Уильям Теккерей - Дени Дюваль
Городской дом в Нанси на некоторое время заперли, и новоявленный граф де Саверн в сопровождении сестер и супруги удалился в свой родовой замок. С жившими по соседству католиками наш суровый протестант компании не водил, и унылый дом его посещали главным образом протестантские священники, приезжавшие из-за Рейна. На левом берегу реки, который лишь за несколько лет до того стал владением французской короны, были одинаково употребительны и французский и немецкий языки, причем на последнем мосье де Саверна величали герром фон Цаберном. После смерти отца герр фон Цаберн, казалось, немного смягчился, но вскоре снова стал таким же угрюмым, злобным и раздражительным, каким всегда был герр фон Барр.
Саверн был маленьким провинциальным городком; старинный ветхий замок де Саверн стоял в самой его середине, на узкой кривой улочке. За домом находился мрачный сад, аккуратно распланированный и подстриженный на старинный французский манер, а за стенами сада начинались поля и леса, составлявшие часть имения Савернов. Поля и леса окаймлял густой бор, некогда тоже принадлежавший роду Савернов, но затем приобретенный у покойного легкомысленного владельца монсеньерами де Роган — принцами крови, князьями церкви, кардиналами и архиепископами Страсбургскими, между коими и их сумрачным протестантским соседом отнюдь не замечалось взаимного расположения. Их разделяли не только вопросы веры, но и вопросы chasse [11]. Графу де Саверну, который любил поохотиться и часто бродил по своим поредевшим лесам с парою тощих гончих и с соколом на плече, не раз попадалась навстречу пышная кавалькада монсеньера кардинала, выезжавшего на охоту, как и подобает принцу крови, в сопровождении конных егерей и трубачей, нескольких свор собак и целого эскадрона благородных всадников, носивших его цвета. Между лесничими его преосвященства и единственным сторожем мосье де Саверна нередко завязывались ссоры. "Скажи своему хозяину, что я перестреляю всех красноногих, которые появятся на моей земле", — проворчал мосье де Саверн при одной из этих стычек, поднимая только что подбитую им куропатку, и лесничий ничуть не усумнился, что сердитый господин непременно сдержит свое слово.
Соседи, питавшие друг к другу столь сильную неприязнь, вскоре прибегли к помощи закона; однако в судах Страсбурга бедный провинциальный дворянин едва ли мог рассчитывать на справедливость в тяжбе с таким могущественным противником, как принц-архиепископ провинции, один из самых знатных вельмож в королевстве. Я не законник, так где мне разобраться, в чем состояла причина распри этих господ — были ли то земельные тяжбы, легко вспыхивающие в округе, где не существует изгородей, споры из-за дичи, рыбы, порубки леса или еще что другое. Впоследствии я познакомился с неким мосье Жоржелем, аббатом, который служил секретарем у принца-кардпнала, и он сказал мне, что мосье де Саверн был сумасбродным, взбалмошным, злобным и ничтожным mauvais coucheur [12], как выражаются во Франции, готовым лезть в драку по всякому поводу или даже вовсе без оного.
Ссоры эти, естественно, заставляли графа де Саверна обращаться к своим поверенным и адвокатам, и он надолго уезжал в Страсбург, оставляя дома свою бедную жену, которая, быть может, даже радовалась возможности от него избавиться. Случилось так, что в одну из своих поездок в столицу провинции граф встретил своего бывшего соратника по кампаниям при Хастенбеке и Лоуфельдте, офицера из полка Субиза, барона де ла Мотта [13]. Ла Мотт, как многие младшие сыновья из благородных фамилий, готовился в священники, но смерть старшего брата избавила его от тонзуры и от ученья в семинарии, и он по протекции вступил в военную службу. Барышни де Саверн помнили этого мосье де ла Мотта еще по Нанси. Он пользовался прескверной репутацией, слыл игроком, интриганом, распутником и бретером. Я подозреваю, что мало кто из господ сумел бы сохранить свою репутацию незапятнанной, попади он на язычок этим старым дамам, слыхивал я и о других краях, где барышням тоже нелегко угодить. Воображаю, как мосье де Саверн в ярости восклицает: "Что ж, а у нас разве нет недостатков? Известно ли вам, что такое клевета? Разве тот, кто совершил ошибку, никогда уже не сможет раскаяться? Да, в молодости он вел бурную жизнь. Быть может, и другие отличались тем же. Но ведь еще во время оно блудных сыновей прощали, и я от него не отвернусь". — "Ах, лучше бы он от меня отвернулся! — говорил мне потом де ла Мотт. — Но уж такая у него была судьба, да, такая уж судьба!"
Итак, в один прекрасный день граф де Саверн возвращается домой из Страсбурга со своим новым другом, представляет барона де ла Мотта дамам и, всячески стараясь оживить для гостя свое мрачное жилище, достает из погреба лучшие вина и перерывает все лесные норы в поисках дичи. Несколько лет спустя мне самому довелось познакомиться с бароном. Это был красивый, высокий, смуглолицый мужчина с острым взглядом, тихим голосом и величественными манерами. Мосье де Саверн, напротив, был невысокого роста, чернявый и, как говаривала матушка, лицом не вышел. Правда, миссис Дюваль терпеть не могла графа, ибо он, по ее мнению, дурно обращался с ее дорогой Биш. Стоило моей достойной родительнице невзлюбить человека, она ни за что не желала признавать в нем никаких достоинств, зато мосье де ла Мотта она всегда почитала за истинного джентльмена.
Дружба обоих джентльменов все более и более укреплялась. Мосье де ла Мотта всегда с распростертыми объятиями принимали у графа, ему даже отвели одну из комнат в доме. Между тем гость Савернов был также знаком с их недругом-кардиналом, постоянно ездил из одного замка в другой и со смехом рассказывал, как монсеньер злится на соседа. Барону очень хотелось помирить оба семейства. Он давал мосье де Саверну добрые советы, объясняя ему, как опасно раздражать столь могущественного противника. Случалось, что людей приговаривали к пожизненному заключению и по менее серьезным причинам, утверждал он. Кардиналу ничего не стоит получить lettre de cachet [14] против строптивого соседа. Кроме того, он может разорить Саверна штрафами и судебными издержками. Борьба между ними совершенно неравная, и если эти злосчастные раздоры не прекратятся, слабейшая сторона непременно будет уничтожена. Женская половина семейства де Саверн — в той мере, в какой она осмеливалась иметь свое суждение, — разделяла точку зрения мосье де ла Мотта и решительно стояла за примирение с кардиналом. Родственники мадам де Саверн, прослышав о распре, умоляли графа положить ей конец. Один из них, барон де Вьомениль, получивший назначение на Корсику, настоятельно просил мосье де Саверна сопровождать его в этом походе, говоря, что в любом месте граф будет в большей безопасности, нежели в своем собственном доме, у ворот которого стоит осадой жестокий и непримиримый враг. Мосье де Саверн внял увещаниям своего родича. Он достал шпагу и пистолеты, провисевшие на стене целых двадцать лет, со времени битвы при Лоуфельдте. Он привел в порядок все дела, созвал домашних и, преклонив колени, торжественно поручил их милостивому покровительству всевышнего, а затем покинул замок, чтобы присоединиться к свите французского генерала.
Через несколько недель после его отъезда — спустя уже несколько лет со дня свадьбы — мадам де Саверн написала ему, что готовится стать матерью. Суровый нелюдим, до того горько сокрушавшийся по поводу бесплодия жены, которое он считал наказанием свыше за какие-то неведомые свои или ее грехи, был глубоко растроган этим известием. У меня до сих пор хранится его Библия, на которой он записал по-немецки сочиненную им самим трогательную молитву, испрашивая у господа благословения еще не родившемуся младенцу, исполненный надежды, что дитя удостоится милости божией и принесет мир, любовь и благодать в его дом. Казалось, он не сомневался, что у него родится сын. Единственной его целью и надеждой стало скопить для ребенка по возможности больше средств. Я читал множество писем, которые он присылал с Корсики жене и которые она сохранила. Письма эти были полны фантастически скрупулезных наставлений по части вскармливания и воспитания будущего сына. Граф наказывал домашним вести хозяйство с бережливостью, которая доходила до скаредности, дотошно подсчитывая, сколько денег можно отложить за десять и за двадцать лет, чтобы ожидаемый наследник получил состояние, достойное его древнего рода. В случае, если сам он падет в бою, графиня должна соблюдать строжайшую экономию, чтобы сын по достижении совершеннолетия мог с честью явиться в свете. Сколько я помню, в письмах графа военные действия упоминались лишь мимоходом, большая же часть их состояла из молитв, соображений и предсказаний, касавшихся до младенца, а также из проповедей, составленных в выражениях, свойственных этому суровому рыцарю веры. Когда младенец появился на свет и оказался девочкой, а вовсе не мальчиком, о котором несчастный отец так страстно мечтал, домашние были до того убиты горем, что не смели даже известить об этом главу семейства.
