Чарльз Диккенс - Колокола (пер.Врангель)
— Ничего такъ аккуратно не повторяется ежедневно, — сказалъ онъ, — какъ наступленіе обѣденнаго часа и ничего нѣтъ менѣе вѣрнаго, какъ появленіе самаго обѣда. Для меня потребовалось много времени, чтобы сдѣлать это открытіе. Хотѣлось бы мнѣ знать, не слѣдовало ли бы уступить мое открытіе какому-нибудь господину для помѣщенія его въ газетахъ и объявленія въ Парламентѣ?
Конечно, это была не иначе какъ шутка, потому что Тоби встряхнулъ головою, какъ бы порицая самого себя.
— Господи, — воскликнулъ онъ, — газеты вѣдь переполнены наблюденіями не лучше моего! Ну а Парламентъ? Вотъ вамъ газета прошлой недѣли, — сказалъ онъ, вынимая изъ кармана грязный, мятый листъ, — полная различныхъ замѣтокъ. И какихъ еще! Я, какъ и всякій, интересуюсь новостями, — добавилъ онъ медленно складывая газету, чтобы вновь положить ее въ карманъ, — но признаюсь, что теперь я почти съ отвращеніемъ отношусь къ газетамъ; мнѣ прямо таки страшно читать ихъ! Я рѣшительно не понимаю, что будетъ съ нами, бѣдными людьми! Дай Богъ, чтобы съ Новымъ Годомъ намъ стало легче жить!
— Папа, гдѣ ты тамъ? Папа! — раздался недалеко нѣжный голосъ.
Но Тоби не слышалъ его и продолжалъ бѣгать взадъ и впередъ, разговаривая какъ въ бреду, самъ съ собою.
— Мнѣ кажется, — продолжалъ онъ, — что мы уже не способны ни быть хорошими, ни стремиться къ добру, ни дѣлать добро. Я слишкомъ мало въ юности учился, чтобы сумѣть понять, являемся ли мы на землю съ извѣстными обязанностями и цѣлями или безъ всякихъ. Иногда мнѣ кажется, что да; иногда, что нѣтъ, что мы являемся какими то самозванцами. Я временами до того сбиваюсь съ толку, что чувствую себя неспособнымъ связать двухъ мыслей; выяснить, есть ли въ насъ что-нибудь доброе, или мы рождаемся всѣ безусловно порочными. Кажется, что мы творимъ вещи ужасающія и причиняемъ окружающимъ массу страданій; вѣчно на насъ жалуются и всегда всѣ на сторожѣ противъ насъ; такъ или иначе, но всѣ газеты переполнены статьями, касающимися исключительно насъ. Развѣ при такомъ положеніи вещей, стоитъ говорить о новомъ годѣ? Я несу свой рокъ, какъ и многіе другіе; лучше даже многихъ, такъ какъ я силенъ какъ левъ, а такихъ людей не много найдется. Но, если предположить, что Новый Годъ дѣйствительно не про насъ, если мы дѣйствительно только безправно пришедшіе на землю — тогда что?
— Папа, папа! — вновь произнесъ нѣжный голосъ.
На этотъ разъ Тоби услышалъ его и, вздрогнувъ, остановился. Взоръ его, обращенный далеко, въ самое сердце новаго года, какъ бы ищущій отвѣтъ на его сомнѣнья, скользнулъ вокругъ и глаза его встрѣтились съ глазами его дѣтища.
Это были лучистые глаза! Глаза, въ которые надо было окунуться, чтобы проникнуть въ ихъ глубину; черные глаза, которые какъ зеркало отражали другіе, искавшіе ихъ. Это не были глаза кокетки или глаза соблазнительницы; — нѣтъ, то были глаза ясные, спокойные, правдивые, терпѣливые, просвѣтленные и одухотворенные искрою божественности; глаза, въ которыхъ отражалась чистота и правда; глаза, свѣтящіеся бодростью, энергіею, молодою и свѣжею надеждою, не смотря на двадцать лѣтъ трудовой, полной лишенія жизни. Глаза эти проникли прямо въ душу Тоби и онъ какъ будто услышалъ слова: «Я думаю мы хоть немножко нужны на землѣ, хоть капельку».
Тоби поцѣловалъ губы, столь близкія этимъ глазамъ и взялъ дочь обѣими руками за щеки.
— Ну что, моя радость? — сказалъ онъ. — Я никакъ не ожидалъ тебя сегодня, Мэгъ.
— Да и я не разсчитывала придти! — воскликнула молодая дѣвушка, откинувъ голову и улыбаясь. — А между тѣмъ, я здѣсь и не одна, и не одна!
— Вѣдь ты же не хочешь сказать… — замѣтилъ Тротти, осматривая съ любопытствомъ, закрытую корзинку, которую она держала.
— Понюхай только, дорогой папа, — отвѣчала Мэгъ, — понюхай только!
Тоби уже собрался безъ всякихъ церемоній открыть корзинку, но она остановила его руку.
— Нѣтъ! нѣтъ! нѣтъ! — повторяла она съ дѣтской игривостью. — Пусть удовольствіе немножко продлится. Я приподыму уголокъ, только самый маленькій, вотъ такъ! — добавила она, понижая голосъ, будто опасалась, что ее услышитъ кто внутри корзинки, и пріоткрыла крышку. — Теперь отгадывай, что тамъ есть!
Тоби, какъ можно внимательнѣе сталъ обнюхивать края корзинки и воскликнулъ въ восхищеніи:
— Да, вѣдь тамъ что-то теплое!
— Да, — отвѣтила дочь, — не только теплое, но даже горячее! Ай, ай, ай! какое горячее!
— Ага! — рычалъ Тоби, подпрыгнувъ, — это что-то прямо раскаленное.
— Ха, ха, ха! — смѣялась Мэгъ, — это дѣйствительно что-то раскаленное! Но что же это такое, отецъ? Ты не можешь отгадать, а ты долженъ. Я ничего не выну изъ корзинки, пока ты не отгадаешь. Не торопись же такъ!.. Подожди, я еще приподниму крышку! Теперь отгадывай!
Мэгъ совершенно искренно боялась, что онъ отгадаетъ слишкомъ быстро; она отступила, протягивая ему корзину, приподнявъ свои хорошенькія плечики, закрывъ рукою ухо, какъ бы изъ боязни, что онъ слишкомъ скоро отгадаетъ, и въ то же время она продолжала тихо смѣяться.
Тоби, положивъ руки на колѣни и протянувъ носъ къ корзинкѣ, глубоко вдыхалъ распространяющійся изъ подъ крышки запахъ. Казалось, что онъ вдыхалъ веселящій газъ, — до такой степени лицо его просіяло.
— Ахъ, это что-то вкусное! Это не… нѣтъ я не думаю, чтобы это была кровяная колбаса.
— Нѣтъ, нѣтъ, ничего похожаго! — воскликнула въ восторгѣ Мэгъ.
— Нѣтъ, — сказалъ Тоби, понюхавъ еще разъ — это… это что то мягче колбасы, это что-то очень хорошее, и притомъ оно каждую минуту становится вкуснѣе! Не ножки ли это?
Мэгъ была счастлива: онъ такъ же былъ далекъ отъ истины теперь, какъ думая, что это колбаса.
— Не печенка-ли? — спросилъ самъ себя Тоби. — Нѣтъ… чувствуется что-то болѣе тонкое, что-то, чего нѣтъ въ печенкѣ. Не поросячьи ли это ножки? Нѣтъ. Тѣ не такъ сильно пахнутъ… Пѣтушиные гребешки?.. Сосиськи?.. А, теперь я знаю что! — Это угорь!
— Нѣтъ, нѣтъ! — кричала Мэгъ, — ошибаешься.
— Чего же я задумывался, — сказалъ вдругъ Тоби, выпрямляясь во весь ростъ, — я кажется, скоро забуду, какъ меня зовутъ! — Вѣдь это рубцы!
И дѣйствительно это были рубцы. Мэгъ вполнѣ счастливая, заявила отцу, что онъ черезъ полъ минуты признается, что никогда не ѣлъ такихъ вкусныхъ рубцовъ.
— И такъ, отецъ — сказала она, торопясь открыть корзину, — я сейчасъ постелю скатерть. Блюдо завернуто въ платокъ и я думаю, что это не будетъ нарушеніемъ закона, если я сдѣлаю изь этого платка скатерть, разъ мнѣ хочется устроить все какъ слѣдуетъ. Не такъ ли, папа?
— Думаю, что такъ, дорогая, — отвѣчалъ Тобн.
— Но вѣдь каждый день приноситъ съ собою новые законы. И какъ я тебѣ недавно прочла въ газетѣ, какой-то судья объявилъ, что мы, бѣдный классъ населенія, должны знать всѣ законы. Ха, ха! какъ онъ ошибается! Какъ могъ онъ считать насъ такими учеными?
— Да, дочка, — отвѣчалъ Тоби;- но какъ бы они восторгались тѣмъ изъ насъ, кто бы ихъ дѣйствительно зналъ. Онъ бы разжирѣлъ отъ такихъ познаній и былъ бы извѣстенъ всѣмъ мѣстнымъ господамъ. Навѣрное!
— Во всякомъ случаѣ онъ бы съ аппетитомъ пообѣдалъ, если-бы отъ его обѣда несся такой вкусный запахъ, какъ отъ твоего, — весело возразила Мэгъ. — Гдѣ ты хочешь ѣсть, — на тумбѣ или на ступенькахъ крыльца? Подумай, какая роскошь имѣть такой богатый выборъ!
— Сегодня на ступенькахъ, мой ангелъ, — отвѣчалъ Тоби, — по случаю сухой погоды, а на тумбѣ во время дождя. Крыльцо всегда удобнѣе, такъ какъ тамъ есть гдѣ сѣсть, но въ сырую погоду тамъ на ступенькахъ можно схватить ревматизмъ.
— Здѣсь, такъ здѣсь! — захлопала въ ладоши Мэгъ, возясь съ приготовленіемъ стола. — Я все приготовила, обѣдъ поданъ! Какъ онъ соблазнителенъ! Не такъ ли, папочка? Ну, приступай!
Съ той минуты, какъ Тоби отгадалъ содержимое корзинки, онъ не отрывалъ своего взгляда отъ дочери, находясь въ глубокомъ раздумьи. Онъ говорилъ какъ то разсѣянно, очевидно, далеко ушедши мыслями отъ того, что происходило вокругъ него. Хотя всѣ думы его и чувства были заняты исключительно дочерью, но онъ не видѣлъ ее такою, какою она стояла передъ нимъ. Передъ его глазами проходили неясныя картины ея будущаго, той драмы ея жизни, какую онъ представлялъ себѣ. Веселый голосъ Мэгъ вернулъ его къ дѣйствительности; оцъ съ грустью встряхнулъ головою, какъ человѣкъ, желающій отдѣлаться отъ гнетущихъ мыслей и подошелъ къ ней. Въ то мгновеніе, какъ онъ собирался сѣсть, раздался звонъ колоколовъ.
— Аминь! — произнесъ Тоби, снимая шляпу и поднявъ глаза къ колокольнѣ.
— Ты говоришь аминь колоколамъ, папа? — воскликнула Мэгъ.
— Они звонятъ, какъ бы желая благословить насъ, — отвѣтилъ Тоби, усаживаясь. — А, если бы они умѣли говорить, то навѣрное сказали бы много хорошаго, похожаго на все то доброе, что мнѣ часто слышится въ ихъ звонѣ.
— Въ звонѣ колоколовъ? — смѣясь спросила Мэгъ, ставя передъ нимъ рубцы.
