Шэнь Фу - Шесть записок о быстротечной жизни
— По прежней дороге не пройти из-за большого паводка. Вернитесь на несколько шагов, к югу будет тропка, пойдете вдоль хребта и доберетесь до места.
Мы последовали совету. Прошли по южной тропинке несколько ли вдоль хребта, лес становился гуще, со всех сторон нас обступали горы, тропинку покрыл зеленый мох, и нигде — ни следа человека. Чжу-и повертел головой и сказал:
— Похоже, что здесь, ведь тропа не могла измениться, правда?
Я присел и внимательно огляделся вокруг - среди сумрака бесчисленных бамбуковых стволов я увидел обветшавшую стену и строение, тропинка уходила в чащу бамбука, продираясь сквозь кустарник, мы отыскали ее, а потом нашли и ворота с надписью. Я прочел: «Чаньская область в такой-то год и месяц была восстановлена Пэн Моу по прозванию Оставшийся в миру старец из Южного сада». Все изумились и похвалили нашего проводника:
— Да вы просто достойный муж, вы прямо Улинский рыбак[177].
Ворота приюта были плотно прикрыты, мы долго стучали, но никто не откликался. Вдруг с лязгом отворилась дверь и появился молодой послушник в залатанном платье, лицо истощенное, а ноги, видно, никогда не знали башмаков. Он спросил:
— Зачем гости пожаловали? Н-чжу поклонился и сказал:
— Мы ищем покоя и уединения, специально пришли повидать ваш лик.
Послушник ответил:
— Монахи разбрелись, некому встретить вас, попрошу вас поискать других дорог.
Сказал так, закрыл ворота и хотел было уже идти. Юнь-кэ мигом остановил его и попросил разрешения пройти и погулять за оградой приюта, обещая за это непременное вознаграждение. Послушник улыбнулся:
— Капустных листьев и то не вдоволь, боюсь, не сумею принять вас достойно, потому, могу ли надеяться еще и на вознаграждение?
Он отворил нам дверь, и мы увидели бронзовый лик Будды, блестевший сквозь зелень листвы, каменное основание лестницы было, словно рисунком, покрыто мхом. Позади храма ступенчатая терраса, ее ограждали каменные перильца. От террасы к западу лежал камень, по форме напоминающий пельмень, он возвышался над землей почти на два чжана, кругом его рос нежный бамбук. Повернув сначала к западу, а потом к северу, мы подошли к наклонной галерее, постояли, подумали и поднялись. Гостевой зал галереи имел три колонны, крепко укрепленные на большом камне. У подножия камня было выдолблено небольшое и круглое, как луна, озерцо, в него вливался чистый поток, водоросли вилларсии спутанно вились в воде. Восточный зал — парадный. Справа от него и на запад располагались монашеские кельи, кухня и очаги. За залой вблизи проходила отвесная стена, спутанные кроны деревьев отбрасывали густую тень: поднимешь голову, а небес не видно.
Силы Син-ланя иссякли, и он устроил короткий отдых на берегу озера. Я последовал его примеру. Раскрыли складень и немного выпили. Вдруг из самой чащи деревьев услышали голос И-сяиа, он звал меня:
— Сань-бо, иди скорей. Отсюда прекрасный вид! Подняли голову, но И-сяна не увидели, пошли искать. Из восточной пристройки мы вышли через небольшие ворота, свернули к северу и стали подниматься по каменным уступам, как по лестнице. Прошли с десяток ступеней, и среди бамбукового леса промелькнул терем. Еще несколько ступенек, и мы поднялись наверх к пещере в восемь оконных проемов. Надпись на ней гласила: «Павильон летящих облаков». Четыре горы обнимали его наподобие городской стены, недоставало лишь юго-западного угла. Вдалеке виднелась водная гладь, сливающаяся с небом, и едва различимая лодка под парусом — то было озеро Тайху. Опершись на подоконник, я глянул вниз — ветер колыхал верхущки бамбуков, словно прокатывался волной по пшенице. И-сян сказал:
— Каково?
Я согласился:
— Прелестный вид.
Вдруг мы услыхали, как Юнь-кэ кричит нам с башни:
— И-сян, скорее, отсюда еще более красивый вид! Мы спустились с башни, свернули на запад и через десяток ступеней неожиданно вступили на просторное, вроде террасы, место. Прикинули, сколько до земли, оказалось, что мы выше той отвесной стены, что позади павильона, были ясно видны остатки разрушенной плиты — возможно, в давние времена она служила основанием для зала. Я взглянул на кольцо гор, и этот вид меня более воодушевил, чем тот, что открывался из павильона. И-сян исполнил несколько мелодий, он стоял на фоне озера Тайху, и множество гор отвечали ему эхом. А когда мы расстелили циновку на земле и расставили бокалы, в меня словно вошла печаль. В молодые годы ты жаждешь крепкого вина вместо душистого чая, а потом послушно заменяешь чай рисовым отваром. Пригласили монаха откушать с нами. Спросили, что за причина такой крайней скудости и запустения здешних мест. В ответ услыхали:
— В округе нет поселений, и по ночам здесь пошаливают. Иной раз весь урожай отберут. Яблони, что здесь растут, наполовину принадлежат дровосекам. Наша обитель — ответвление храма Чуннин, в середине каждого месяца главная кухня присылает нам на прокорм один дань[178] сухим пайком и один кувшин приправ, и все. Некий дальний потомок из рода Пэн жил в обители какое-то время и присматривал за монастырем, пытаясь возродить старое, ведь в скором времени здесь и следа человеческого не останется.
Юнь-кэ отблагодарил его иноземной монетой. На обратном пути дошли до приюта Прилет журавля, где наняли лодку и прибыли домой. Я нарисовал картину «Обитель оставшегося в миру» и поднес ее Чжу-и, выражая тем свое удовольствие по поводу такого приятного путешествия.
В тот год зимой я оказался втянутым в тяжбу, поручившись за своего приятеля, почему потерял благорасположение семьи. Затем нашел пристанище у господина Хуа в Сишаньских горах, а весной следующего года я перебрался в Вэйян. Как я тогда нуждался в деньгах! В Шзнъянской управе у меня был старинный друг, по имени Хань Чунь-сюань. Я пошел навестить его. Из-за оборванного платья и продранных туфель я не решился войти в канцелярию и передал ему письмо с предложением встретиться в садовой беседке при местном храме. Когда он пришел и увидел, сколь плачевен мой вид, он понял мое бедственное состояние и дал десять золотых монет. Этот сад был создан на пожертвования заморских купцов, он величайших размеров, досадно, что в нем нет порядка и гармонии — каждый вид не увязан с другим, а насыпанные горки и скалы никак не сочетаются между собой. Возвращаясь, я вдруг вспомнил о достопримечательностях Юйшаня, а так как мне подвернулась лодка, я решил осмотреть и их.
Была середина весны, персики и сливы соперничали в красоте, мне было жаль, что я иду один, без попутчика. Так, с тремя сотнями бронзовых монет за пазухой я направился к Юйшаньскому училищу под названием Книжная палата. Я заглянул через стену училища и увидел заросли деревьев и кустов, увитых цветами, — был прелестный красный цвет среди нежной зелени, ветки то наклонялись над водой, то искали опору в горе. Сколь сильное чувство отдохновения вызвал во мне этот вид! К досаде моей, я не сумел отыскать ворота, дабы войти внутрь. По дороге мне попалась харчевня под навесом, где подавали чай. Я заглянул в нее. Попросил заварить чашечку бирюзово-зеленого напитка. Я испил его — тончайший вкус. Стал у присутствующих расспрашивать, какие места здесь, в Юй-шане, самые примечательные? Один человек сказал мне так:
— Прямо отсюда выйдите к Сигуаню — Западному проходу, поблизости будет Цяомынь — Врата меча, это и есть самые знаменитые места Юйшаня. Если вы сейчас тронетесь в путь, я провожу вас. Я с радостью согласился.
Мы вышли из Западных ворот и пошли к горе, через несколько ли взору нашему открылась ее вздымающаяся вершина. А когда подошли ближе, увидели, что вершина расколота надвое, обе стены разлома полуразрушены, а высота их — несколько десятков саженей. Я подошел еще ближе, задрал голову вверх — казалось, скала сейчас обрушится и завалит меня. Мой проводник сказал:
— В народе говорят, что на вершине, в пещере, — канцелярия небожителей, жаль, что нет к ней тропы.
Я воодушевился, подвернул рукава, подоткнул подол платья и, карабкаясь, словно обезьяна, полез вверх, и так прямиком добрался до вершины. То, что именовалось Небесной канцелярией, оказалось и впрямь пещерой около чжана глубины, над ней была расселина, через которую пробивался свет. Я опустил голову и глянул вниз: от страха у меня подкосились ноги, и я едва не свалился. Прижавшись к стене, держась за лианы и ища опоры для ног, я стал спускаться.
— До чего вы мужественны, вы — старый опытный ходок! Ни разу не случилось мне видеть человека, подобного вам, — восхитился проводник. Я же думал только о питье — во рту у меня пересохло. Я пригласил того человека зайти в деревенскую харчевню, где и выпил три чашки. Солнце уже садилось, я вынужден был вернуться и, подобрав на дороге с десяток кусков красного железняка, положил их за пазуху и отправился домой. Той же ночью я нанял лодку, поплыл в Сучжоу — так я воротился в Сишань. Это было веселое путешествие, которое я совершил в пору своих горестей и невзгод.
