Теодор Фонтане - Эффи Брист
– Где ты была?
– За кустами ревеня. У него такие большие листья, даже больше, чем фиговые.
– Как тебе не стыдно!
– Это вам должно быть стыдно, потому что вы проиграли. У Гульды такие глазищи, и опять ничего не увидела. Вот разиня!
С этими словами Эффи вновь сорвалась с места и помчалась прямо через круглую площадку к пруду, как видно собираясь сначала спрятаться в густом орешнике, который рос на берегу, потом обогнуть кладбище, дом и оттуда снова добраться до флигеля и заветной скамейки. Все это было хорошо рассчитано, но не успела она обогнуть пруд, как сзади со стороны дома ее окликнули. Обернувшись, она увидела маму; та вышла на каменную лестницу и махала ей платком. Мгновенье – и Эффи стояла перед ней.
– Ты все еще в своей матроске, а наш гость уже здесь. Ты никогда не готова вовремя.
– Я-то вовремя, а вот наш гость явился не вовремя. До часу дня еще далеко.
И, обернувшись к близнецам – Гульда осталась далеко позади, – она крикнула:
– Играйте пока одни. Я сейчас приду.
30
Через минуту Эффи в сопровождении матери вошла в большой зимний сад, который занимал почти весь нижний этаж флигеля.
– Ты не имеешь права меня бранить, мама. Сейчас только половина первого. Зачем он приехал так рано? Кавалер не должен опаздывать, но еще хуже являться слишком рано.
Госпожа фон Брист была явно смущена, а Эффи, ласкаясь к ней, продолжала:
– Прости меня, ты ведь знаешь, что я могу быть очень быстрой. Не пройдет и пяти минут, как Золушка превратится в принцессу. А он пока подождет или побеседует с папой.
И, кивнув матери, Эффи собралась взбежать по железной лесенке, ведущей из зимнего сада в верхний этаж флигеля, но госпожа фон Брист, которая считала допустимым при известных обстоятельствах некоторое нарушение этикета, удержала дочь. Она окинула взглядом стоявшее перед ней очаровательное юное существо, все еще разгоряченное игрой и как бы воплотившее в себе самое жизнь во всей ее свежести, и сказала будто про себя:
– А еще лучше тебе вовсе не переодеваться. Да, останься в этом костюме. Ты в нем очень хорошо выглядишь. И пусть если даже не так... но ты выглядишь естественно, так... ну, словно ты ничего не знаешь, а в данный момент это самое главное. Дело в том, что я должна тебе сказать, моя дорогая Эффи, – тут она взяла обе руки дочери в свои, – я должна тебе сказать...
– Что с тобой, мама? Ты меня пугаешь.
– Я должна тебе сказать, Эффи, что барон Инштет-тен только что просил твоей руки.
– Просил моей руки? Ты шутишь?
– Такими вещами не шутят, Эффи. Ты видела его позавчера, и надеюсь, он тебе понравился. Он, разумеется, старше тебя, но это даже лучше, к тому же человек он с характером, прочным положением и твердыми правилами в жизни. Если ты не ответишь «нет», – а я верю, что моя умница Эффи этого не сделает, – то в свои двадцать лет ты займешь в свете место, какого другие добиваются лишь к сорока. И оставишь далеко позади свою маму.
Эффи молча обдумывала подходящий ответ. Но прежде чем она успела это сделать, из примыкающих к флигелю комнат послышался голос отца, и сейчас же вслед за этим в зимний сад вошел советник дворянства фон Брист, хорошо сохранившийся для своих пятидесяти лет мужчина с изысканными манерами, и вместе с ним барон Инштеттен, стройный брюнет с военной выправкой.
Увидев его, Эффи невольно вздрогнула. Впрочем, ее замешательство продолжалось недолго, ибо почти в то самое мгновенье, когда Инштеттен с дружеским поклоном приблизился к ней, в среднем настежь раскрытом окне зимнего сада, среди полускрывающих его зарослей дикого винограда, мелькнули головки близнецов, и Гер-та, наиболее шаловливая из них, крикнула:
– Иди сюда, Эффи!
Затем она отпрянула назад, и обе сестры, стоявшие на спинке скамейки, спрыгнули в сад, откуда донесся их затаенный смех.
Глава третья
В тот же день состоялась помолвка барона Инштет-тена.с Эффи Брист. Жизнерадостный отец невесты, который не так-то легко освоился со своей торжественной ролью, провозгласил за обедом тост за здоровье юной четы. Госпоже фон Брист при этом немножко взгрустнулось: она вспомнила о том, что было восемнадцать лет тому назад, и сердце ее болезненно сжалось. Но только на мгновенье: чего не получила она сама, досталось ее дочери. Это было тоже неплохо, а быть может, и лучше. Ее жизнь с мужем протекала в общем вполне сносно, хотя Брист и был немного прозаичен, а порой чуточку фриволен. К концу обеда, когда стали разносить мороженое, старый советник дворянства вновь поднялся, чтобы провозгласить всеобщий семейный брудершафт. Он обнял Инштеттен а и крепко поцеловал его в левую щеку. Однако на этом дело не кончилось. Помимо обычного обращения на «ты», Брист стал придумывать и рекомендовать для внутреннего, домашнего обращения различные имена и титулы, нечто вроде семейного табеля рангов, разумеется с учетом особенностей и достоинств каждого, как врожденных, так и благоприобретенных. Для его супруги, например, лучше всего подходило обычное «мама» (бывают ведь и молодые мамы). Зато сам он решительно отрекся от почетного «папа» и предпочел остаться просто «Брист», хотя бы потому, что это звучит кратко. Что же касается детей, – тут советник невольно покосился на Инштеттена, который был всего на двенадцать лет моложе его, – то Эффи пусть будет Эффи, а Геерт – Геертом. Кстати, имя Геерт, кажется, означает – высокий, стройный ствол, – ну, тогда Эффи пусть и будет тем самым плющом (Еfеu – по-немецки, плющ; несколько напоминает имя Эффи), который обовьется вокруг этого ствола. Жених и невеста несколько смутились, Эффи даже немного, чисто по-детски, рассердилась, а госпожа фон Брист сказала:
– Говори все, что хочешь, Брист, и произноси свои тосты по любому поводу, но, прошу тебя, оставь в покое поэтические сравнения, в них ты ровным счетом ничего не смыслишь.
Это справедливое и мудрое замечание не вызвало особых возражений со стороны Бриста.
– Возможно, ты и права, Луиза, – согласился он.
Как только встали из-за стола, Эффи попросила разрешения пойти к пастору. «Гульда, наверное, рассердится на меня, – думала она дорогой. – Я, как-никак, опередила ее, а она была всегда такой тщеславной и самолюбивой». Но ожидания Эффи не вполне оправдались. Гульда выдержала характер и вела себя превосходно, предоставив все проявления недовольства и досады своей матери, госпоже Нимейер, у которой вырвалось несколько весьма странных замечаний, вроде: «Да, да, вот так всегда. Конечно. Не сумела мать, так сумела дочь. Это всем известно. Старинные семьи всегда изо всех сил держатся друг за друга».
Старый пастор был смущен и рассержен этим неуемным градом колкостей, выходивших далеко за рамки приличия, и еще раз пожалел о том, что некогда женился на экономке.
Естественно, что от пастора Эффи направилась к кантору Янке. Близнецы уже поджидали ее и встретили в палисаднике перед домом.
– Ну, Эффи, – спросила Герта, когда они втроем прогуливались взад и вперед среди цветущих кустов акации, – ну, Эффи, как ты себя чувствуешь?
– Да как? Очень хорошо! Мы уже на «ты» и называем друг друга по имени. Его зовут Геерт, но помнится, я вам об этом уже говорила.
– Да, говорила. Но меня все это немного пугает. Избранник ли он твоего сердца?
– Разумеется, да! Тебе не понять этого, Герта. Таким избранником может стать каждый. Конечно, если он дворянин, занимает прочное положение и недурен собой.
– Боже мой, Эффи, что ты говоришь? Прежде ты рассуждала совсем иначе.
– Прежде да.
– И ты вполне счастлива?
– Через два часа после помолвки всегда вполне счастливы. По крайней мере я так думаю.
– А тебе не... как бы это сказать... немножко не страшно?
– Да, но совсем немножко. Надеюсь, что и это скоро пройдет.
Покончив со своими визитами к пастору и кантору – продолжались они в общей сложности не более получаса, – Эффи снова вернулась домой. Там, на веранде, уже собирались пить кофе. Тесть и зять прогуливались по аллее между платанами. Брист рассуждал о трудностях, связанных с должностью ландрата. Ему несколько раз усиленно навязывали этот пост, но он всегда от него отказывался.
– Быть вполне свободным и иметь возможность распоряжаться собой по собственному усмотрению для меня приятней всего и уж, во всяком случае, приятней, чем – пардон, Инштеттен, – чем все время следить за каждым взглядом свыше, угадывать мысли и желания высшего и высочайшего начальства-Нет, это не по мне. Здесь я свободен, здесь я живу и радуюсь каждому зеленому листику, каждой лозе дикого винограда, что обвивает эти окна.
Он говорил еще долго и все в том же духе, приводя всевозможные возражения против государственной службы и чиновничества и лишь изредка, к месту и не к месту, прерывая себя коротким и извиняющимся «пардон, Инштеттен». Тот механически кивал ему головой, но явно не вникал в суть разговора и только все время как зачарованный глядел на окно, увитое тем самым диким виноградом, о котором только что упоминал Брист. Всякий раз, проходя мимо него, он видел среди зеленых лоз рыжие девичьи головки и слышал веселый голос: «Иди сюда, Эффи!»
