Лидия Червинская - Невидимая птица

Учись и все-таки не верь.
Узнай и все-таки забудь.
Закрытую надолго дверь,
Спокойную – не долго – грудь.

Все беспощадное, родное,
Что так печально любишь ты.
Как теплые зимой цветы,
Как это узкое, ночное,
Вдруг посиневшее окно…

Вернись… и все-таки пойми
Все, что усталыми людьми
Осмеяно и прощено.

И все равно от слова или звука,
От правды или только от любви,
Судьбу свою печальной не зови,
Пусть это не страдание, а мука…
Холодное, далекое, лови.
И верь без умысла, и верь без сожаленья
(О как расчетливы обиды и сомненья)
– Холодной и прозрачной темноты
Не бойся. Этот призрак – ты.

Что, если все в тебе – мятежность и покой,
И то, о чем совсем не надо слов…
Что, если ты, измученный такой,
Опять простить (в который раз?) готов.

Не надо пить вина,
В нем тоже правды нет.
Так лучше. Ключ к сердцам умышленно затерян.

Так лучше. Тишина
И зябкий лунный свет,
Который, как и ты, изменчив, грустен, верен.

От возможных друзей, от возможных обид,
От возможного, все-таки, полупризнанья,
От возможного счастья так сердце болит…
– До свиданья.

Проезжали игрушечный мост над рекой,
И откуда, откуда он взялся такой
В этом городе грустно-знакомом?

От возможных ошибок… Пожалуй, не надо.
И опять, и надолго молчанье.
Слишком рано закрылась калиточка сада
Перед тоже как будто приснившимся домом.
– До свиданья.

И вернулось голубое, лунное,
Потушило солнца красный свет.
И любовь вернулась однострунная,
(Та любовь, в которой счастья нет).

Мы с тобой живем полузастенчиво,
Провожаем с грустью каждый день.
Любим город наш туманный и изменчивый,
И стихи, и позднюю сирень.

Есть другое, темное, влюбленное,
Я о нем давно не говорю.
И опять: усталые и сонные….
И опять: за все благодарю…

Как много еще непрочитанных книг,
Как много людей привлекательно-новых.
И как этот город прозрачно-велик
(Прозрачнее всех городов).

Но только – от этих тюльпанов лиловых,
От сумерек белых усталого дня,
От верности тем, кто не знает меня,
От смутных предчувствий и снов…

От правды, которой нельзя повторять,
От этого, вот, ясновиденья скуки…
Так жалко опущены сильные руки,
И нечего, нечего делать опять.

Еще осталось в жизни суховатой
Немного правды и немного скуки.
И то, в чем мы по-детски виноваты,
Наказаны и прощены…

Еще остались в этой жизни сны
(Мне часто снятся ласковые руки…)

Так постепенно, грустно-неизбежно
Открылся мир – жалеющий и жалкий…
И только пахнут гниловато-нежно
Уснувшие, от теплоты, фиалки.

Не та любовь, конец которой счастье,
И не тоска, конец которой сон…

Но равнодушие, но холод беспристрастья,
Но сумеречный свет от трех окон.
Скорей бы наступила темнота…
(А в ней к утру распустятся каштаны.)
Зачем мы поняли – так грустно и так рано,
Зачем мы поняли – не та любовь, не та,
И боль не та, которой смерть конец…

Но равнодушие нетронутых сердец,
И что-то в них, чему и я поверю,
Все потеряв, и пережив потерю.

Не надо трогать слово: благодарность,
Ведь лучшего на свете не найти.
– В большом кафе, рассветном и угарном,
Остались те, кто позабыл уйти.

И оттого, что мне их жаль немного,
И оттого, что я не лучше их,
Такое слово стало стыдно трогать…

О заблудившейся любви,
Без воплощенья, без слиянья…
В которой даже нет страданья
И права на него.

Что перед ней слова твои
И злобные, и дорогие,
Но так случайно не другие?
– Не значат ничего.

Я буду ждать, чтоб все сгорело,
И в пепле, в сумерках, в дожде
Пойму, зачем, и в чем, и где
Мое печальнейшее дело.

Так гасят елочные свечи,
Так укорачивают встречи,
Перестают любить.

Так видят: листья все опали
И солнца больше нет.
Так расстаются без печали
И продолжают жить.

Так покоряют сердце скуке,
Так – в жизни исчезают звуки
И проникает свет.

Я замечаю в первый раз:
Луна плывет над облаками,
Как тень медузы под волной,
Как взгляд опустошенных глаз,
Как слово, сказанное нами,
Потушенное тишиной…

Уже давно из-за угла
Нас сторожит рассвет осенний.
Тень горя – как другие тени –
Не есть, а будет и была.

Все возникает только в боли,
Все воплощается в тоске —
И тает от дождя опять…
Неуловимость нашей доли:
Как легкий холодок в руке,
Которой нечего поднять.

Господи, откуда эта
Щедрость зимнего рассвета?
Столько неба голубого…

Не найти настоящего слова
В оправданье скитанья такого,
В оправданье такой пустоты.

Сердце, сердце, как же ты
Не устало ждать ответа?
(Верность – грустная примета.)

Только с Вами. Только шепотом,
В удивленной тишине,
Поделюсь неполным опытом,
Памятным, понятным мне…

Гордым опытом бездомности,
Стыдным опытом любви,
Восхищенною нескромностью
И смирением в крови. –

– Из светлеющей огромности
Лета в городе пустом,
Две дороги: в смерть и в дом.

Холодно. Тоска бездетная
Вновь протягивает руку
Под октябрьским, под дождем…
А цыганское, рассветное
Предвещает ту разлуку,
Для которой все живем.

Дружба – отраженье одиночества,
Выдумка, герой которой Вы,
Исполненье смутного пророчества,
Отблеск недоступной синевы.

А любовь – бесполая, безгласная –
Слабый след рассветного луча…

Что за этим? Неизбежно-ясная
Смерть Ивана Ильича.

Я признаю, что побеждает смех,
И все-таки смеяться не хочу.
Я все ценю – и ласку, и успех –
И все-таки горячему лучу
Предпочитаю осень, дождь, закат.

Я сознаю: никто не виноват.
Слезам своим не верю. Отчего ж
Сознание и чувство раздвоилось –
И ложь нужна, необходима ложь,
Чтоб сердце от сочувствия забилось.