Анри де Ренье - Эскапада
Эспионьольский сад был окаймлен справа грабовой аллеей, которая выходила ко рву. М-ль де Фреваль пошла по этой аллее, ведя под уздцы своего коня. Сквозь густую листву Анна-Клавдия видела освещенные луной цветники. На лужайке торчало чучело, отбрасывавшее на траву причудливую тень. Вдруг Анна-Клавдия различила за чучелом согнувшегося человека, который, казалось, искал что-то на земле. Человек выпрямился, и она с удивлением узнала в нем г-на Куафара. Что делал он здесь в этот ночной час? Она не знала за ним привычки блуждать при лунном свете. Садовник он был отменный, но не доводил же он своего усердия до наблюдения за сном своих растений и семян! Не пришел ли он скорее поискать у манекена тюка табака, сложенного там украдкой, по уговору с ним, каким-нибудь продавцом контрабандного товара? Наверное Куафар держится настороже, ибо Анна-Клавдия заметила, как он озирался кругом. Неужели он услышал необычный шум? Анна-Клавдия нащупала кинжал, который она заткнула себе за пояс. Мгновение она постояла в нерешительности, затем одним прыжком вскочила в седло и тотчас же пришпорила коня. Рыжий сразу пустился галопом, в несколько прыжков достиг рва, перескочил его и оказался на той стороне. М-ль де Фреваль была за пределами досягаемости. Теперь пусть г-н Куафар бьет тревогу… Она свободна… Пусть Аркнэн рвет на себе волосы при виде перерезанных сухожилий выведенных из строя лошадей. Пусть охает Гогота, пусть разводит руками г-н де Вердло, она уже далеко от замка, и, прежде, чем пустятся в погоню за ней, она будет там, куда хочет отправиться, куда толкает ее что-то столь глубокое, столь мощное, столь неодолимое, куда влечет ее сила столь сокровенная, столь дьявольская, что она без колебания вонзила бы клинок своего кинжала в сердце всякого, кто попытался бы остановить ее… Свободна, свободна! Она была свободна идти, куда звали ее вся ее плоть и вся ее кровь, куда увлекал ее водоворот ее желания! И в залитой луной ночи, бешено галопируя вдоль пруда, в котором отражался эспиньольскии замок, дочь г-на де Шомюзи, Анна-Клавдия де Фреваль, так долго остававшаяся молчаливой, залилась смехом заносчивым, чувственным и страстным, словно смех тайного демона юности и любви.
Лишь около семи часов утра сьер Аркнэн, войдя в конюшню, обнаружил, что чья-то неизвестная рука искалечила двух верховых лошадей г-на де Вердло, и что третья лошадь – лошадь атамана – исчезла. Первой мыслью Аркнэна было предположить тут новую выходку страшного разбойника, украдкой пришедшего за своею собственностью и разрезом сухожилий двух других лошадей обезопасившего себя от всякой погони, но он был отвлечен от своих догадок пронзительными криками, доносившимися со двора, где странное зрелище открылось его глазам. М-ль Гогота Бишлон, непричесанная и полуодетая, испускала отчаянные вопли, среди которых Аркнэн уловил следующие слова:
– Барышня пропала, скрылась, барышня пропала, пропала…
Первой заботой Аркнэна было принудить м-ль Бишлон к молчанию, прежде чем не сбежались на ее вопли садовники, служанки, казачки. Лишь заставив ее замолчать, г-н Аркнэн потребовал от нее объяснений. Гогота, войдя как обычно в комнату м-ль де Фреваль, нашла ее пустой. Впрочем, никаких признаков беспорядка, постель нетронута, только туалетный столик остался открытым. Над м-ль де Фреваль не было учинено никакого насилия. Она ушла по своей собственной воле. Тут было не похищение, а добровольное бегство, нечто необъяснимое и невероятное. Как теперь сообщить об этой катастрофе г-ну де Вердло? И каким способом поймать беглянку? Чего добьешься с грузными выездными лошадьми? Бишлон разливалась в жалобах; Аркнэн чесал себе затылок, не замечая г-на Куафара, который, подойдя к ним, смотрел на них с насмешливым видом и, продолжая усмехаться, повернулся спиной, оставив их в остолбенении глядящими друг на друга.
В остолбенение впал также и г-н де Вердло, когда Аркнэн и м-ль Гогота явились сообщить ему неприятную новость, но это остолбенение вскоре сменилось у него настоящим бешенством. Единственный раз г-н де Вердло вышел из себя. Размахивая тростью, в съехавшем на бок парике, он разбил три зеркала и рассыпал по паркету фигурки из слоновой кости своих бирюлек. Своим исступлением он поверг в трепет всю усадьбу, Отодрав за уши одного из казачков, он звонко отхлестал его по щекам. Опрокинул в саду манекен, служивший мишенью, и яростно растоптал его. Велел бросить в пруд пистолеты Анны-Клавдии и изломал рапиры, которыми она фехтовала. Разве все это не послужило Анне-Клавдии подготовкой к ее необъяснимой выходке! Он хотел уже приказать закладывать карету, мчаться в Вернонс и организовать погоню за беглянкой. Разумеется, он ничего этого не сделал, потому что принадлежал к числу людей, которые деятельны только в воображении и никогда не согласуют своих поступков с принятыми решениями. Понемногу г-н де Вердло успокоился и стал чувствовать что-то вроде сожаления к этой негодяйке, которая скрыто от всех задумала то, что было осуществлено ею с редкой ловкостью, и, оказавшись достойной дочерью Шомюзи и какой-то неизвестной, пустилась прекрасной лунной ночью искать любви на большой дороге.
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ
I
В тишине уснувших полей Анна-Клавдия де Фреваль слышала, лишь то учащавшийся, то замедлявшийся стук копыт своего более или менее бойко бежавшего коня, рядом с которым неслась по земле отбрасываемая от него луною тень. В первый раз была окружена она ночной пустынностью. Внимательно наблюдая за направлением и особенностями дороги, она была всецело поглощена этим занятием, так как боялась заблудиться. По разным предметам она убеждалась, что едет правильным путем.
Она ехала так довольно долго, и свет луны начал слабеть. М-ль де Фреваль была уже у опушки рощи, окружающей Высокий Пригорок, и надеялась добраться до него до захода луны. Там она остановится, подождет, пока забрежжит рассвет и снова тронется в путь. Этот роздых восстановит силы ее коня, ибо ей предстоит совершить еще длинный конец, прежде чем она достигнет цели. По этим соображениям, встретив на пути ручеек, она напоила в нем коня. Она и сама охотно напилась бы, ибо чувствовала, что горло у нее немного пересохло, но ограничилась тем, что провела языком по губам. Поправив быстрым и гордым движением руки прядь волос, выбившуюся из-под треуголки, она вновь стала подниматься по тропинке на вершину крутого склона.
Лишь достигнув Высокого Пригорка, она соскочила на землю. Луна почти касалась линии горизонта, и все предметы казались теперь покрытыми уже не серебристой эмалью, а сероватым пеплом. Стало свежее и прохладнее. М-ль де Фреваль привязала коня и села на тот самый ствол повалившегося дерева, где она отдыхала с Аркнэном. В полутьме она слышала, как лошадь жует молодые побеги. Этот шум раздражал ее; она торопилась снова сесть в седло. Ей хотелось, чтобы поскорее наступил день. Чтобы скоротать время, она старалась думать о различных вещах. Как плохо перепрыгнула она ров, отделявший от полей эспиньольский сад! Ее лошадь чуть было не свалилась туда. Если бы Аркнэн присутствовал при этом, как бы он выбранил ее! Прямо каким-то чудом лошадь ее не поломала ноги, а она не свернула шею. А тут еще этот Куафар наверное узнал ее! Несомненно он забил тревогу в Эспионьолях. Но что нужды! Обитатели усадьбы были лишены всякой возможности пуститься в погоню за ней. При мысли, что ее могут поймать, она стиснула зубы. Она снова увидела себя маленькой пансионеркой монастыря Вандмон в день, когда ею было похищено платье садовника, и она была схвачена верхом на монастырской ограде. Это воспоминание вызвало у нее краску гнева. Теперь этого не случится; она не дастся живою и она гордо нащупала под плащом рукоятку кинжала… Ах, почему не может она разорвать этим клинком сероватую кисею, все еще покрывающую предметы, почему не может она сбросить ее как ненужный покров! От нетерпения она закрыла глаза. Когда она вновь открыла их, ей показалось, что все кругом переменилось. Покров стал прозрачнее, а местами его даже вовсе не было видно. Предметы можно было отчетливо различить сквозь него. Небо медленно светлело и белело, и м-ль де Фреваль почувствовала, как по щеке ее украдкой скользнул мягкий ветерок, подобно робкой ласке. При этом дуновении томность разлилась по ней. Какая-то вкрадчивая и сокровенная нежность окутала ее. Она испытала потребность в поддержке, потребность отдаться в покровительственные руки, и это чувство было так ново для нее, что странно поразило ее. Когда она была ребенком, никто никогда не дарил ей ласки в ее одиночестве. Она находила в своей памяти лишь грубоватые заботы своей кормилицы крестьянки. Лоб ее получал лишь редкие и рассеянные поцелуи г-на де Шомюзи или высокомерное прикосновение холодных губ г-жи де Грамадек. В Вандмоне короткие отношения между пансионерками были воспрещены. Чего хотел от нее этот утренний ветерок, легкий, почти влюбленный, воспоминание о котором мало-помалу стало жечь ее щеку и разливаться теплом по всему ее телу, этот ветерок, заставлявший ее сразу и краснеть и изнемогать, трепетать от ожидания и от желания, ветерок, который был словно приближение невидимого, но знакомого ей лица, лица, дважды промелькнувшего перед ней, и сотни, тысячи раз являвшегося ее мечтам в образе тираническом и жестоком, к которому стремилась она всем порывом юности, к которому помчит она бешеным галопом рыжего коня через леса, через поля, через все препоны? День занимался. Она встала и отвязала коня. Усевшись в седло, она оставила повод свободно висеть на шее лошади. Конь ожидал, что его повернут обратно в Эспиньоли, и тут всегда приходилось пускать в ход шпоры, чтобы справиться с его сопротивлением. Видя, что всадница ничего не предпринимает для приневоления его, он постоял некоторое время как бы в нерешимости, затем сделал несколько шагов по тропинке, спускавшейся с Высокого Пригорка по направлению к Бурвуазэну. Вместо того, чтобы остановить его и повернуть обратно, м-ль де Фреваль потрепала его по шее… Словно поняв, чего хотят от него, конь радостно заржал и начал спускаться по довольно крутому склону. Спустившись, он сам выбрал одну из скрещивавшихся в этом месте дорог и рысью пустился по ней. Животное узнавало дорогу; оставалось только довериться ему. Тогда Анна-Клавдия испытала чувство огромного успокоения. Как просто и легко все складывается! Открыть ворота, перепрыгнуть через канаву, ехать верхом в лунном свете, оставить за собой поля и леса, выпустить из рук повод! Все легко и просто, когда вы одержимы единственным желанием и не знаете даже, почему вы им одержимы, когда какая-то сокровенная сила внушает вам его, когда вы больше не принадлежите себе и вся находитесь во власти самых глубоких инстинктов, которые вы носите в себе. Ну, а потом? Потом, – не все ли равно? Умереть! Ведь все умирают и в собственной постели, как умрут в ней и г-жа Морамбер и г-жа Грамадек, как умрет в ней г-н де Вердло. Разве не то же самое погибнуть от ножевого удара, нанесенного из засады, устроенной подле ворот, как это случилось с г-ном де Шомюзи, или пасть сраженным пулей среди какой-нибудь схватки, в пороховом дыму, при свете факелов, подле кареты, упряжка которой взвивается на дыбы, а стекла разлетаются вдребезги? Теперь наступил уже день, день серый и немного туманный; перевалило за полдень, а солнце все не показывалось. М-ль де Фреваль поехала по глухим проселкам, избегая ферм и хуторов, держась настороже при всякой встрече. Но на пути ей попалось лишь несколько крестьян и несколько женщин с вязанками хворосту. Наконец, после долгого пустынного пути, она увидела, что местность становится более гористой и более пересеченной. Этот ее характер вскоре получил еще более резкое выражение. Дорога вступила в довольно глубокое ущелье, где стала причудливо извиваться, следуя очертаниям высоких скал, вокруг которых она тянулась. Анна-Клавдия благоразумно замедлила ход. Вдруг конь ее насторожил уши и стал проявлять признаки живейшего беспокойства. Как раз подле одной из таких скал рос густой кустарник. Анна-Клавдия спряталась в нем, затем соскочила с лошади и стала ловко и проворно карабкаться по каменистому откосу, с вершины которого можно было видеть все, что делается за поворотом дороги. Добравшись до этой вершины, она поспешно бросилась назад. Дорогу преграждал расположившийся посередине ее драгун. По бокам пять или шесть всадников тоже держались в выжидательной позиции. Что делать? Попытаться форсировать проезд галопом? Но у Анны-Клавдии не было другого оружия, кроме кинжала и винтовки, драгун сразил бы ее прежде, чем она подъехала к ним. Нужно было, следовательно, поворачивать назад или ожидать, пока патруль очистит путь. Остановившись на последнем решении, она снова спряталась в кустарник и стала ждать. Она заметила тогда, что чувствует жажду и голод, и со вздохом облегчения увидела, как по прошествии более двух часов, драгуны проехали мимо нее и исчезли. Тогда она снова вскочила на коня. По выходе из этого ушелья Макрэ – так называлось оно – дорога шла почти прямо до одинокого дома, расположенного немного в стороне и отделенного от дороги небольшой поляной.
