Синклер Льюис - Том 8. Кингсблад, потомок королей. Рассказы
Белфриде шел двадцать второй год, и в ее упругой гибкости была своя, особая красота. Она упорно не признавала чулок, даже когда подавала на стол, и ее великолепные ноги, точно из теплой атласистой бронзы, едва прикрытые развевающейся юбкой, постоянно смущали Нийла и его гостей, хотя дальше смущения дело не шло.
Знакомство с Белфридой, убедившее Нийла и Вестл в том, что держать прислугу стоит больше нервов, чем самим заниматься хозяйством, могло, конечно, породить в них определенное предубеждение против негров — впрочем, они также не отличались особым юдофильством и не питали горячей симпатии к индейцам, яванцам или финнам.
3
— Нет, — сказал Нийл своей жене, — я всегда говорил, что мистер Пратт чересчур уж консервативен. Он считает людьми только таких, как мы, ведущих свой род от англичан, французов или немцев. А скандинавов, ирландцев, венгров, поляков ни во что не ставит. Он не хочет понять, что мы живем в новой Америке. Я лично враг всяких предрассудков, однако это не мешает мне видеть, что есть вещи, в которых негры не могут и никогда не смогут сравниться с нами. Я это понял в Италии, когда видел, как они спокойненько занимались разгрузкой судов, в то время как мы, белые солдаты, принимали на себя огонь противника. Или вот Белфрида — желает, чтобы ей платили, как голливудской звезде, а в двенадцать часов ночи ее еще дома нет!
Они пили коктейли в своей уютной кухне с белой эмалированной электрической плитой, холодильником, посудомойкой и мусоропроводом, с красными металлическими стульями и синим металлическим столом — образцовая кухня, новая эмблема Америки, пришедшая на смену бизону и бревенчатой хижине.
У Вестл сегодня был день прогрессивных, гуманистических настроений.
— Я с тобой не согласна, Нийл. Не нахожу, чтобы Белфрида была требовательней какой-нибудь белой девчонки, которая в пятнадцать лет каждый вечер желает иметь в своем распоряжении хозяйскую машину. И не так уж весело целый день возиться в чужой кухне, в чаду и капустной вони. Я бы не хотела. А ты хотел бы, ты, финансовый туз?
— Да, пожалуй, тоже нет. Но все-таки своя ванная и отдельная комната не то, что в негритянском квартале, на Майо-стрит, где, я слышал, живут по шесть человек в одной каморке; спи спокойно, одна, никто не мешает. То есть я надеюсь, что Белфрида спит одна, хотя этот черный ход всегда внушает мне подозрения. И свободное время с двух до половины пятого, как раз когда у нас в банке голова пухнет от цифр. И на всем готовом, при восемнадцати долларах в неделю.
— Ты восемьдесят получаешь!
— Но ведь я должен содержать тебя — и Белфриду!
— А она мне говорила, что помогает деду — знаешь старика Уоша, чистильщика обуви в «Пайнленде»?
— Я понимаю, конечно. — Нийл был в меру сердоболен. — Наверно, это тяжело — всю жизнь нянчить чужих детей. Чарли Сэйворд уверяет, что придет такое время, когда на домашнюю работу будут наниматься только на условиях квалифицированных специалистов — пятьдесят долларов в неделю и после работы домой, как банковский кассир или водопроводчик. Но мне это не нравится! Мне нравилось, когда прислуга получала восемь долларов в неделю и все делала — и стряпала, и стирала, и еще пекла пирожки для маленького господина, то есть для меня. В хорошем положении окажутся вернувшиеся герои, если все угнетенные нации, за свободу которых мы дрались, в самом деле освободятся и захотят сесть на наши места! Ох, Вестл, жизнь становится слишком сложной для бедного солдата!
Вестл рылась в кухонном шкафу. Вдруг она жалобно воскликнула:
— Эта негодяйка, чтобы не возиться, опять испекла два пирога сразу, и второй нам придется есть черствым! Нет, честное слово, я ее выгоню и буду хозяйничать сама!
— Тебе не кажется, что ты не очень последовательна в своей защите угнетенных?
— Р-р! Давай заглянем к ней в комнату, пока ее нет.
С нечистой совестью шпионов они на цыпочках поднялись по лестнице и вошли в будуар Белфриды. На неубранной постели — эта постель никогда не бывала убрана — валялись туфли, белье с розовыми ленточками и киножурналы; подушка была совсем черная от помады для волос. На ночном столике, поверх библии, лежала книжка, озаглавленная: «Магический справочник Джона Завоевателя: Магниты, Амулеты для наведения порчи, Приворотные Духи, Колдовские Соли, Корешки Адама и Евы, Древняя Печать Ноевых Сыновей». В комнате стоял сильный запах духов и курительных палочек.
— Такая была хорошенькая комнатка! — огорчалась Вестл.
— Пойдем скорей отсюда. Мне кажется, будто мы попали в притон и сейчас кто-нибудь вылезет из-под кровати и бросится на нас с ножом.
На площадке они столкнулись с Белфридой, поднимавшейся по черной лестнице. Она остановилась и недружелюбно взглянула на них.
— Э-э… хм… добрый вечер! — сказал Нийл с виновато-идиотским видом.
У Белфриды было очень черное лицо с круглыми щечками и всегда готовыми к улыбке губами, но сейчас оно казалось каменным, и супруги с позором ретировались в свою спальню.
Нийл пробормотал:
— Она здорово рассердилась, что мы шпионим за ней. По-твоему, что она теперь сделает? Вылепит из воска наши изображения и бросит в огонь? Нам, белым людям, не понять этих ниггеров, чем они живут, о чем думают.
— Нийл, негры не любят, когда их называют «ниггеры».
— Ах ты, господи! Что за дурацкая обидчивость! Не все ли равно, как их называют. Я же говорю: мы понятия не имеем, куда Белфрида ходит и чем она занимается — знахарствует, или колдует, или, может быть, она состоит в какой-нибудь негритянской левой организации, которая замышляет отнять у нас этот дом. Одно только ясно: весь биологический и психологический склад у этих негров не такой, как у белых людей, особенно у нас, англосаксов (во мне, правда, есть и французская кровь). Очень грустно, но это так, и ты не будешь отрицать, что ниггеры… ладно, ладно, негры — не такие же люди, как я, или ты, или Бидди. Я сам смеялся над солдатами из южан, которые это утверждали, но, пожалуй, они все-таки правы. Видела, какие у Белфриды были сейчас глаза — ну точно как у загнанного зверя! Впрочем, я доволен, что у нас, на Севере, не существует дискриминации, — и негры и белые ребятишки ходят в школу вместе. Скоро и наша Бидди тоже сядет за парту рядом с каким-нибудь черномазым карапузом.
— Думаю, что нашей маленькой задаваке ничего от этого не сделается, — фыркнула Вестл.
— Конечно, конечно, в школе это все так, а вот согласилась бы ты, чтобы твоя дочь вышла замуж за негра?
— Должна сказать, что пока, несмотря на ее опасный возраст, я что-то не примечала за ней хвоста чернокожих поклонников!
— Ну да, ну да — но понимаешь — ты понимаешь…
Честному и наивному Нийлу было тем труднее сформулировать свою точку зрения на расовый вопрос, что он сам не знал, в чем эта точка зрения заключается.
— Я хочу сказать, что мы тут, на Севере, исходим из представления, что негр — такой же человек, как и мы, ничем не хуже, и имеет такие же шансы стать президентом Соединенных Штатов. Но, может быть, это — неверное представление. В армии я познакомился с одним врачом из Джорджии, и он меня уверял — а кому и знать, как не ему, он ведь всю свою жизнь прожил среди негров, и потом сам врач, ученый, — вот он мне и говорил, будто доказано, что у негров объем мозга меньше, чем у нас, и черепные швы у них облитерируются раньше, так что даже если в школе они сначала учатся хорошо, то очень скоро отстают и потом уже лодырничают всю жизнь. Так ведь это же и значит низшая раса… Черт, ты понимаешь, не в моем характере кого-нибудь ненавидеть. Я никогда не чувствовал ненависти к итальянцам или к фрицам, а вот Белфриду я ненавижу. Чертова девка, она постоянно смеется надо мной, у меня же в доме! Только и думает, как бы поменьше работать и побольше выжать из нас, и еще над нами же издевается — за то, что мы ей платим; нет чтобы постараться приготовить что-нибудь повкуснее, одна забота — как бы выговорить себе лишний выходной вечер, и всегда подсматривает за нами, и высмеивает нас, и копит против нас злобу, и ненавидит нас!
Вестл уже спала, а он все лежал и думал:
«А вот тот парнишка негр, с которым я проучился вместе с первого до последнего класса, — как его звали, Эмерсон Вулкейп, что ли? — ведь всегда держал себя тихо, прилично, а мне все-таки неприятно было видеть его черную физиономию среди наших белых девочек.
Собственно говоря, физиономия у него даже не была черная. Он был не смуглее меня; мы и не знали бы, что в нем есть негритянская кровь, если бы нам не рассказали. А все-таки когда уж знаешь, так о человеке привыкаешь думать, как о негре, и я помню, как я, бывало, злился, когда он вылезал вперед и отвечал на вопросы, на которые Джад или Элиот не могли ответить.
Или эти черные солдаты-грузчики в Италии — я ни одному из них слова не сказал, но всегда в них чувствовалось что-то не то, — и как они смотрели на нас! Да я ни одному заслуженному генералу не позволил бы смотреть на меня так, как эти черномазые! Да, если мы хотим отстоять достижения нашей цивилизации, нужна твердость и выдержка, так, чтобы ниггеры знали свое место. Хотя, боюсь, мне не всегда удается проявлять твердость с этой мартышкой Белфридой!»
