Алексей Толстой - Собрание сочинений в 10 томах

Опенками полно лукошко,
А масленик некуда деть;
На камне червивом морошка
Раскинула тонкую сеть.
И мох, голубой и пахучий,
Окутал поваленный пень;
Летают по хвое горючей
Кружками и светы и тень,
Шумят, вековечные, важно
И пихты, и сосны, и ель…
А в небе лазоревом бражно,
Хмельной, поднимается Лель.[21]
Вином одурманены, пчелы
В сырое дупло полегли.
И стрел его сладки уколы
В горячие груди земли.

Ох, кукуется кукушке в лесу!
Заплетите мне тяжелую косу;
Свейте, девушки, веночек невелик —
Ожила береза-древо на Семик.[22]
Ох, Семик, Семик, ты выгнал из бучил,
Водяниц с водою чистой разлучил[23]
И укрыл их во березовый венец.
Мы навесим много серег и колец:
Водяницы, молодицы,
Белы утицы,
Погадайте по венку,
Что бросаем на реку,
По воде венок плывет,[24]
Парень сокола зовет,
Принести велит венок
В златоверхий теремок.
Ой, родненьки!
Ой, красные!
Ой, страшно мне,
Молоденькой.

Над прохладною водою из криниц
Снимем платье с той, что краше всех девиц,
Тело нежное цветами опрядем,
По селениям Додолу[25] поведем,
Осыпаем всех прохожих ячменем,
Князя-солнце нашей девице найдем,
Вон по небу, светел силою и лих,
Ходит, саблею играет князь-жених…
Уж ты саблей тучу наполы руби,
В рог златой по горним долам затруби!
Воструби – зови, а мы к тебе идем,
Во цветах Додолу красную ведем…
На, возьми ее, ожги ее огнем…
Мы над нею ветви сению согнем.

Хмар деревья кутает,
Мне дороги путает,
Вопит дикий кур.
Девушка весенняя!
Вот метнулась тень ее…
Кто там? Чур мне, чур!
В очи хвоей кинула
И в пещере сгинула…
А в сырую мглу
День пустил стрелу.

Ночь – глухая темь;
Всех дверей-то семь.
За дубовыми,
Медью кованными,
Бык сидит.
У семи дверей
Семиглавый змей.
На завалине —
Сером каменье —
Крепко спит.
Поднимает лик
Златорогий бык,
Разбегается,
Ударяется
Рогом в дверь.
Но тверды замки,
Не сломать доски.
Горе черное!
Дверь упорная!
Силен зверь.
Где же ты, меч-топор —
Кладенец[26] востер?
В море лоненном[27]
Похороненный
Синий меч!
Эх, найти бы мне
Острый меч на дне!
Змею старому,
Зверю хмарному
Главы ссечь.

Похоронные плачи запевает
Вьюга над пустыней,
И по савану саван устилает,
Холодный и синий.
И тоскуют ослепшие деточки,
В волосиках снежных;
И ползут они с ветки на веточку —
Не жалко ей нежных.
Засыпает снегами колючими
Незрячие глазки;
И ныряют меж тучами-кручами
Голубые салазки.
И хоронятся зяблые трупики —
Ни счету, ни краю…
…Не кричи, я баюкаю, глупенький!
Ой, баюшки-баю.

Помоги нам, Пресветлая Троица!
Вся Москва-река трупами кроется…
За стенами, у места у Лобного,
Залегло годуновское логово.
Бирюки от безлюдья и голода
Завывают у Белого города;
Опускаются тучи к Московию,
Проливаются серой да кровию;
Засеваются нивы под хлябями,
Черепами, суставами рабьими;
Загудело по селам и по степи
От железной, невидимой поступи;
Расступилось нагорье Печерское,
Породились зародыши мерзкие…
И бежала в леса буераками
От сохи черносошная земщина…
И поднялась на небе, от Кракова,
Огнехвостая, мертвая женщина.
Кто от смертного смрада сокроется?
Помоги нам, Пресветлая Троица!

Лихо людям в эту осень:
Лес гудит от зыков рога —
Идут Обры,[28] выше сосен,
Серый пепел – их дорога.
Дым лесной вползает к небу,
Жалят тело злые стрелы;
Страшен смирному Дулебу[29]
Синий глаз и волос белый.
Дети северного снега
На оленях едут, наги;
Не удержат их набега
Волчьи ямы и овраги.
И Дулеб кричит по-птичьи;
Жены, взнузданы на вожжи,[30]
Волокут повозки бычьи,
Зло смердят святые рощи.
Обры, кинув стан на Пселе,
Беленою трут колени;[31]
За кострами, на приколе
Воют черные олени.
Так прошли. С землей сравнялись…[32]
Море ль их укрыло рати?
Только в тех лесах остались
Рвы да брошенные гати.

Широко разлился синий Буг.
По берегу ограда.[33]
Кузнец кует железный плуг,
В саду гуляет лада.
«Кузнец, – кричит, – оставь ковать:
Волна о брег клокочет, —
То змей из моря вышел вспять,
Ласкать меня он хочет!..»
Кузнец хватил клещи в огонь,
На дверь надвинул болты.
А змей скакал, встряхая бронь
По брюху ржаво-желтый.
«Открой, кузнец!» – был скорый зык;
Сквозь дверь лизнуло жало;
Словил кузнец клещьми язык,
Каленными доала.
Завыл от боли змей и вдруг
Затих: «Пусти на волю».
Кузнец сказал: «Впрягайся в плуг,
Иди, ори по полю».
И змей пошел, и прах степной
С бразды поднялся тучей.
К закату змей истек слюной
И встал, хрипя, над кручей…
По ребрам бил его кузнец…
А окиан червленый
Гудел. И змей, согнув крестец,
Припал к воде соленой…
И пил, мутя волну с песком,
Раздулся выше гор он…
И лопнул… Падалью влеком,
На камне граял ворон.

Из болот да лесов мы идем,
Озираемся, песни поем;
Нехорошие песни – бирючьи,
Будто осенью мокрые сучья
Раскачала и плачется ель,
В гололедицу свищет метель,
Воет пес на забытом кургане,
Да чернеется яма в бурьяне,
Будто сына зарезала мать…
Мы на свадьбу идем пировать:
Пированье – браги нет,
Целованье – бабы нет,
И без песни пиво – квас,
Принимай, хозяин, нас.
Хозяину, хозяюшке – слава![34]
Невесте да молодцу – слава!
Всем бородам поклон да слава!
А нам, дуракам, у порога сидеть,
В бубенцы звенеть да песни петь,
Песни петь, на гуслях играть,
Под гуслярный звон весело плясать…
Разговаривай звончее, бубенцы!
Ходу, ходу, руки, ноги, – лопатцы…
Напоил, хозяин, допьяна вином,
Так покажь, где до рассвета отдохнем;
Да скажи-ка, где лежит твоя казна,
Чтоб ошибкою не взять ее со сна.
Да укажь-ка, где точило мы найдем, —
Поточить ножи булатные на нем;
Нож булатный скажет сказку веселей…
Наливай-ка брагу красную полней…
Скоморохи, скоморохи, удальцы!
Стоном-стонут скоморошьи бубенцы!

Как лежу, я, молодец, под Сарынь-горою,[35]
А ногами резвыми у Усы-реки…
Придавили груди мне крышкой гробовою,
Заковали рученьки в медные замки.
Каждой темной полночью приползают змеи,
Припадают к векам мне и сосут до дня…
А и землю-матушку я просить не смею —
Отогнать змеенышей и принять меня.
Лишь тогда, как исстари, от Москвы Престольной
До степного Яика грянет мой Ясак[36] —
Поднимусь я, старчище, вольный иль невольный,
И пойду по водам я – матерой казак.
Две змеи заклятые к векам присосутся,[37]
И за мной потянутся черной полосой…
По горам, над реками города займутся
И година лютая будет мне сестрой.
Пронесутся знаменья красными столпами;
По земле протянется огневая вервь;
И придут Алаписы с песьими главами,[38]
И в полях младенчики поползут, как червь.
Задымятся кровию все леса и реки;
На проклятых торжищах сотворится блуд…
Мне тогда змееныши приподнимут веки…
И узнают Разина. И настанет суд.

Наползают медные тучи,
А из них вороны грают.
Отворяются в стене ворота.
Выезжают злые опричники,
И за рекой трубы играют…
Взмесят кони и ростопель
Кровь с песком горючим.
Вот и мне, вольному соколу,
Срубят голову саблей
Злые опричники.

В поле голодном
Страшно и скучно.
Ветер холодный
Свищет докучно.

Крадется ночью
Стая бирючья, —
Серые клочья, —
Лапы что крючья.

Сядут в бурьяне,
Хмуро завоют;
Землю в кургане
Лапами роют.

Пастырь Егорий[39]
Спит под землею.
Горькое горе,
Время ночное…

Встал он из ямы,
Бурый, лохматый,
Двинул плечами
Ржавые латы.

Прянул на зверя…
Дикая стая,
Пастырю веря,
Мчит, завывая.

Месяц из тучи
Глянул рогами,
Пастырь бирючий
Лязгнул зубами.

Горькое горе
В поле томится.
Ищет Егорий,
Чем поживиться…