Шарлотта Йондж - Наследник имения Редклиф. Том второй
Она отдохнула и сошла внизъ гораздо спокойнѣе, чѣмъ была.
За обѣдомъ, мистеръ Эдмонстонъ чувствовалъ себя въ самомъ скверномъ расположеніи духа; онъ былъ недоволенъ каждымъ кушаньемъ, и все время ворчалъ на жену. Та старалась кое-какъ поддерживать разговоръ съ Филиппомъ, и, наконецъ, дамы нашли возможность уйдти въ гостиную. Черезъ минуту Филиппъ принесъ къ нимъ Чарльза на рукахъ, усадилъ его въ кресло, а самъ удалился. Эмми долго стояла у окна, прислонившись головой къ стеклу; потомъ, когда стемнѣло, она быстро повернулась и крѣпко сжала руку Чарльза, мимо котораго ей пришлось проходить, затѣмъ вышла вонъ изъ комнаты. Мать немедленно послѣдовала за нею.
— Филиппъ не даромъ выжилъ меня изъ столовой, — сказалъ Чарльзъ, оставшись съ Лорой вдвоемъ, — Онъ объявилъ мнѣ безъ околичностей, что ему нужно говорить съ папа, и вынехъ меня оттуда на рукахъ. Вѣрно что нибудь да случилось.
Долго они терялись въ догадкахъ на счетъ тайны, ихъ окружающей, пока вернувшаяся мать не помогла имъ разъяснить загадки.
— Это все сплетни мистриссъ Гэнлей, — увѣрялъ Чарльзъ. — Гэй ни въ чемъ не виновать, я убѣжденъ въ этомъ; Филиппъ изъ мухи сдѣлалъ слона, и теперь радуется, что папа принимаетъ рѣшительныя мѣры.
Лора, боясь выдать себя, не смѣла защищать Филиппа слишкомъ горячо, но она настаивала на одномъ, что онъ слишкомъ честенъ и справедливъ, чтобы поднять столько шуму изъ пустяковъ. Всѣ трое они ни на минуту не усомнились въ невинности Гэя.
Когда Филиппъ, затворивъ за собою двери столовой, началъ снова уговаривать дядю дѣйствовать съ большей энергіей противъ Гэя, мистеръ Эдмонстонъ, находясь еще подъ вліяніемъ разстроеннаго, заплаканнаго лица Эмми, подался назадъ. Ему стало жаль Гэя, онъ готовъ былъ уже простить его и удовольствоваться самымъ пустымъ предлогомъ, чтобы снова поставить Гэя въ прежнія отношенія къ своей семьѣ. Всѣ краснорѣчивые доводы Филиппа потеряли свою силу передъ голосомъ сердца добраго отца.
Видя, что спасти Эмми почти нѣтъ надежды, Филиппъ рѣшился показать дядѣ новое письмо своей сестры, письмо, которое онъ прежде думалъ скрыть. По природѣ своей онъ ненавидѣлъ сплетни и интриги, но, внутренно сознавая, что строгость со стороны опекуна есть единственное средство для исправленія Гэя, онъ рѣшился на время пожертвовать своими чувствами и силою заставить мистера Эдмонстона принять рѣшительныя мѣры.
Мистриссъ Гэнлей написала къ брату тотчасъ послѣ сцены, сдѣланной Гэемъ въ ея домѣ. Вполнѣ увѣренная, что Филиппъ получитъ отъ него вызовъ на дуэль, она писала отчаянное письмо, умоляя брата вспомнить, какъ онъ ей дорогъ, и прося его быть твердымъ.
— Неужели ты пойдешь съ нимъ драться? спросилъ испуганно дядя. — Вѣдь ты знаешь, Эмми, бѣдная наша Эмми…. - и онъ не договорилъ.
— Зачѣмъ драться? намъ нужно правды отъ него добиться, — отвѣчалъ Филиппъ. — Я такъ и сестрѣ писалъ. Дѣлай Гэй съ своей стороны, что хочетъ, я же на свою совѣстъ его смерти не беру.
— Такъ ты вѣрно слышалъ, что онъ хочетъ что нибудь сдѣлать?
— Нѣтъ; я даже полагаю, что онъ теперь одумался и не рѣшится вызывать меня на дуэль. Сестра и я, мы не можемъ объяснить себѣ одного, почему онъ именно насъ двухъ обвиняетъ въ этой исторіи. Мнѣ особенно досталось отъ него въ то утро, о которомъ пишетъ сестра. — Филиппъ прочелъ отрывокъ письма Маргариты, гдѣ она описывала сцену бѣшенства Гэя, и передавала слово въ слово рѣзкія его выраженія на счетъ дяди и ея брата. Конечно, она не удержалась, чтобы не преувеличить всей исторіи, а что всего хуже, мистриссъ Гэнлей скрыла отъ Филиппа, что она все это подслушала, сама стояла, лѣстницѣ, и вышло такъ, какъ будто бы Гэй, забывъ всякое приличіе, въ ея присутствіи отдѣлалъ мистера Эдмонстона и Филиппа напропалую. Послѣдней фразой она глубоко уязвила мистера Эдмонстона. Его слабая сторона была въ томъ, чтобы слыть за человѣка съ тонкимъ, здравымъ смысломъ и съ строгими правилами, и вдругъ Гэй, котораго онъ любилъ и берегъ, какъ своего сына, позволяетъ себѣ давать ему оскорбительныя прозвища! Онъ былъ дотого уничтоженъ, что, не говоря ни слова, залпомъ проглотилъ рюмку вина, и тихо замѣтилъ:- «Никогда этого не ожидалъ!» Онъ долго волновался. «Если уже Гэй позволилъ себѣ такъ выразиться на мой счетъ, — говорилъ онъ съ жаромъ:- я всему теперь повѣрю, и что онъ меня обманываетъ, и что онъ надъ Эмми водшутилъ, словомъ всему, всему дурному….»
Филиппу пришлось уже успокоивать дядю, и брать сторону Гэй, что, конечно, было очень благородно съ его стороны, потому что онъ зналъ, что Гэй и его не пощадилъ. Поздно вечеромъ кончилась ихъ конференція. Дядя написалъ слѣдующее письмо:
«Любезный сэръ Гэй. Такъ какъ вы отказываетесь быть со мной откровенны, не смотря на то, что я имѣю полное право этого требовать, и такъ какъ вы всячески уклоняетесь отъ объясненія со мной, да кромѣ того, позволяете себѣ еще употреблять дерзкія выраженія на счетъ меня и моего семейства, — я имѣю основаніе предполагать, что вы не желаете уже быти приняты на прежней, короткой ногѣ въ Гольуэлѣ. Повторяю вамъ, что я, какъ законный опекунъ вашъ, буду постоянно слѣдить за вашимъ поведеніемъ, и по возможности стану удерживать васъ на томъ гибельномъ пути, по которому вы идете; но другихъ сношеній между вами и моимъ семействомъ быть уже не можетъ.
Лошадь ваша будетъ отослана завтра же въ Рэдклифъ.»
Преданный вамъ
«К. Эдмонстонъ.»
Письмо было гораздо рѣзче, чѣмъ Филиппъ этого ожидалъ, но дядя на этотъ разъ долго не соглашался переписать его. Наконецъ, нѣкоторыя выраженія были имъ измѣнены, и Филиппъ успокоился, потому что содержаніе втораго письма было гораздо уже сдержаннѣе и логичнѣе.
Они такъ долго провозились за сочиненіемъ отвѣта Гэю, что Филиппу поневолѣ пришлось ночевать у нихъ въ Гольуэлѣ. Когда всѣ разошлись, мистеръ Эдмонстонъ вошелъ въ уборную жены, которая сидѣла тамъ одна, у камина. Дверь въ комнату Чарльза была тщательно заперта.
— Ну, — сказалъ мужъ: — ты можешь объявить Эмми, что между нею и Гэемъ все кончено. Слава Богу, она во-время спасена. Вотъ, что значитъ рѣшать дѣло въ моемъ отсутствіи!
Это было только начало его проповѣди. Затѣмт, посыпались упреки на Гэя, жалобы на свою снисходительность, сожалѣніе, что Эмми допустили привязаться къ такому недостойному человѣку, и вся эта іереміада длилась очень долго. Кроткая мистриссъ Эдмонстонъ покорно выслушала его, въ надеждѣ, что утро вечера мудренѣе, и что завтра мужъ ея, вѣроятно, будетъ спокойнѣе. Но утромъ онъ твердилъ тоже самое; онъ говорилъ, что Эмми должна положительно отказаться отъ Гэя, а на послѣдняго несъ цѣлыя горы обвиненій. Жена вздумала-было защищать молодаго Морвиля, но мистеръ Эдмонстонъ просто крикнулъ на нее за это. Дѣло въ томъ, что Филиппъ между разговоромъ намекнулъ какъ-то дядѣ, что въ глазахъ тетки Гэй безукоризненъ; этотъ намекъ пришелъ на память мистеру Эдмонстону въ минуту объясненія его съ женой, и онъ не далъ ей даже заикнуться о Гэѣ. Дѣлать было нечего, слѣдовало приготовить Эмми къ удару. Свиданіе матери съ дочерью произошло въ уборной, въ этомъ центрѣ всѣхъ домашнихъ тайнъ. Мать со слезами на глазахъ встрѣтила Эмми, когда та пришла поздороваться съ ней.
— Мама! Что это значитъ? вы плачете! спросила дочь въ тревогѣ.
— Другъ мой! Для тебя настали черные дни, — сказала мать. — Будь тверда. Гэй разсердилъ папа своимъ письмомъ и нѣкоторыми выраженіями, сказанными имъ на счетъ его и Филиппа. Дѣло приняло серьезный оборотъ и, — Эмми, соберись съ духомъ и выслушай меня — отецъ написалъ Гэю, что между имъ и тобою все кончено!
— Онъ нагрубилъ папа? повторила Эмми, какъ бы не разслушавъ конца рѣчи матери. — Воображаю, какъ онъ теперь раскаевается!
Не успѣла она это выговорить, какъ дверь изъ комнаты Чарльза распахнулась настежъ, и больной, полуодѣтый, съ однимъ костылемъ подъ рукою, едва ковыляя, добрался до стула, на которомъ сидѣла сестра, опустивъ руки на колѣни и поникнувъ головою.
— Не грусти, малютка! сказалъ онъ: — честью тебѣ отвѣчаю, что это мерзкая сплетня мистриссъ Гэнлей. Вѣрь мнѣ, что все откроется; это только первый подводный камень для вашей взаимной любви. Не плачь же! уговаривалъ онъ Эмми, замѣтивъ, что слезы градомъ покатились по ея щекамъ!
— Чарли! замѣтила мать, сама едва удерживаясь отъ слезъ:- хорошо ли мы дѣлаемъ, что обнадеживаемъ ее?
— Еще бы! вѣдь это все Филипповы интриги! возразилъ Чарльзъ, съ сердцемъ.
— Вовсе не интриги, Чарли, а скорѣе несчастіе, — сказала мать, и передала имъ все, что знала объ исторіи съ письмами. Эмми все время стояла молча, облакотившись на спинку братнина кресла. Чарльзъ съ жаромъ протестоваль противъ обвиненій Гэя, и стоялъ на своемъ, что рано или поздно, а истина откроется.
— Я сейчасъ одѣнусь, пойду къ отцу и открою ему глаза, — говорилъ онъ, съ трудомъ пробираясь обрэтно въ свою комнату. Эмми ожила надеждой, а мать, твердо вѣрившая въ силу воли Чарльза и въ его здравый разсудокъ, тоже начала утѣшать себя мыслью, что сегодняшній день все поправитъ.
