начал брюзжать и настаивать на отъезде. Мой брат отправился на поиски кареты и нашел ее с большим трудом, а так как она не могла вместить всех нас, то мистер Бартон остался.
В этой сутолоке не скоро удалось доставить карету к воротам, несмотря на все старания нашего нового лакея Хамфри Клинкера; он потерял свой полупарик, и ему чуть не проломили голову во время драки.
Как только мы уселись, тетушка разула дядюшку и заботливо окутала его бедные ноги своим плащом с капюшоном; потом она дала ему глотнуть сердечного лекарства, которое всегда носит в кармане, а по приезде нашем домой он тотчас переоделся. И вот, хвала богу, он избежал простуды, которой очень страшился.
Что до мистера Бартона, то должна сказать вам по секрету — он оказывал мне особые знаки внимания, но, может быть, я неверно поняла его услужливость, и это было бы хорошо для него самого. Вам ведомо, что таится в моем бедном сердце, которое вопреки жестокому обхождению… и, однако, жаловаться я не должна и не буду впредь до получения известий.
Кроме Рэнлага и Вокс-Холла, я побывала еще у миссис Корнелис{35} на ассамблее и не нахожу слов, чтобы описать залы, общество, наряды и убранство. Но не имея особой любви к карточной игре, я еще не могла отдаться всею душою этому развлечению. В самом деле, я до сей поры остаюсь такой деревенской дикаркой, что у меня едва хватает терпения привести себя в надлежащий вид для появления в свете, хотя всего только часов шесть мною занимался парикмахер, который потратил на мою прическу столько черной шерсти, что ее хватило бы на стеганую юбку, и все же на ассамблее моя голова была самой маленькой, если не считать головы моей тетушки. А тетушка в приплюснутом сзади платье и юбке, с редкими локонами, с лентами на головном уборе, с рюшью, нашитой в три ряда на рукавах и в высоком корсете имела столь странный вид, что все смотрели на нее с изумлением. Одни перешептывались, другие посмеивались, а леди Грискин, которая нас представила, сказала ей напрямик, что она на добрых двадцать лет отстала от моды.
Леди Грискин — светская особа, с которой мы имеем честь состоять в родстве. У нее в доме собираются для карточной игры, но всегда только на десяти — двенадцати столах, а бывает у нее самое лучшее общество. Она весьма любезно представила мою тетушку и меня кое-кому из своих знатных друзей, которые обходятся с нами очень мило и без всяких церемоний. Один раз мы у нее обедали, и она взяла на себя попечение о нас. Мне посчастливилось завоевать ее расположение в такой степени, что она собственноручно поправляет у меня на голове шляпку и даже любезно предложила мне остаться с ней на всю зиму. Однако ее приглашение было резко отклонено дядюшкой, который, неведомо почему, питает, кажется, предубеждение против этой доброй леди; стоит тетушке сказать что-нибудь в похвалу ей, как я уже замечаю, что он начинает строить гримасы, хотя и не говорит ни слова. Впрочем, гримасы эти, может быть, объясняются болью, вызванной подагрой и ревматизмом, от которых он очень страдает. Однако ко мне он всегда добр, а щедрость его даже превышает мои желания. По приезде нашем сюда он преподнес мне отделанный кружевами нарядный убор, который стоит столько денег, что я даже упоминать об этом не стану. По его желанию Джерри передал мне брильянтовые подвески моей матери, для которых заказана новая оправа, и потому не вина моего дядюшки, если я не сверкаю среди звезд четвертой или пятой величины. Хотела бы я, чтобы бедная моя голова не закружилась от всей этой галантности и развлечений. Однако до сей поры я с твердостью могу заявить, что рада была бы отказаться от шумных увеселений, предпочитая им деревенское уединение и счастливую тихую жизнь с теми, кого мы любим и среди которых моя Уиллис всегда будет занимать первое место в сердце навеки ей преданной
Лидии Мелфорд.
Лондон, 31 мая
Сэру Уоткину Филипсу, баронету,
Оксфорд, колледж Иисуса
Дорогой Филипс!
Посылаю вам это письмо, франкированное нашим старым приятелем Бартоном, который весьма изменился, насколько это возможно для такого человека, как он. Вместо нерадивого, беззаботного неряхи, которого мы знавали в Оксфорде, я встретил деятельного, говорливого политика, одетого, как petit maître[17], а по манерам церемонного придворного. По своей натуре он недостаточно желчен, чтобы разражаться непристойной бранью и злобствовать, как приверженец какой-нибудь партии; но с той поры, как он вошел в парламент, он стал горячим сторонником министерства и все видит точно сквозь увеличительное стекло, что для меня, не входящего ни в какую партию, кажется совершенно непонятным. Готов биться об заклад на сто гиней против десяти, что, если бы Бартон либо самый убежденный сторонник оппозиции попытались нарисовать по совести портреты короля или министра, мы с вами, покуда еще не зараженные предубеждениями, признали бы обоих художников равно далекими от истины. Однако, к чести Бартона, надо сказать, что он никогда не прибегает к неприличной брани, а тем более к гнусной клевете, чтобы очернить личность противника.
