НОРМАН МЕЙЛЕР - ЛЕСНОЙ ЗАМОК
Она была права. Клара согласилась и к тому же растрогалась. Можно сказать, именно с этой минуты она и полюбила Анжелу как родную дочь. При всей ее наивности у Клары хватило мозгов понять, что падчерица повинуется искреннему порыву. Девочке нравилось в школе, но Клару она любила сильнее, и та, в свою очередь, стала теперь для нее чем-то большим, чем просто добрая мачеха, куда большим.
Преодолев все препятствия, они ближе к полудню прибыли на поезде в Линц, где их, разумеется, уже дожидался Алоис, нанявший большой конный фургон, погрузившись в который и сложив туда же чемоданы, баулы, ящики и коробки, семья проделала последние пятьдесят километров до Хафельда.
Эта часть пути растянулась на все время с. полудня до заката, но денек выдался теплый, а муж Клары, к всеобщему изумлению, развлекая ее и детей, всю дорогу пел — одну песню за другой, — и голос у него оказался совсем недурным, и Клара своим нежным сопрано то и дело подпевала ему (правда, лишь в тех случаях, когда знала слова). Алоис был в отличном настроении, что случалось нечасто; он явно гордился тем, как лихо управляется с лошадьми и фургоном. Много лет прошло с тех пор, как он в последний раз взбирался на козлы, да и сейчас уже чуть было не нанял кучера, но, вспомнив, что как-никак собирается стать фермером, решил взять ответственность на себя.
Прежний хозяин, следуя местному обычаю, оставил в печи дрова и лучину, так что вскоре по прибытии во всем доме стало совсем тепло. Они привезли с собой картофельный суп в кастрюле, привезли хлеб и ливерную колбасу, так что с едой проблем не было. Блаженно отошли ко сну. Весь следующий день Алоис планировал провести с семьей, прежде чем вернуться на арендованном фургоне в Линц.
Однако на первую ночь на новом месте Алоис запланировал еще кое-что. В свете керосиновой лампы, зажженной в спальне, Клара выглядела просто прелестно, а когда он сказал ей об этом, она в ответ весело рассмеялась.
— Ты тоже, Дядюшка, — сказала она. — И нос у тебя обгорел в дороге.
— Ах, ты по-прежнему называешь меня Дядюшкой. Уже почти десять лет, как мы женаты, и кто же я для тебя? Дядюшка Алоис? Может быть, даже старый дядюшка Алоис?
— Нет, мы тобой гордимся. А сегодня особенно. Лошади, фургон… И ты со всем справился. И так успешно. А ведь раньше ты этим не занимался.
— Я, знаешь ли, умею многое из того, о чем ты даже не догадываешься. Не так-то я прост, как тебе кажется.
— Мне не кажется, что ты прост. Нет, ни в коем случае.
— А что же тогда тебе кажется? Давай, выкладывай, моя маленькая племянница!
Она редко решалась на откровенные разговоры с ним, но нынешней ночью, во многих отношениях исключительной, расхрабрилась:
— Меня удивляет, почему ты никогда не признаёшься мне в любви.
— Не исключено, потому, что ты по-прежнему называешь меня Дядюшкой.
К изумлению Алоиса, в ответ он услышал то, чего менее всего ждал от своей добродетельной женушки:
— Наверное, я называю тебя Дядюшкой, потому что у тебя у самого есть дядюшка. Такой большой, толстый, здоровый дядюшка!
От одних этих слов его Кобель выскочил из будки на всю длину цепи.
— А откуда тебе знать, что он большой, что он толстый?.. Ты что, другие видела?
— Нет, не видела. Но примерно себе представляю. Дядюшка у тебя здоровенный.
Так вот она и забеременела. Он разволновался настолько, что взял ее стоя, прижав к спинке кровати, оба еще не успели толком раздеться; и тут же взял ее снова — уже в постели. Его переполняла любовь — к самому себе, прежде всего, — и гордость: в его-то годы он все еще такой молодчина! Кроме того, он любил жену — и ферму. Места здесь были и впрямь замечательные. Он не без удовольствия вообразил, что сумеет здесь сблизиться с детьми (на его мысленный взгляд, этому сближению могла послужить совместная работа в поле). Затем, уже отходя ко сну, он представил себе летних пчел, перелетающих с цветка на цветок. Но больше всего его радовала собственная мужская сила. Невесть откуда взявшаяся нынешней ночью прыть!
Заснул он, не выпуская Клару из объятий, что в общем-то не входило в его обыкновения, а когда проснулся опорожнить мочевой пузырь, то чуть не полетел на пол, споткнувшись о ночной горшок. Во тьме, в непривычной обстановке новой спальни, он неуверенно побрел по комнате, и Клара захихикала. Но когда он вновь подошел к кровати, она, подавшись вперед, обвила его руками:
— Я счастлива. Мне кажется, этот дом просто создан для нас!
— Тс-с… — возразил он. — Не веди себя как глупая гусыня! Не сглазь!
Да, теперь, физически ощутив близость к земле, ко всем этим девяти акрам за домом и перед домом, Алоис тут же стал суеверным, как те крестьяне, среди которых он жил до отъезда в город. Нельзя глубокой ночью вслух радоваться тому, как тебе хорошо, Клара сильно рискует. Радуйся себе втихаря, но только не вслух! Ночь пустынна, но, может быть, не пуста, и, как знать, не подслушивает ли их кто-нибудь?
Утром Клара заметила, что Алоису не терпится покончить с распаковкой багажа. Это было видно. Он буквально рвался наружу, чтобы обойти собственные владения. Поэтому большую часть хлопот она взяла на себя, предоставив Алоису возможность вывести детей на экскурсию. Ади и Эдмунд держались поближе к отцу, потому что их пугали животные: две лошади, корова и свинья-рекордистка, доставшиеся Гитлерам вместе с фермой. От свиньи вдобавок страшно воняло.
И вдруг Алоис объявил Ади и Эдмунду, что им пора домой, потому что нужно помочь матери. Разумеется, насчет помощи это было шуткой. Кларе предстояло подоить корову, накормить свинью, почистить скребницей лошадей и набрать яиц в курятнике, но ему необходимо было обойти свои владения в одиночестве. И принять несколько важных решений. Так что для начала он повнимательнее присмотрелся к плодовым деревьям и к ореху. В прошлый его приезд они утопали в снегу, но выглядели вполне здоровыми; особенное впечатление произвели на него тогда большие ветви — крепкие, более или менее прямые и не слишком изуродованные ветрами в пору, когда деревья были всего лишь беззащитными саженцами.
И вдруг он понял, что при покупке не вник практически ни во что. Цена показалась ему приемлемой, вид из окон — красивым; и ему надо было спешить: не мотаться же каждый день туда и обратно из Линца?
И тем не менее, осматривая сейчас собственное приобретение, он испытывал определенное беспокойство. Пройдясь по лугу и взобравшись на единственный во всем его имении пригорок, он обнаружил, что земли у него на самом деле куда меньше, чем ему запомнилось, хотя и не понятно, как это вышло, в конце концов, девять акров есть девять акров, хоть воинский парад тут устраивай. С другой стороны, на трех-четырех акрах из этих девяти можно посадить картошку. И еще один акр отвести под пасеку. Но удастся ли заняться пчелами уже в нынешнем году? Вот в чем был вопрос. Он не сможет переехать сюда до самого конца июня или даже начала июля, но к этому времени сюда подъедет и Алоис-младший, учебный год у него уже закончится, и, как знать, может быть, они вдвоем с сыном что-нибудь да успеют. В плане картошки.
И все же он испытывал разочарование. Ему пришлось смириться с мыслью о том, что о пчелах — на нынешнее лето — придется забыть. Главный проект откладывается ровно на год. Сбор меда начинается в апреле и заканчивается в первой декаде сентября. И заниматься пасекой нужно с самого начала. Значит, отсрочка. Ну что ж, у него остаются девять месяцев на подготовку, если вести отсчет от даты окончательного переезда сюда в самом конце июня или в начале июля, и при одной только мысли об окончательности сделанного выбора Алоиса охватило неприятное волнение. Действительно ли он понимает, что делает? Эту мысль необходимо загнать на задворки. Столько лет он целиком и полностью контролировал собственные чувства и сейчас никак не собирался давать им волю.
5К первому июля стало окончательно ясно, что Клара ждет ребенка. Через семь месяцев (если все пойдет гладко) Алоису предстояло стать отцом уже восьмого ребенка, считая, естественно, и трех умерших. Разумеется, при желании он мог бы присовокупить к этому числу еще несколько случаев, условно говоря, смешанного отцовства, — в конце концов, кухаркам и горничным тоже случается рожать. И когда какая-нибудь из них пробовала притянуть Алоиса к ответу, он всякий раз с готовностью признавал, что ребенок может быть от него, правда как и от Ганса, Герхардта, Германа или Вольфа. За редкими исключениями (одним из которых стала Фанни), попереть против истины эти женщины не могли. Так что «отцовский долг» Алоиса сводился к какому-нибудь в меру щедрому подарку.
Здесь, в Хафельде, ему пришлось взглянуть на эту проблему с противоположной стороны. В июльскую жару в доме на склоне холма он, садясь за обеденный стол, видел за ним пятерых едоков, начиная с Клары и заканчивая шестнадцатимесячным (и только начавшим произносить первые слова) Эдмундом. В январе родится еще один ребенок. Он привык быть у людей на виду — у большего числа новых людей ежедневно, чем едва ли не любой другой, — но сейчас это были каждый день одни и те же; да и обсуждать вопросы вроде того, произнес ли Эдмунд новое слово или в очередной раз бессмысленно гукнул, он как-то не привык.
