Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 14. Деньги
И в эту минуту он в самом деле верил, что обогатит этих несчастных женщин, он уделял им часть того золотого дождя, который вскоре должен был излиться на него и на всех тех, кому он покровительствовал. Дамы удалились. Только в дверях графиня позволила себе прямой намек на великое предприятие, о котором пока умалчивали:
— Мой сын с прискорбием сообщает мне из Рима о том, какое уныние там воцарилось при известии об отзыве наших войск.
— Терпение! — заявил с убеждением Саккар. — Мы здесь для того, чтобы все исправить.
Саккар с глубоким поклоном проводил их до площадки лестницы, на этот раз через приемною, так как предполагал, что она уже пуста. Но, возвращаясь, он увидел, что на скамеечке сидит человек лет пятидесяти, высокий и худой, похожий на принарядившегося рабочего, и с ним хорошенькая девушка лет восемнадцати, тоненькая и бледная.
— В чем дело? Что вам угодно?
Девушка встала первая, а мужчина, смущенный этим резким приемом, начал бормотать какие-то запутанные объяснения.
— Я приказал никого больше не принимать! Как вы сюда попали? Скажите, по крайней мере, как вас зовут.
— Дежуа, сударь, а это моя дочь Натали.
Он снова запнулся, и Саккар в нетерпении хотел уже выставить его за дверь, но тут посетитель наконец объяснил, что его давно знает г-жа Каролина и что это она велела ему подождать здесь.
— А, вас рекомендовала госпожа Каролина? Что же вы сразу не сказали?.. Входите, да поскорее, я очень голоден.
В кабинете он даже не предложил им сесть и сам остался стоять, чтобы отпустить их поскорее. Максим, после ухода графини вставший со своего кресла, уже не считал нужным прятаться и с любопытством смотрел на посетителей. И Дежуа стал медленно рассказывать о своем деле:
— Вот, сударь… Я был в отпуске после военной службы, потом поступил рассыльным в контору господина Дюрье, мужа госпожи Каролины, когда он был еще жив и имел пивоваренные заводы. Потом я поступил к господину Ламбертье, комиссионеру на рынке. Потом я поступил к господину Блезо, банкиру, которого вы хорошо знаете: он застрелился два месяца тому назад, и теперь я без места… Прежде всего надо вам сказать, что я был женат. Да, я взял себе жену Жозефину, как раз когда служил у господина Дюрье, а она была кухаркой у невестки моего хозяина, госпожи Левек, которую госпожа Каролина хорошо знает. Потом, когда я устроился у господина Ламбертье, жена не смогла поступить туда, она пошла на службу к одному врачу из Гренеля, господину Ренодену. Потом она поступила в магазин «Трех братьев» на улице Рамбюто, где, как нарочно, никак не находилось места для женя…
— Короче, — прервал его Саккар, — вы пришли просить у меня места, не так ли?
Но Дежуа непременно хотел рассказать о несчастье всей своей жизни и о том, как ему не везло: женившись на кухарке, он никак не мог устроиться в том же доме, где служила она. Выходило почти так, как будто они и не были женаты, ведь у них никогда не было общей комнаты, они встречались в кабачках, целовались за дверями кухонь. И у них родилась дочь Натали, которую пришлось до восьми лет держать у кормилицы, пока наконец отец, которому надоело жить одному, не взял ее к себе, в свою маленькую холостяцкую каморку. Так он стал настоящей матерью для малютки, воспитывал ее, водил в школу, ухаживал за ней с бесконечной заботливостью, и его нежная любовь к дочери постепенно превратилась в обожание.
— Ах! Могу сказать, сударь, я очень ею доволен. Она образованная, ведет себя хорошо. И вы сами видите, другой такой славной и не найти.
И в самом деле, она показалась Саккару очаровательной — хрупкая, грациозная, с огромными глазами и мелкими кудряшками светлых волос, — бледный цветок парижской мостовой. Она позволяла отцу обожать себя и сохраняла целомудрие, так как пока еще ей не было смысла его терять. Ее ясные, прозрачные глаза выражали жестокий и спокойный эгоизм.
— Так вот, сударь, ей пора выходить замуж, и как раз есть хороший жених, сын переплетчика, наш сосед. Но только этот малый хочет открыть свое дело и просит шесть тысяч франков. Это не слишком много, он мог бы претендовать на девушку с большим приданым… Надо вам сказать, что жена моя умерла четыре года назад и оставила нам свои сбережения, ну, знаете, маленькие доходы кухарки… У меня четыре тысячи франков, но ведь это не шесть тысяч, а молодому человеку не терпится, да и Натали тоже…
Девушка слушала, улыбаясь, с ясным, холодным и решительным взглядом и в знак согласия резко кивнула головой:
— Конечно… Ведь это серьезное дело, я хочу решить его так или иначе.
Саккар снова перебил их. Он уже оценил этого человека, хоть и ограниченного, но прямого и доброго, привыкшего к военной дисциплине. К тому же достаточно было и того, что его послала Каролина.
— Прекрасно, друг мой… У меня скоро будет газета, я возьму вас рассыльным при редакции. Оставьте мне ваш адрес, и до свидания.
Однако Дежуа не уходил. Он смущенно продолжал:
— Сударь, вы очень любезны, я с благодарностью принимаю это место, потому что мне нужно будет работать, когда я пристрою Натали… Но я пришел просить вас о другом. Я узнал от госпожи Каролины и еще от других лиц, что у вас, сударь, скоро будет большое дело и что вы сможете дать какой только захотите доход своим друзьям и знакомым. И вот если бы вы, сударь, захотели подумать о нас, если бы согласились дать нам несколько акций…
Саккар опять почувствовал волнение, еще более сильное, чем в первый раз, когда графиня так же доверила ему приданое своей дочери. Ведь этот маленький человек, этот скромный капиталист, чьи сбережения были накоплены по грошику, олицетворял ту самую доверчивую, наивную толпу, которая и создает многочисленную клиентуру — армию фанатиков, являющуюся главной опорой каждого банка. Если этот славный человек пришел сейчас, до того, как появилась реклама, что же будет, когда откроются кассы? И он растроганно улыбался этому первому скромному акционеру, он видел в этом предзнаменование большого успеха.
— Договорились, друг мой, вы получите акции.
Лицо Дежуа просияло, как будто ему объявили о великой милости.
— Сударь, вы очень добры… Не правда ли, за шесть месяцев я, наверное, смогу на свои четыре тысячи получить две тысячи дохода, чтобы пополнить нужную сумму… И раз вы, сударь, согласны, я бы хотел лучше сразу уладить дело. Я принес деньги.
Он полез в карман, достал конверт и протянул его Саккару, который стоял неподвижно и молча: его восхитил этот последний поступок Дежуа. И свирепый корсар, не раз присваивавший чужие капиталы, разразился наконец добродушным смехом, решив действительно обогатить и его, этого человека с открытым сердцем:
— Нет, милый мой, так это не делается… Оставьте пока у себя ваши деньги, я запишу вас, и вы уплатите в свое время там, где полагается.
На этот раз ему удалось их выпроводить; Дежуа велел Натали поблагодарить Саккара, и ее красивые, жесткие и прозрачные глаза осветились довольной улыбкой.
Оставшись наконец наедине с отцом, Максим сказал со свойственным ему дерзким и насмешливым видом:
— Так ты уже наделяешь девушек приданым?
— А почему бы и нет? — весело отозвался Саккар. — Неплохо вкладывать деньги в счастье других.
Он приводил в порядок бумаги, прежде чем выйти из кабинета. Вдруг он спросил:
— А ты не хочешь взять акции?
Максим, мелкими шажками расхаживавший по комнате, резко обернулся и остановился перед ним:
— Ну вот еще! Ты что, принимаешь меня за идиота?
Саккар рассердился, — этот ответ показался ему непочтительным и просто неумным; он готов был закричать сыну, что дело его действительно превосходное, что Максим ошибается, считая его простым мошенником, таким, как другие. Но глядя на Максима, он почувствовал жалость к своему бедному мальчику — в двадцать пять лет тот был совершенно опустошен, стал бережливым, даже скупым и так быстро постарел от распутства, что не позволял себе никаких трат, никаких развлечений, не определив вначале, какую это принесет ему пользу. И, сразу утешившись, гордясь тем, что сам он так пылок и неосторожен в свои пятьдесят лет, Саккар снова засмеялся и хлопнул сына по плечу:
— Ну, ладно! Пойдем завтракать, мой бедный малыш, и лечи свою подагру.
Через день, пятого октября, Саккар вместе с Гамленом и Дегремоном отправился на улицу Сент-Анн к нотариусу Лелорену, чтобы составить акт учреждения акционерного общества под названием Всемирный банк с капиталом в двадцать пять миллионов, разделенным на пятьдесят тысяч акций по пятьсот франков каждая, причем от держателей требовалось вначале внести только четверть их стоимости. Было объявлено, что банк помещается на улице Сен-Лазар, в особняке Орвьедо. Один экземпляр устава, составленного в соответствии с актом, был передан в контору г-на Лелорена. В этот день ярко светило осеннее солнце, и все трое, выйдя от нотариуса, медленно пошли по бульвару, а затем по улице Шоссе-д’Антен, жизнерадостные и веселые, как убежавшие с урока школьники.
