Уилки Коллинз - Деньги миледи
— По большей части в Париже, дорогая тетушка. Франция ведь единственная страна в мире, где можно жить, — по той простой причине, что одни только французы знают толк в жизни. Однако в Англии все же ждут друзья, родственники. Приходится время от времени возвращаться и в Лондон, к родным пенатам…
— Особенно когда в Париже денежки улетучиваются, — продолжила леди Лидьяр. — Ты, кажется, это собирался сказать?
Феликс отнесся к замечанию ее милости с восхитительным добродушием.
— Вы, как всегда, искритесь юмором! — воскликнул он. — Мне бы вашу жизнерадостность! Да, денежки, как вы изволили выразиться, действительно улетучиваются. Клубы, знаете ли, биржи, скачки; в одном месте попытаешь счастья, в другом рискнешь… Где-то выиграешь, где-то проиграешь, зато уж на скуку жаловаться грех! — Замолчав, он вопросительно взглянул на леди Лидьяр; улыбка постепенно сошла с его лица. — То ли дело у вас, — снова заговорил он. — Жизнь ваша, должно быть, сплошное удовольствие. Извечный вопрос всех нуждающихся — где достать денег? — никогда не омрачал вашего чела. Завидую вам от души! — Он снова замолчал, на сей раз видимо озадаченный. — В чем дело, дорогая тетушка? Вас как будто что-то тревожит?
— Меня тревожит этот разговор, — отрезала леди Лидьяр. — Как раз сейчас деньги — очень болезненный для меня вопрос. — Она не сводила глаз с племянника, проверяя, какое впечатление произведут на него эти слова. — Видишь ли, нынче утром я одним росчерком пера лишила себя пятисот фунтов. А всего неделю назад не удержалась и приобрела новую картину для моей галереи. — Она кивнула на занавешенную пурпурным бархатом арку в конце гостиной — вход в картинную галерею. — Меня в дрожь бросает, как вспомню, сколько пришлось за нее выложить! Еще бы — пейзаж Гоббемы[1]! Да еще Национальная галерея все время перебивала мне цену. Одно утешение, — заключила она, переходя, по обыкновению, к соображениям низшего порядка, — после моей смерти Гоббема будет стоить еще дороже.
Когда леди Лидьяр снова подняла на племянника глаза, в них мелькнула весьма удовлетворенная усмешка.
— Что, с цепочкой что-нибудь не в порядке? — осведомилась она.
Феликс, рассеянно теребивший цепочку от часов, вздрогнул, словно очнувшись от сна. Пока тетушка говорила, его веселость мало-помалу угасала, и под конец он сделался так серьезен и одновременно так стар, что в ту минуту и самый близкий из друзей не узнал бы его. Вопрос леди Лидьяр застал его врасплох, и теперь он явно подыскивал оправдание для затянувшейся паузы.
— Никак не могу понять, — начал он, — чего мне недостает в вашей великолепной гостиной. Чего-то, знаете ли, такого привычного, что я рассчитывал непременно здесь увидеть…
— Может быть, Тобби? — предположила леди Лидьяр, продолжая наблюдать за племянником с тою же язвительной улыбкой.
— Вот-вот! — вскричал Феликс, с радостью хватаясь за спасительное объяснение. — А я-то думаю: почему никто не рычит у меня за спиной и не рвет зубами мои панталоны?
Улыбка стерлась с лица ее милости. Тон, каким племянник позволил себе говорить об ее собаке, был крайне непочтителен, и леди Лидьяр ясно показывала, что ей это не нравится. Феликс, однако, не внял молчаливому укору.
— Милый, милый Тобби! — продолжал он. — Такой славный толстячок! И с таким дьявольским характером! Даже не знаю, люблю я его или ненавижу. Где он, кстати?
— Болен, лежит в постели, — отвечала леди Лидьяр с таким мрачным видом, что даже Феликсу сделалось не по себе. — Я как раз собиралась с тобой о нем поговорить. Ты у нас всегда всех знаешь. Скажи мне, нет ли у тебя, случайно, на примете хорошего собачьего лекаря? Тот, что пользует Тобби, меня совершенно не устраивает.
— Ветеринар? — уточнил Феликс.
— Да.
— Все они шарлатаны, дорогая тетушка. Для них чем собаке хуже, тем лучше: счета-то растут. А что! Пожалуй, я знаю одного человека — одного джентльмена, — который мог бы вам помочь: в собаках и лошадях разбирается лучше, чем все ветеринары, вместе взятые. Мы с ним как раз вчера плыли через Ла-Манш на одном пароходе. Вы, разумеется, слышали о нем: это младший сын лорда Ротерфилда, Альфред Гардиман.
— Владелец племенной фермы? Тот, что вывел знаменитую породу скаковых лошадей? — вскричала леди Лидьяр. — Но, Феликс, дорогой, разве я посмею беспокоить из-за Тобби такого человека?
Феликс добродушно расхохотался.
— В жизни не встречал более неуместной скромности! — объявил он. — Да Гардиман сам жаждет познакомиться с вашей милостью! Он, как и все, наслышан о великолепном убранстве нашего дома и мечтает взглянуть на него воочию. Его лондонская квартира находится неподалеку, на Пэл-Мэлл. И если только он куда-нибудь не отлучился, мы можем вызвать его сюда хоть через пять минут. Но, может быть, сначала я сам взгляну на больного?
Леди Лидьяр покачала головой.
— Изабелла говорит, лучше пока его не беспокоить, — пояснила она. — А Изабелла понимает его, как никто другой.
— Изабелла? — Брови Феликса удивленно поползли вверх. — Это кто такая?
Леди Лидьяр рассердилась на себя за неосторожное упоминание Изабеллы в присутствии племянника: Феликс определенно был не из тех, кого ей хотелось бы посвящать в свои дела.
— Изабелла у меня человек новый, появилась в доме уже после твоего отъезда, — лаконично ответила она.
— Наверное, молода и хороша собою? — спросил Феликс. — Э-э, как строго вы смотрите! И не отвечаете. Стало быть, молода и хороша. Так что мне будет позволено сначала осмотреть — нового человека в доме или новую картину в галерее? Ага, кивок на галерею. Понял, понял! — Он встал и направился было к галерее, но, не пройдя и двух шагов, остановился. — Держать в доме хорошенькую девицу — чрезвычайно ответственная миссия, тетушка, — с напускной важностью произнес он. — Знаете, я не удивлюсь, если в конечном счете эта Изабелла обойдется вам дороже Гоббемы. Кто это там в дверях?
В дверях оказался Роберт Моуди, вернувшийся из банка. Мистеру Феликсу Суитсэру, по его близорукости, пришлось вставлять в глаз монокль — только тогда он узнал первого министра леди Лидьяр.
— А-а, почтеннейший Моуди! Да он совсем не стареет! Надо же, ни сединки в волосах! А взгляните на мои! Какой краской пользуетесь, Моуди? Да, будь он человек открытый — вроде меня, — он бы сказал! А так — смотрит на меня букой и держит язык за зубами. Эх, если б я тоже умел держать язык за зубами в бытность мою на дипломатической службе — помните? — до каких бы чинов я теперь дослужился! Однако, Моуди, не стану вас задерживать вы ведь пришли что-то сообщить ее милости?
В ответ на оживленное приветствие мистера Суитсэра Моуди суховато поклонился, а поток неуместных шуточек в свой адрес пресек вежливым, но удивленным взглядом, после чего обратился к хозяйке.
— Принесли банкноту? — спросила леди Лидьяр.
Моуди выложил банкноту на стол.
— Я не мешаю? — осведомился Феликс.
— Нет, — ответила леди Лидьяр. — Мне нужно написать одно письмо, но это займет всего несколько минут. Хочешь — оставайся здесь, хочешь — пойди взгляни на Гоббему, как угодно.
Феликс снова не спеша направился в сторону галереи. За несколько шагов от входа он остановился полюбоваться на горку итальянской работы, заставленную дорогим старинным фарфором. Будучи признанным ценителем прекрасного (и никем иным), мистер Суитсэр не преминул отдать дань восхищения содержимому горки.
— Прелестно! Прелестно! — приговаривал он, для наилучшего ракурса откинув голову несколько набок.
Предоставив ему самостоятельно восторгаться редким фарфором, леди Лидьяр и Моуди вернулись к своим делам.
— Наверное, нужно на всякий случай переписать номер банкноты? — спросила леди Лидьяр.
Моуди достал из жилетного кармана бумажку с цифрами.
— Я сделал это еще в банке, миледи.
— Очень хорошо. Оставьте у себя. И надпишите-ка конверт, покамест я составлю письмо. Как зовут священника?
Моуди сообщил фамилию священника и написал адрес на конверте. Неожиданно вернулся Феликс: случайно обернувшись, он увидел тетушку и ее дворецкого за письменным столом, и его осенило.
— Найдется у вас лишнее перо? — спросил он. — Я подумал: почему бы мне не написать Гардиману прямо сейчас? Ведь чем раньше он осмотрит Тобби, тем лучше. Правда, тетушка?
Леди Лидьяр с улыбкой указала на поднос с перьями. Проявляя заботу о собаке, Феликс, безусловно, выбрал кратчайший путь к тетушкиному сердцу. Писал он размашисто, с нажимом, часто обмакивая перо.
— Эка мы все прилежно скрипим перьями — как три переписчика в конторе! — бодро заметил он, заканчивая работу. — Словно на хлеб зарабатываем. Вот, Моуди, пошлите кого-нибудь с этой запиской к мистеру Гардиману, да поскорее.
Отправив посыльного, Роберт вернулся в гостиную и с конвертом в руке ждал, когда хозяйка кончит писать. Феликс опять — уже в третий раз — неторопливо двинулся к картинной галерее. Наконец леди Лидьяр отложила перо. Только она успела забрать у Моуди конверт и вложить в него письмо имеете с банкнотой, как из внутренних покоев, где Изабелла выхаживала больного пса, раздался пронзительный крик.
