Бертольд Брехт - Мамаша Кураж и ее дети
Мамаша Кураж. Полгульдена. Настоящая цена этой пряжке два гульдена. (Слезает с фургона.)
Фельдфебель. Пряжка не новая. Здесь такой ветер, надо рассмотреть ее как следует. (Берет пряжку и идет за фургон.)
Мамаша Кураж. По-моему, совсем не дует.
Фельдфебель. Может, она и стоит полгульдена, все-таки серебро.
Мамаша Кураж (идет к нему за фургон). Здесь добрых шесть унций.
Вербовщик (Эйлифу). А потом мы выпьем по стаканчику, мы ведь мужчины. Задаток у меня с собой, пойдем.
Эйлиф колеблется.
Мамаша Кураж. Так и быть, полгульдена.
Фельдфебель. Не понимаю. Я всегда стараюсь держаться позади. Фельдфебель — уж чего безопасней? Всегда можно других послать вперед, чтобы они покрыли себя славой. Даже обедать охота пропала. Я себя знаю, теперь кусок не полезет в горло.
Мамаша Кураж. Нельзя из-за этого так убиваться, чтобы даже аппетит пропадал. Не суйся вперед, и все дела. На вот, хлебни водки, братец. (Дает ему водки.)
Вербовщик (взял Эйлифа под руку и тянет его за собой в глубь сцены). Тебе дают десять гульденов чистоганом, и ты герой, ты сражаешься за короля, и бабы дерутся из-за тебя. И можешь дать мне по морде за то, что я тебя оскорбил. (Оба уходят.)
Немая Катрин соскакивает с фургона и издает нечленораздельные звуки.
Мамаша Кураж. Сейчас, Катрин, сейчас. Господин фельдфебель еще не расплатился. (Пробует на зуб полгульдена.) Я люблю всякую монету проверить. Я, фельдфебель, уже нарывалась. Нет, монета в порядке. А теперь поехали дальше. Где Эйлиф?
Швейцеркас. Он ушел с вербовщиком.
Мамаша Кураж (после паузы). Эх ты, простак. (Катрин.) Я знаю, ты не можешь говорить, ты не виновата.
Фельдфебель. Хлебни-ка и ты водки, мать. Такие-то дела. Солдат — это еще не так плохо. Ты хочешь кормиться войной, а сама со своими детьми думаешь отсидеться в сторонке?
Мамаша Кураж. Теперь придется тебе вместе с братом тащить фургон, Катрин.
Брат и сестра впрягаются в фургон и трогают с места. Мамаша Кураж идет рядом. Фургон катится дальше.
Фельдфебель (глядя им вслед).
Войною думает прожить.
За это надобно платить.
2
В 1625–1626 годах мамаша Кураж колесит по Польше в обозе шведской армии. Близ крепости Вальгоф она встречает своего сына. Удачная продажа каплуна и расцвет славы смельчака-сына.
Палатка командующего. Рядом с ней кухня. Слышна канонада. Повар торгуется с мамашей Кураж, которая хочет продать ему каплуна.
Повар. Шестьдесят геллеров за эту паршивенькую птичку?
Мамаша Кураж. Паршивенькая птичка? Да это же жирная скотина! Неужели этот обжора-командующий не может выложить за него каких-нибудь несчастных шестьдесят геллеров? Горе вам, если вы оставите его без обеда.
Повар. Да я на десять геллеров дюжину таких куплю где угодно.
Мамаша Кураж. Что, такого каплуна вы достанете где угодно? Это в осаде-то, когда с голодухи у всех глаза на лоб скоро вылезут? Полевую крысу вы, может быть, и достанете, я говорю «может быть», потому что всех крыс сожрали, и за одной голодной полевой крысой пять человек гоняется чуть ли не полдня. Пятьдесят геллеров за огромного каплуна во время осады!
Повар. Ведь не они же нас осаждают, а мы их. Мы осаждаем, вдолбите это себе в голову.
Мамаша Кураж. Но жратвы у нас тоже нет, даже еще меньше, чем у них в городе. Еще бы, они запаслись заранее. Говорят, что они там живут в свое удовольствие. А мы! Я была у крестьян, у них нет ничего.
Повар. У них есть. Они припрятывают.
Мамаша Кураж (торжествующе). У них нет ничего. Они разорены, и точка. Они положили зубы на полку. Уж я насмотрелась: корешки из земли выкопают и едят, кожаный ремень сварят и пальчики облизывают. Вот оно как. А я отдавай каплуна за сорок геллеров!
Повар. За тридцать, а не за сорок. Я сказал: за тридцать.
Мамаша Кураж. Послушайте, это же особенный каплун. Какое это было талантливое животное! Говорят, он жрал только под музыку, у него даже был свой любимый марш. Он умел считать, такой он был смышленый. И вам жаль заплатить за него сорок геллеров? Командующий оторвет вам голову, если вы ничего не подадите на стол.
Повар. Видите, что я делаю? (Достает кусок говядины, и готовится его разрезать.) У меня есть кусок говядины, я его изжарю. Даю вам последний раз подумать.
Мамаша Кураж. Валяйте, жарьте. Мясо прошлогоднее.
Повар. Вчера вечером этот бык еще разгуливал, я видел его собственными глазами.
Мамаша Кураж. Значит, он уже при жизни вонял.
Повар. Ну, что ж, буду варить пять часов, жестким не будет. (Разрезает кусок.)
Мамаша Кураж. Положите побольше перцу, чтобы господин командующий не услыхал вони.
В палатку входят командующий, полковой священник и Эйлиф.
Командующий (похлопывая Эйлифа по плечу). Ну, сынок, входи к своему командующему и садись по правую руку от меня. Ты совершил подвиг, ты настоящий благочестивый воин. То, что ты сделал, ты сделал во имя бога, в войне за веру, это я особенно ценю, ты получишь золотой браслет, как только я возьму город. Мы пришли спасти их души, а они что, бессовестное, грязное мужичье! Они угоняют от нас скот! Зато попов своих они кормят до отвала. Но ты им дал урок хорошего поведения. Я налью тебе кружку красного, и мы с тобой выпьем. (Пьют.) Священнику не дадим ни хрена, он у нас святоша. А чего бы ты хотел на обед, душа моя?
Эйлиф. От куска мяса я бы не отказался.
Командующий. Повар, мяса!
Повар. И он еще приводит гостей, когда и так есть нечего.
Мамаша Кураж знаком велит ему замолчать, потому что она прислушивается к разговору в палатке.
Эйлиф. Повозишься с крестьянами, поколотишь их — и сразу есть хочется.
Мамаша Кураж. Иисусе, это же мой Эйлиф!
Повар. Кто?
Мамаша Кураж. Мой старший. Два года я его не видала. У меня украли его на дороге. Он здесь, видно, в большом фаворе, если сам командующий приглашает его на обед, а что у тебя за обед? Дерьмо! Ты слышал, чего пожелал гость: мяса! Послушай меня, забирай каплуна, он стоит один гульден.
Командующий (садится за стол с Эйлифом и полковым священником, орет). Тащи обед, Ламб, не то убью тебя, чертов повар!
Повар. Давай сюда, черт с тобой, вымогательница.
Мамаша Кураж. А я думала, это паршивенькая птичка.
Повар. Черт с ней, давай ее сюда, цена твоя бешеная, пятьдесят геллеров.
Мамаша Кураж. Я сказала: один гульден. Для моего старшего, для дорогого гостя господина командующего, мне ничего не жаль.
Повар (дает ей деньги). Ну так ощипай его хотя бы, пока я разведу огонь.
Мамаша Кураж (садится, ощипывает каплуна). Хотела бы я знать, какое он сделает лицо, когда меня увидит. Это мой смелый и умный сын. У меня есть еще и дурачок, но дурачок честный. Дочь — пустое место. Но она, по крайней мере, молчит, это уже кое-что.
Командующий. Выпей еще, сынок, это мое любимое фалернское, у меня осталась еще одна бочка, самое большее — две, но мне его не жалко, когда я вижу, что есть еще у моих ребят настоящая вера. А пастырь пускай опять на нас посмотрит, он только проповедует, а как дело делается, он не знает. Ну, а теперь, Эйлиф, сын мой, доложи нам подробнее, как ты перехитрил крестьян и захватил двадцать волов. Надеюсь, они скоро будут здесь.
Эйлиф. Через день, на худой конец — через два.
Мамаша Кураж. Какая предусмотрительность со стороны моего Эйлифа: волов пригонят только завтра. А то бы вы на моего каплуна и смотреть не стали.
Эйлиф. Значит, дело было так. Я узнал, что крестьяне тайком, по ночам, сгоняют в одно место волов, которых они от нас прятали по всему лесу. Оттуда волов должны были погнать в город. Я не стал мешать крестьянам. Пускай, думаю, сгоняют своих волов, им легче искать их в лесу, чем мне. А людей своих я довел до того, что они только о мясе и думали. Два дня я урезал и без того скудный паек. У них слюнки текли, когда они слышали какое-нибудь слово на «м», например «мята».
Командующий. Ты поступил умно.
Эйлиф. Возможно. Все остальное уже мелочи. Разве только вот, что у крестьян были дубинки, и их было втрое больше, чем нас. Они зверски на нас напали. Четверо мужиков загнали меня в кустарник, вышибли у меня меч из рук и кричат: «Сдавайся!» Что делать, думаю, они же сделают из меня фарш.
