Борис ХАЗАНОВ - Преодоление литературы
«Ну и что», – возразил я.
«Ты меня разлюбил».
«Перестань», – сказал я.
«Ты её стесняешься».
Я хотел спросить: а ты разве не стесняешься? И тут же подумал, что она могла бы – почему бы и нет? – делать это в присутствии Катарины. Назло ей.
«Но ведь можно, – продолжала она, – как-то устроиться. Она утром уходит, мы остаёмся одни. И вообще».
«Что вообще?»
«Запретить ей приходить к нам».
«Ты думаешь, это возможно?»
Это был нелепый вопрос, но он предупреждал то, о чём она не решалась заговорить; чутьё подсказывало ей, что даже если Катарина оставит нас в покое, мы больше не сможем быть мужем и женой. Почему?
«Потому, – сказала Линда. – Она мстит».
«Кому мстит?»
«Тебе».
«Чепуха. Давай её прогоним».
«Как это?»
«Найдём другую, вот и всё».
Линда шагала, глядя в пространство, еле заметно качала головой.
«На худой конец, я и сам справлюсь».
«Ты?»
«А что тут такого. Бельё будем отдавать в прачечную. Пока кого-нибудь не подыщем».
Я довёл её до эскалатора, сам двинулся на работу пешком.
VI
Линда чувствовала себя нехорошо, жаловалась на переутомление, я спросил: что показали анализы? Ничего; всё в норме. Выглядела она неважно, груди опали. Может быть, нам следует завести ребёнка? А вот спросим, сказала она, усмехнувшись, у Кати. Всё это мне очень не нравилось, я снова сказал: давай откажем ей.
Был вечер, мы засиделись допоздна. Обе женщины сидели друг против друга, Катарина держала в руках ладонь Линды. Была прочитана маленькая лекция по хиромантии. Через пальцы проникает влияние небесных светил, например, указательный – это палец Юпитера. Бугры тоже называются в честь планет. Вот это – бугор Аполлона.
«Такой планеты нет», – сказал я.
«Но главное – линии. Вот линия жизни…»
«Что же она обозначает?»
«Обозначает? Ничего, хорошая линия».
«Я устала, – сказала Линда, вставая. – Пойду, лягу… Ты, Кати, пожалуйста, не вскакивай ни свет ни заря. Я сама управлюсь».
Дверь закрылась. Помолчав, я спросил:
«Что ты там увидела?»
Кати подняла на меня глаза.
«Линия жизни оборвана».
«То есть, ты хочешь сказать?..»
«Ничего я не хочу. Дай мне руку».
«Мне кажется, – сказал я, – она почуяла что-то неладное. Видишь ли, она верит во всю эту чепуху… Но скажи хотя бы мне».
Она молчала.
«Кати!»
Молчание.
«Слушай, – сказал я. – С этим пора кончать».
«С чем?»
«Ты прекрасно знаешь: я тебя не люблю. Тебе надо от нас уходить».
«Куда?»
«Куда хочешь. Но надо уходить. Ты её погубишь».
Она водила пальцем по моей ладони. Несколько времени погодя я увидел, войдя в спальню, что подушки переложены. Линда спала у стены. Я лёг рядом с ней. Третье место оставалось пустым.
Я открыл глаза, когда рассвет едва брезжил между полузадёрнутых гардин. То странное обстоятельство, что я очутился посреди двух женщин, меня отнюдь не возбудило, напротив, погасило желание. Я лежал, остерегаясь шевельнуться. Мысль о том, что я мог бы, – пожалуй, даже обязан – удовлетворить обеих, показалась мне абсурдной. Это означало бы стать рабом и той, и другой. Превратиться в механическую куклу. Или?..
В эту минуту меня как будто осенило – выражение, не слишком подходящее для такой ситуации, но другого слова я не могу найти; да, меня настигла та же мысль, с которой я начал этот рассказ, – при том что я вовсе не помышлял о литературе, – мысль о раздвоении, о том, что в зеркале моего существования появилось другое «я». Представим себе, что мой, мною же изобретённый двойник станет жить с девушкой из парикмахерской, а сам я – с моей Линдой.
В конце концов это разрешило бы всю нашу коллизию. Какую коллизию? Кажется, до сих пор между нами не было никаких ссор. По безмолвному уговору мы избегали «выяснять отношения». Правда, ничего предосудительного не произошло; наша лояльность, моя и Линды, по отношению к Катарине достигла определенного рубежа, на котором мы и остановились.
Я согласен, что рассуждения в этом роде могут придти в голову только в сумеречной зоне между сном и бодрствованием. Но я почувствовал, что обязан что-то кому-то доказать; кому же? Линде, конечно. Доказать, что я её люблю. Но и Катарине – что я к ней равнодушен. Да, я должен был доказать это, как ни смешно, «на деле». Ни та, ни другая, разумеется, не знают о том, что я заключил тайный договор с моим двойником.
И я осторожно протягиваю руку, я ощущаю под тонкой ночной сорочкой разогретое сном тело моей подруги. Она тихо стонет – должно быть, ей мнится, что время вставать, идти на работу… Линда что-то бормочет и, бормоча, поворачивается ко мне. Несколько мгновений спустя она лежит на спине, её руки обнимают меня, грудь дышит подо мной, в полутьме она принимает меня. Всё происходит в считанные секунды. И мы погружаемся в небытиё. Но когда, наконец, я оставляю её, поворачиваюсь спиной, я оказываюсь, чуть ли не нос к носу, с открытыми настежь, неподвижными глазами Катарины. Несколько минут мы вперяемся друг в друга, и я чувствую, как её пальцы, струящие слабое электричество, крадутся к моему уснувшему полу и останавливаются, почти достигнув цели.
Утром мы сидим за завтраком, все трое, вопреки намерению Линды встать пораньше; за окнами – тусклое серебро непогоды. Служанка включила свет. Спохватившись, Линда взглядывает на часы, вскакивает, я выбегаю следом за ней на лестницу, «ты забыла зонтик!» – кричу я.
VII
Когда я снова уселся перед недопитым кофе, Кати стояла у окна. Не оборачиваясь, спросила:
«Ты не опоздаешь?»
«Сядь», – сказал я.
Помедлив, с отчуждённым видом она присела к столу.
«Это называется m?nage? trois».
Она не поняла.
«Брак втроём. Как ты на это смотришь?»
«Вы опоздаете на работу». Неожиданно она перешла на вы.
«Успеется… – Я злобно усмехнулся. – Как же мы дальше будем жить? По очереди, что ли?»
«У нас с тобой ничего не было». (Снова – на ты.)
«К этому идёт!»
Она пожала плечами.
«Ты этого хочешь? Ты этого добиваешься?»
«Она тоже хочет», – сказала Кати.
«Она больна! Тебе это понятно?»
«Я это знаю».
«И ты… – сказал я, задыхаясь, – ты позволяешь себе!..»
Она молчала, уставилась на меня потемневшими глазами.
Я продолжал, уже не столь уверенно:
«Ты всё время преследуешь меня. Ты постоянно перебегаешь мне дорогу. С самого начала, с той самой парикмахерской, куда меня чёрт занёс…»
«Не чёрт».
«А кто же ещё?»
«Судьба».
«А! это одно и то же».
«Я тебя любила», – пробормотала она.
«Знаешь что? Катись ты со своей любовью… знаешь, куда?»
Она шептала: «Я мечтала о тебе дни и ночи. Я тебя всюду искала. Ты не представляешь себе… – голос её окреп и стал переливчатым, она глубоко дышала открытым ртом, словно ей не хватало воздуха, она покачивалась, – ты даже не представляешь, как я была счастлива, когда я увидела тебя там, в кафе, ты сидел у окна, я подумала: да ведь он меня ждёт! Ты думал, что ждёшь ёе, а на самом деле, я это поняла – ты ждал меня!»
А что если, подумал я со страхом, – что если она права?..
«Слушай, – сказал я. Всё во мне дрожало. – Я не знаю, кто ты такая. Я вообще ничего не знаю: кто ты и что ты… Давай с тобой распрощаемся, я тебе сразу сейчас заплачу, и… и убирайся отсюда. Немедленно. Собирай свои вещи… Я тебя провожу. Давай, живо…»
Она опустила голову, потом темно взглянула на меня и ушла в свою комнату. Я набрал номер моего бюро, сказать, что приду позже. Вынес её чемодан, она шла следом с сумкой. Мы вышли из подъезда, я уселся за руль, она села сзади. Был час пик, и пришлось довольно долго добираться до вокзала. Всё это время мы молчали. Мы взглянули на расписание, я купил ей билет, и мы поспешили к перрону; поезд вот-вот должен был отойти.
«Ну, Кати… – пробормотал я. – Не поминай лихом».
С вокзала, не заезжая домой, я отправился на работу. Я испытывал необычайное облегчение. Всё наладится, думал я, всё будет хорошо, мы расплатились с судьбой, – эта странная мысль тоже пришла мне в голову. Линда поправится. Я сразу же ей позвонил. Получен ли ответ. Накануне снова было проведено обследование. Да, получен. Какой? Всё в порядке. Она не могла долго разговаривать. «Но скажи, по крайней мере: что-нибудь нашли?» – «Ничего не нашли». – «Ты говоришь мне правду?» – «Да».
Я не стал ей говорить про Катарину. Мы от неё отделались, баста. Теперь надо укрепить здоровье. Можно взять отпуск и махнуть куда-нибудь – в Грецию, в Испанию, на Балеарские острова. Мы свободны! Вечером, когда я вернулся, в квартире стояла непривычная тишина. Я вошёл в спальню, моя подруга лежала в постели, ей нездоровилось. Я приготовлю ужин, сказал я, Кати уехала. Навсегда.
Тотчас дверь спальни открылась, неслышно, как бы сама собой, – я увидел её на пороге. Кого? Катарину! Я был совершенно сбит с толку – как же так? Я сам, своими ушами слышал, как ударил колокол, своими глазами видел, как захлопнулись двери, поезд тронулся, увозя эту ведьму, наше проклятье, наше горе. И я поплёлся на кухню, где меня ожидал ужин.
