Теофилис Тильвитис - Путешествие вокруг стола
– Зарежешься еще на старости лет! Давай бритву!.. Сумасшедшая!.. Подмышки брить! – бранился Спиритавичюс. – Седина в голову, бес в ребро!
А на другом конце столицы, сидя в теплой ванне, Бумба-Бумбелявичюс подгонял свою жену:
– А теперь чуточку ниже… Полегче, полегче… Вот так. А-а… Хорошо… хорошо! Очень хорошо, Марите!.. От-та-та-та!..
Бумбелявичене терла мочалкой спину мужа. Они спешили на свой первый бал.
– Вот хорошо, так, так, куколка, – сладко стонал, вцепившись в края ванны, Бумба-Бумбелявичюс.
– Еще немножко, правее, правее. Вот тут, тут. А-а-а, хорошо… умница!..
– Вот видишь, Йонитис. Видишь, какая благодать! А еще говорил, что жена тебя не любит. Чистенький, как ангелочек!..
– Хватит, оф-оф-оф!.. – различными междометиями выражал свое удовольствие измученный женой Бумба-Бумбелявичюс, отдаваясь ее нежным заботам.
– Погоди, погоди! Смою как следует! Встань! А теперь повернись ко мне. Ну и чумазый же ты был! – хлопья пены стекали с тела четвертого помощника балансового инспектора, унося с собой пот и грехи долгих бессонных ночей.
Не спалось и первому помощнику балансового инспектора Пискорскису. Сидя на краешке дивана, положив себе на колени ножку Нелли, он срезал с ее пальцев мозоли: она собиралась надеть туфельки на два номера меньше.
– Сколько раз я тебе говорил, лечи, Нелли, мозоли. А ты нет и нет. Посмотри, как ты мучаешься. Ой, кажется, порезал? – Пискорскис поцеловал ногу.
– Больно…
– Потерпи, Нелюк… Еще немножко, и не останется ни одной мозолинки. А теперь примемся за другую. Крепко держится, негодная! Ну, еще раз как следует! Видишь! Как горошина! Прочь, дьявольское семя! – Пискорскис швырнул мозоль и незаметно проглотил слюну.
– Сколько еще осталось?… Ах, если бы ты знал, как приятно!
– И мне приятно… Сейчас, сейчас, Нелли… Ах ты, проклятое семя! Как ты измучило мою женушку… Вот с одной и кончили, – поцеловал Пискорскис ногу Нелли и положил на свои колени другую.
– Знаешь, Нелюк, надо бы и педикюр сделать… А ты забываешь… Слишком велики ноготочки. Видишь, вот и грязь скопилась, а от грязи неприятный запах. Вот одного ноготка и нет, нет и другого. Эге, Нелюк, между пальцами покраснело… надо припудрить. Подай вон ту коробочку… вот так… Видишь, как хорошо… А теперь попытаемся снять последнюю мозольку. Ну, вот и все. – Пискорскис огорченно вздохнул. Нелли обняла мужа, поцеловала и выбежала собираться на бал.
В залах гостиницы «Литва» с самого утра шла генеральная уборка. Декорировались комнаты, натирались полы. В зале, в котором устраивалась американская лотерея, были собраны фанты от различных торговых и промышленных заведений. Они были пронумерованы и сложены по порядку, чтобы можно было легко найти выигрыш. Фантов было множество: оптовик пожертвовал сиротам центнер соли, шорник – хомут, тут же стояла бочка портланд-цемента, на которой белел гипсовый бюст Витаутаса. На полу лежал ящик с гвоздями, а над ним на веревочке висел розовый бюстгальтер. Над дверьми в лотерейную комнату был вывешен красочный плакат. Огромные буквы призывали: «Чтоб плясалось до утра, литы жертвовать пора».
Залы самой солидной в городе гостиницы и ресторана были декорированы по эскизам художников. Над эстрадой, например, была изображена детская коляска, в которой сидели, подняв тромбоны и литавры, музыканты. В центре танцевального зала виднелся лозунг: «Всегда поддерживай приют – а вдруг твои младенцы попадут». На импровизированном буфете, за которым пять самых видных и красивых дам торговали прохладительно-горячительными напитками, крупными буквами было выведено: «Деткам молоко, нам крюшон».
Ровно в 10 часов замяукал саксофон, загремел барабан и в освещенный зал стали собираться гости. Тут было во всех видах представлено творчество изобретательных столичных портных и парикмахеров. В сиянии огромной люстры разными цветами радуги переливались шелка, блестели драгоценности. Между светлыми, волочащимися по земле, платьями сновали черные, как смоль, фраки и смокинги, из которых выглядывали белые крахмальные груди, а над ними – свежевыбритые лица. Избранное общество кивало во все стороны головами, выбирало столики, заказанные по телефону через рассыльных и горничных, усаживало надменных, набеленных и нарумяненных дам, поднимало большие и малые бокалы, дарило улыбки, бросало крылатые фразы; мужчины целовали обнаженные ручки, унизанные кольцами тонкие пальчики.
Особенно большая суматоха царила возле отдельного кабинета «Три князя». Метались озабоченные дамы, которым было поручено встретить и проводить на места высоких гостей. Между дамами скользили, извиваясь, словно угри, расторопные кельнеры, а за окнами, на перекрестке Лайсвес аллеи и улицы Даукантаса, которые были специально освещены лучами прожекторов, прогуливались вышколенные агенты охранки. За столом, уставленным закусками и напитками со всего света, меж которыми наш черный хлеб выглядел бедным родственником, сидел человек, носивший громкий титул вождя нации, министры и зарубежные гости. Над всем обществом возвышались, словно бдительные стражи, изображения трех великих литовских князей, вооруженных мечами и щитами. Ничто не должно было нарушать покоя гостей, собравшихся поддержать сирот и несчастных подкидышей; даже пробка должна была вылетать из бутылки шампанского бесшумно, чтобы не перепугать боязливого чиновника, даже косточка зажаренного в сметане карася должна была пройти через ожиревший желудок, не доставив его владельцу неприятностей. Белыми голубями порхали дамы. Одни, церемонно раскланиваясь со своими спутниками, усаживались на места, другие, повиснув на руке своего кавалера, поднимались и исчезали в пестром мерцании драгоценностей, шелков и взглядов.
Над паркетом проплывали длинные фалды фраков и голые женские плечи, словно черные и белые фигуры на огромной шахматной доске. Вот движется король – президент государства, вождь нации, с самой прекрасной дамой бала – «Мисс Каунас», вот выступает павой королева бала – госпожа президентша с красавцем-офицером, вот изъясняются на разных языках расфранченные дипломаты – ни дать ни взять вавилонское столпотворение!
Кружится голова барышни Уткиной от сладко-кислого пьянящего крюшона и еще больше от шампанского, которым ее накачивают многочисленные почитатели, кружится голова от танго, потому что кет отбоя от кавалеров, кружится голова от ласк и поцелуев, на которые не скупится по уши влюбленный в нее гусарский лейтенант в красных галифе, старающийся все время уединиться с Уткиной в едва освещенной нише; поцелуи, поцелуи… Любопытные глаза считают, а десятки губ сообщают о них всему залу, не забывая преувеличить виденное в десять раз.
Мерно и неуклонно совершают свой круг стрелки часов, напоминая одним, что уже, вероятно, пора отправляться на покой, заставляя других еще больше беситься и сумасбродствовать, потому что завтрашний день сулит новые развлечения и радости. Алкоголь освободил всех от оков этикета. Все в зале смешалось. Одни собирались группками, другие незаметно исчезали, садились в машины и мчались в только им одним известном направлении, третьи пешком плелись к семейным очагам. Молодежь с еще большим жаром и страстью, словно стараясь испить до дна чашу удовольствий, погружалась в хаос музыки и винных паров, денежные люди тянулись в просторные игорные залы, также готовые к услугам гостей. За овальным столом резались в покер именитые граждане столицы: министры, адвокаты, фабриканты, акционеры, генералы; кто хотел выиграть, кто развеять тоску, а кто – отделаться от лишней сотни, а то и тысячи в обществе, которое со временем сторицей вознаградит за проигрыш. За одним из таких столов сидели Спиритавичюс с Уткиным.
Внезапно по залам прокатилось эхо выстрелов. Никто не знал, что случилось. Любопытные бросились искать место происшествия, женщины с визгом прижались к своим спутникам, в коридоре началась давка. Люди толкались, расспрашивали друг друга, искали бог весть чего. Из зала для покера иногда высовывались игроки, но, вспомнив, что заглядывать в чужие карты неприлично, махали рукой и возвращались к своему занятию.
По просторным залам клуба и ресторана разнеслась страшная весть: гусарский офицер Дзиндзиляускас из ревности стрелял в помощника балансового инспектора Пищикаса; всему виной молодая Уткина.
Участники бала в пользу сирот стали свидетелями небывалого зрелища: в вестибюле гостиницы, под лестницей, лежал истекающий кровью человек во фраке. На место происшествия примчались бледный директор клуба, начальник гарнизона полковник Близгулявичюс и представители полиции, потому что стрельба в здании, которое им было поручено охранять, как зеницу ока, в здании, где веселились высшие чины государства и зарубежные гости, грозила им всем большими неприятностями.
– Что произошло, лейтенант? – строго спросил начальник гарнизона, хотя у его ног валялся раненый и он уже знал, в чем дело.
