Казимеж Тетмайер - Панна Мэри
Она горько усмехнулась…
За деньги, все за деньги…
Полюбил бы меня хоть кто-нибудь?.. И сколько молодых людей делали мне предложение, сколько ухаживали за мною! Смельчаки!.. Пятеро из них любили других… странно, кажется, никто еще не полюбил меня, несмотря на мою красоту, несмотря на то, что я между девами, как лилия среди «терновников»…
Боятся, не смеют…
Но какой-то внутренний голос шепнул ей, что это неправда. Мэри горько усмехнулась… Странно… Ведь в других влюбляются, в Герсыльку, в Фроню Вассеркранц, в Маргариту Лименраух, в Саломенну, сестру Скразских, хотя они и некрасивы и не богаты. Иосю Вагнер, Иосю Кутускую, Ядвигу Подрембскую… В каждую кто-нибудь влюблен, — в Подрембскую даже несколько молодых людей, два или три. А ее — никто не любит. Правда, что все эти барышни сами также влюбляются, все стараются полюбить кого-нибудь, если не все, то, по крайней мере, большая часть… Она же, она одна никогда… Никого не любит и не старается полюбить. Она жаждет лишь страстных наслаждений: упоений, опьянений…
Она почувствовала, что губы ее вытягиваются… Какая-то страшная, неведомая сила предстала перед ней и обдала ее холодом.
— Страшно! — шепнула Мэри.
Но это чувство прошло. Мэри захотела еще раз вернуть свои мысли, но они уже спутались. И чудилось ей, что она видит лицо Владислава Стжижецкого.
— Он, кажется, влюблен в меня… — подумала она.
Эх, какая любовь… любовь артиста…
И что он такое? Будь он немцем, французом, англичанином — но польский композитор!..
Никогда ему не добиться всемирной известности.
Впрочем, какое мне дело до него? Замуж за него я не выйду. Madame Стжижецкая, что это значит?
Если бы он был всемирной знаменитостью… Польская знаменитость удовлетворила бы меня, если бы у меня был один или два миллиона, а ведь у меня их 11, а может быть, будет больше со временем… Нет, нет… Да и к чему все это? Ведь он не сказал мне ни одного слова. Каковы были наши отношения? Мы разговаривали на раутах с тех пор, как меня ввели в свет; затем мы поссорились и перестали разговаривать. Ничего не было между нами и ничего нет.
Из-за чего мы поссорились? Собственно говоря — без причины. Но я иногда жалею… Ни с кем я так не разговаривала. Он видел мою душу — смотрел в нее… слишком глубоко смотрел… Ба! Мне все можно. Я могу заплатить…
Он узнал мое странное честолюбие и мой эгоизм, который всю меня поглощает и переполняет…
Но к чему говорить об этом?
Боже мой, как он глуп! Чего ему захотелось. Разве он не понимает, что и не могу запретить никому судить обо мне, это не в моей власти, но я могу не позволить делать себе замечания… А, впрочем, кто знает?..
Он мне нравится… Хотя, собственно говоря, я сама не знаю, что мне в нем нравилось: он или его талант, а быть может, и правда, что я ему нравилась… так все говорили… А теперь перестали говорить — как жаль… Как он сегодня странно играл, я ничего подобного никогда не слыхала…
О чем он думал?
Если он воображал, что я занята им, — он дурак.
— Madame Ja comtesse Mery Zamoyska, madame la comtesse Mery Potocka — поклонилась она себе в зеркале и шепнула опять: — la princesse Mery Lubomircka, la princesse Mery Kaelzeroitt… Княгиня Мэри…
Ей стало жарко — смутилась.
Нет, мало владеть миллионами и быть красавицей…
— Графиня Мэри, княгиня Мэри, — все смелее шептала она, выходя из будуара и как бы привыкая к звуку этих слов. — Madame la comtesse Mery… Княгиня Мэри…
Mery это сделает Мэри, позаймется этим, — говорила, картавя, божественная светлейшая княгиня Мэри…
…Все мое, я все могу покорить, все!.. Avanti Mery!
Мэри, ты должна быть первой дамой в Польше, одной из первых в Европе.
У тебя для этого все в руках! Я знаю, что ты можешь этого достигнуть. Незачем будет тебе писать на визитных карточках comtesse или же princesse Mery telle et telle, nec Sweznichsky. Слава Богу, мне дали зато приличное христианское имя, и фамилия моя не Пистолет, не Медница.
Да будет слава Богу Всевышнему! Е avanti Mery!
Тебе предстоит еще покорить мир!.. Avanti Mery!
IV
Мэри вошла в гостиную. Вошла со своим обыкновенным выражением, с прищуренными глазами и немного выдвинутыми губами, с небрежными изящными движениями, с миной человека, которому все дозволено и который знает, что если найдется человек, который ей скажет — неправда, то все-таки и он и она будут уверены в душе, что это правда. Мэри поглядела кругом равнодушно, но с тайным любопытством: какое впечатление произвело ее долгое отсутствие в зале и не найдется ли свободного уголка. Ее глаза остановились на графине Вычевской, которая вместе с знаменитым пианистом-любителем графом Морским разговаривала со Стжижецким, затем на группе нескольких барышень и молодых людей, — наконец перешла на старого ученого профессора Тукальского, который, сидя одиноко в кресле, протирал свои очки. Мэри проскользнула около барышень и, не обращая внимания на графиню Вычевскую и на ее кружок, с очаровательной улыбкой села возле профессора Тукальского.
— И вы не боитесь соскучиться со стариком? Хе-хе! — засмеялся профессор, надевая очки.
— О, если только вы не боитесь соскучиться со мной, профессор… — ответила она, приветливо улыбаясь.
Мэри разговаривала живо и остроумно, но мысли ее были где-то в другом месте. Она обдумывала, какое впечатление произведет ее разговор с Тукальским.
Разговор сразу отличал ее не только от всех барышень, но даже от дам. Ведь всякий скажет: она подошла к нему, видя его одиноким — значит, у нее доброе сердце; она, очевидно, развитее других, если не смущается и находит тему для разговора с таким ученым человеком; безусловно она добрее и умнее других. В то же время она обращает на себя всеобщее внимание и злит всех тех молодых людей, которые хотели бы подойти к ней, а этого, без сомнения, хотят все, за исключением двух женихов, хотя и относительно одного из них она сомневается, так как он женится на Лиле Покерт только ради фабрики ее отца.
В «Бухгалтерской книге своей жизни» на 11 марта 189… г. Мэри отметила большую прибыль. Она вполне была довольна собой.
По временам глаза ее искали глаз Стжижецкого и встречались с ними. Она интересовалась его мыслями и, казалось, угадывала их. Он очень хотел подойти к ней, а вместе с тем его глаза выражали что-то злое… То, что он хотел подойти к ней, ее мало интересовало: уж слишком привыкла она к этому, — впрочем, иначе и быть не могло; за то эти злые огоньки в больших темно-синих глазах интриговали ее. Ей хотелось помериться с ним силою, и хотя она была уверена в победе, но эта борьба казалась ей интересной и возбуждающей. Мозг Мэри стал ей вдруг казаться шпагой в ее руках. Наступая и отражая мысленно удары, она продолжала разговаривать с профессором Тукальским. Она видела, что Стжижецкий не сводил с нее глаз, насколько это было возможно в присутствии других. Вдруг злые огоньки в его глазах потухли, в них мелькнуло страданье. Мэри отвернулась с гримасой легкого презрения и скуки.
А хозяин дома, Лудзкий, здоровался в дверях залы с высоким графом Виктором Черштынским, который корчил из себя англичанина. В голове Мэри стрелой промелькнула мысль. Здесь два человека, на которых обращено всеобщее внимание, — Стжижевский и Черштынский. У Черштынского титул и вид англичанина, все знают, что он ищет богатой жены и хочет продать себя; ему безразлично, откуда будут деньги, где бы их добыть. При том он хорош собою, элегантен, beau parieur, спортсмен, а также двоюродный брат княгини Заславской. Княгини Заславской!..
Стжижецкий безусловно гораздо интереснее, и окружен тем блеском, который только дает аристократизм.
Они первые здесь между молодыми людьми, как она между барышнями…
Теперь можно будет помериться силами!
Она почувствовала странное желание психической борьбы.
Как поступит Черштынский, это для нее безразлично, но как — Стжижецкий?.. В его душу, в это тихое озеро бросить каменную глыбу, которую представляет из себя Черштынский.
Что же произойдет? Озеро забушует, забурлит!..
Да, да… Теперь Стжижецкий покоен, ведь его никто не раздражает… Но это страшно скучно! Пока станешь женой такого Черштынского, нужно кое-что пережить с такими, как Стжижецкий. Надо жить… Жить!..
Громадный избыток жизненных сил стал клубиться в ее жилах, какая-то дрожь пробегала по губам… Грудь ее разрывала корсет и лиф, и кровь в ней замирала, как у барса при виде добычи, которой ему не поймать. Ноздри расширялись… Какая-то дикая, злобная жажда легкой дрожью пробежала по телу…
«Мне хочется впиться ногтями во что-то!..» — думала она.
Профессор Тукальский восхищался ее остроумием, а общество любезностью; без сомнения, оборотный капитал Мэри на 11-е марта принес очень хорошую прибыль.
Между тем, Черштынский, со свободными движениями светского человека, захотел подойти к Мэри, но она предупредила его, встала и, перекинувшись с профессором Тукальским еще несколькими приветливыми словами, подошла к Стжижецкому.
