Михаил Булгаков - Китайская история. 6 картин вместо рассказа
Держа винтовку на изготовку, задыхаясь в беге, опережая цепь, рвался справа к Сен-Зин-По меднолицый юнкер.
— Бро-сай пулемет… чертова китаеза!! — хрипел он, и пена пузырями вскакивала у него на губах,— сдавайся…
— Сдавайся!!! — выло и справа и слева, и золотые пятна и острые жала запрыгали под самым скатом. А-р-ра-па-ха! — последний раз проиграл пулемет и разом стих. Ходя встал, усилием воли задавил в себе боль в груди и ту зловещую тревогу, что вдруг стеснила сердце. В последние мгновенья чудесным образом перед ним под жарким солнцем успела мелькнуть потрескавшаяся земля и резная тень и поросль золотого гаоляна. Ехать, ехать домой. Глуша боль, он вызвал на раскосом лице лучезарный венчик и, теперь уже ясно чувствуя, что надежда умирает, все-таки сказал, обращаясь к небу:
— Премиали… карасни виртузи… палати! палати!
И гигантский медно-красный юнкер ударил его, тяжко размахнувшись штыком, в горло, так, что перебил ему позвоночный столб. Черные часы с золотыми стрелками успели прозвенеть мелодию грохочущими медными колоколами, и вокруг ходи засверкал хрустальный зал. Никакая боль не может проникнуть в него. И ходя, безбольный и спокойный, с примерзшей к лицу улыбкой, не слышал, как юнкера кололи его штыками.
Комментарии
(В. И. Лосев; М. О. Чудакова [1])
Впервые — журнал «Иллюстрации „Петроградской правды“» (иллюстрированное приложение к газете «Петроградская правда». 1923. № 7. 6 мая); затем — сб. «Дьяволиада». М.: Недра, 1925. Рукопись не сохранилась.
Печатается по тексту журнальной публикации.
Блестяще написанный рассказ «Китайская история» содержал глубокий нравственно-политический смысл, тонко противостоящий официальной линии новой власти. Известно, что в рядах Красной армии было большое количество так называемых интернациональных элементов, в том числе и китайцев. Такое положение дел приветствовалось вождями революции, поскольку, с одной стороны, привлеченные «интернационалисты» были более надежной опорой в борьбе с русской Добровольческой армией, а с другой — это позволяло им на практике обыграть модель будущей «мировой революции». Писатели новой волны, подхватив интернациональную революционную идею, стали создавать произведения, в которых китайцы, венгры, чехи и проч., сражавшиеся на стороне большевиков, романтизировались. Примером может служить повесть Вс. Иванова «Бронепоезд 14-69».
Булгаков, конечно, был яростным противником тех идей и той «практики», которую он наблюдал в 1919 г. и в Киеве (печально знаменитые киевские чрезвычайки состояли в основном из «интернационалистов»), и на Кавказе. Не могли у него вызвать одобрения и появившиеся на эту тему литературные сочинения. Но, понимая, что противостоять общепринятому направлению открыто нельзя, Булгаков в очень мягкой форме, но по сути высказал прямо противоположные взгляды.
Писатель показал, что приезжающие в Россию китайцы — не идейные революционеры, как их официально пытались представить, а чаще всего несчастные люди, не сумевшие устроить жизнь на родине и пытающиеся найти свое лицо в чужой стране, потрясаемой смутами. Большая их часть оседала в различных притонах, где они занимались в основном торговлей наркотиками (эту мысль Булгаков проведет основательно в «Зойкиной квартире»), а не пристроившиеся нигде вынуждены идти в армию — на убой. Многие из них мечтают возвратиться на родину, но дорога назад им закрыта — на это нужны большие средства.
Булгаков совершенно определенно показывает, что в конечном итоге «ходи» обречены, ибо они есть не что иное, как «пушечное мясо» для вождей мировой революции. Примерно таких же взглядов придерживался и значительно поправевший за годы Гражданской войны В. Г. Короленко. 2 августа 1919 г. он сделал поразительную запись в своем дневнике: «Расстреляли несколько китайцев. Большевики поставили их на карауле в разных местах на Южном вокзале и… забыли снять с караула. Когда пришли деникинцы,— они стояли на местах, ничего не понимая, и только твердо помнили, что снять их может только их разводящий. Очевидец рабочий рассказывал мне, что одного из этих несчастных застрелили при нем. Он до конца не отдавал винтовку».
Лучшей иллюстрации к рассказу Булгакова, чем эта дневниковая запись В. Г. Короленко, придумать невозможно.
В. Л о с е в«Китайская история» (1923), один из лучших рассказов Булгакова, возможно, был вызван к жизни полемическим импульсом по отношению к повести Вс. Иванова «Бронепоезд 14-69» (см. примеч. Э. Проффер к публикации рассказа: Булгаков М. Собрание сочинений. Т. 2. Ann Arbor, 1985. С. 531). Своеобразный персонаж Вс. Иванова — китаец, не говорящий по-русски, но воюющий в рядах Красной Армии,— не менее чем за год до выхода рассказа привлек внимание читателей и критики. Романтизированная версия участия китайца в чужой для него, но понятной на основании классового инстинкта войне Булгаковым резко оспорена. Почти одновременно с первой публикацией «Китайской истории» еще одна версия той же социальной ситуации — более жесткая, чем у Вс. Иванова,— появилась в журнале «Сибирские огни» (1923. № 1-2) в рассказе Г. Павлова «Ли-Ю» (с подзаголовком «Примитив»), где китаец поражает своих сотоварищей-красноармейцев «веселым» рассказом о зверском убийстве двух взятых им в плен чехов, поясняя: «Кыласна Армия — шибко холсо… Чеха — худой». В том же 1923 году опубликован рассказ И. Бабеля «Ходя» (Силуэты (Одесса). 1923. № 6/7). Рассказ, не имевший отношения к материалу гражданской войны, изображал инородный, чужой для российского обывателя тип сознания и поведения. Возможность трагического эффекта в случае, когда один мир механически, клином входит в толщу мира ему чуждого,— эту глубокую тему, начатую рассказом 1923 года, Булгаков развернет три года спустя в пьесе «Зойкина квартира»: чем безмятежней легкомысленная игра горничной Манюшки с ухаживающими за ней китайцами — тем жестче и беспощадней проявляет автор свое представление о неслиянности миров Востока и Запада. (В отличие от распространившейся в те годы концепции «евразийства» Булгаков сближал Россию с Западом.) Феномен мировой революции, казавшийся в те годы столь реальным и притягательным, представление о том, что социальные перегородки бесконечно прочнее и важнее национальных («Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»), Булгаковым, во всяком случае, если не оспорены, то поставлены под сомнение.
Замысел рассказа «Китайская история», выходя за пределы даже и этих важных для автора постулатов, подымается до пафоса общечеловеческой трагедии. Перед нами — трагедия отдельной и единственной человеческой жизни, бессмысленно сгорающей в пламени социального катаклизма — в идеально чистом случае помимовольного и совершающегося почти без участия сознания вовлечения этой жизни в борьбу активных участников и действователей.
М. Ч у д а к о в аЗатекстовые примечания
1
Гаолян — китайское просо.
2
…хлеб — нет. Никакой — нет. Сам — голодный. Торговать — нет и нет… Что есть?.. Холодно — есть. Чека ловила — есть.— Писатель очень ярко обрисовал условия, в которых жили приезжие китайцы.
3
…Франц Лист был рожден, чтобы играть на рояле свои чудовищные рапсодии…— Ференц Лист (1811—1886), композитор, автор девятнадцати венгерских рапсодий, один из лучших пианистов своего времени.
4
…приезжал… важный… пушистоусый…— «Пушистоусыми» были и М. В. Фрунзе, и С. С. Каменев, и Буденный.
5
…ходю откомандировать в интернациональный полк. — Интернациональные воинские части, как уже говорилось, формировались из добровольцев-иностранцев. В них служили: австрийцы, венгры, китайцы, немцы, поляки, румыны, хорваты, финны, чехи и др.
6
…отходил Железный полк, уйдя в землю…— Железный полк был уничтожен в бою под станицей Мекенской в начале 1919 г. корпусом видного белого генерала В. Л. Покровского (1889—1922).
Примечания
1
Комментарии М. О. Чудаковой — из изд.: Булгаков М. А. Собр. соч. В 5-ти т. Т. 1. Записки юного врача; Белая гвардия; Рассказы; Записки на манжетах. — М.: Худож. лит., 1989. — С. 597—598.— Libens.
