Перл Бак - Отец Андреа
– Они не продают мне еды для тебя, – сказал он с жалостью. – Чтобы меня не убили, я должен сделать вид, что ухожу от тебя. Но каждую ночь я буду перебрасывать тебе еду через забор в западном углу огорода. И каждый вечер в должный час я буду повторять «Аве Мария». В остальном, да поможет тебе наш Бог.
После этого Отец Андреа остался совсем один. Он проводил много времени в обсерватории и теперь позволял себе предаваться размышлениям и воспоминаниям каждый вечер. Дни тянулись долгие и одинокие, и ему теперь не хватало даже прокаженных. Не от чего больше было отмывать руки: разве что от чистой огородной земли, которая приставала к ним. А шум снаружи всё нарастал и громоздился, пока ему не стало казаться, что он остался на островке среди ревущего моря, и что однажды волны настигнут его и здесь.
Он всё глубже уходил в раздумья и мечты об Италии и ее виноградниках, где он играл, когда был мальчиком. Он вдыхал запах горячего солнца на спелых гроздьях – ни с чем не сравнимый их аромат! Сидя ночь за ночью в старом кресле, он выстраивал свою жизнь с самого начала. Был май, и звезды сверкали на темно-лиловом небе. Но он более не притрагивался к тетрадям и перьям. Звезды стали ему безразличны, и продолжала дивить лишь их несказанная неземная краса. Благодарение Богу, звезды и небо были везде! Китайские небеса в мае были точно такими же, как летние небеса в Италии. И там, и здесь тяжелые золотые звезды свисали с темного неба. Однажды в такую ночь в Италии он высунулся из окна и вдруг обезумел от красоты звезд, и, как слепой, ринулся к дому Вителлии. Сердце колотилось, как большой барабан, сотрясая тело каждым биением, и кричало, что он должен признаться ей в любви. А когда он подошел к дому брата, брат открыл ему и ласково сказал: «Мы как раз собирались пойти спать, Андреа. Тебе нужно в чем-то сейчас помочь?»
За братом он различил в комнате тень Вителлии, ее бледное неясное лицо, как цветок в сумерках. Она подошла, легко коснулась пальцами руки мужа и склонила голову на плечо. У нее было всё, что должно быть в жизни. Страсть в нем утихла.
– Нет, спасибо, – выговорил он, – мне показалось – я подумал, что еще не так поздно, я думал просто зайти поболтать с вами.
– Когда-нибудь в другой раз, – строго сказал брат, а Вителлия крикнула ему: «Спокойной ночи, брат Андреа!»
Дверь закрылась. Он остался один.
Тогда он оставался в саду всю ночь, а к утру сказал себе, что посвятит себя бедным, потому что Вителлии он не нужен – он посвятит себя беднякам в дальней стране.
Да, он должен был сломить свою страсть, боль и юность неукротимой волей к страданию! Он никогда не избавится от страдания – покуда жив, никогда от него не избавится. Он спрашивал себя: знает ли об этом Вителлия среди звезд: ведь там всё должно быть известно. Он надеялся, что знает, и незачем будет рассказывать ей о своей боли. Она поймет, как никогда не смогла бы понять на земле, и тогда сразу начнется их новое небесное родство.
Он вздохнул и спустился в огород, а там, у западного конца, нашел узелок с холодным рисом и мясом, завернутым в лист лотоса, съел и прочел «Аве Мария», водя пальцами по сломанному кресту на груди.
Из-за стены с улицы доносился топот мерно марширующих ног, многих тысяч ног. Он послушал, задумался и со вздохом снова поднялся в обсерваторию и, глядя в ясные просторы неба, чуть вздремнул.
Утром он проснулся с предчувствием, будто вспугнутый шумом. Какое– то мгновение он не мог собраться с мыслями. Звезды блёкли в сером рассвете, и темная влажная крыша церкви блестела от росы. Снаружи доносился шум безумного смятения, стрельба и крики разрывали воздух. Он прислушался. Быстро прогремело несколько выстрелов подряд. Он сел, пытаясь понять, что случилось. Разве это разбудило его? Не было слышно марширующих ног, а небо на востоке светилось огромным пламенем: что-то горело – должно быть, богатые кварталы города, где улицы были увешаны алыми и желтыми флагами над лавками с зерном и шелками.
А, может быть, это просто восход? Нет, не бывает такого восхитительного восхода на сером небе.
Он выбрался из кресла и тяжело спустился вниз в неясной тревоге. Сон не принес отдохновения, и ум его был затуманен. Когда он дошел до нижней ступеньки и ступил на траву, по воротам загрохотали яростные удары, и он быстро пошел отпирать, потирая рукой голову, чтобы собраться с мыслями. Вот что за шум он слышал во сне! Он долго возился с большим деревянным запором, наконец, вытащил его, открыл ворота и замер в изумлении. Перед ним стояла толпа из сотен мужчин – солдат в серой форме. Их лица были полны ярости, какой он не мог вообразить на человеческом лице, и он отпрянул от них, как никогда не отпрянул бы и от прокаженного. С тигриным воем они направили на него ружья. Он не чувствовал страха – лишь полнейшее изумление.
– Чего хотите вы, друзья мои? – спросил он удивленно.
Юноша, едва ли старше сбежавшего от него школьника, ступил вперед и сорвал нитку четок с его шеи. Остатки сломанного креста, который он носил столько лет, упали на землю.
– Мы пришли избавить мир от империалистов и капиталистов! – выкрикнул юноша.
– Империалистов и капиталистов? – удивленно переспросил Отец Андреа. Он никогда не слышал этих слов. Уже много лет он не читал ничего, кроме старинных трудов вероучителей и книг по астрономии. Он не имел ни малейшего понятия, о чем говорит юноша.
Но парень направил свое ружье на Отца Андреа и выкрикнул:
– Мы – революционеры!
Голос его был грубым и хриплым, как если бы он кричал уже много часов, и на гладком молодом лице проступали пятна, как после выпивки.
– Мы пришли, чтобы освободить всех!
– Освободить всех? – медленно переспросил Отец Андреа, чуть улыбнувшись, и нагнулся за крестом в пыли.
Но не успела рука его коснуться креста, как палец юноши судорожно нажал на спуск, грохнул выстрел, и Отец Андреа упал на землю, мертвый.
