Теодор Шторм - Всадник на белом коне
Но старого Хайена трудно было чем-то удивить.
— Их с ноября уже носило море, — сказал он равнодушно.
Хауке молча стоял рядом, но при первой же возможности опять улизнул на плотину. Трудно сказать, хотелось ли ему найти новых утопленников или же его притягивал страх, который должен был еще оставаться на том месте, где их обнаружили. Он бежал все дальше и дальше, пока наконец не остановился; над плотиной, где не было ни души, дули лишь ветры да кричали проносившиеся мимо большие птицы; по левую руку тянулись пустынные марши, по правую — необозримая ширь береговой полосы с блистающими льдом ваттенами; казалось, весь мир пребывает в белом мертвенном сне.
Хауке стоял на плотине, пристально вглядывался в даль; но никаких мертвецов не было; только там, где напирали невидимые течения, вздыбившиеся куски льда образовывали вдоль ваттов бугристую линию.
Он отправился домой, но через несколько дней под вечер опять пришел на плотину. На месте бугров во льду появились трещины, из которых поднимался пар, и над всем ваттеном сплелась сеть из пара и тумана, причудливо смешивавшаяся с вечерним сумраком. Хауке пристально всматривался во мглу; там, в тумане, бродили темные призраки, высотою примерно в человеческий рост. Величавые, но со странными, пугающими жестами, с длинными шеями и носами, разгуливали они неспешно вдоль дымящихся трещин. И вдруг жутко заскакали — большие перепрыгивали через маленьких, маленькие, как шальные, неслись навстречу большим, а потом, приняв бесформенные очертания, раздавались вширь.
«Чего им нужно? Не духи ли это утонувших?» — подумал Хауке.
— Э-хей! — крикнул он громко в надвигающуюся ночь, но причудливые твари не обернулись, продолжая свои странные игры.
Тогда Хауке вспомнились рассказы старого капитана об ужасных норвежских морских привидениях, у которых вместо лица блеклый пучок морской травы. Но он не пустился бежать, а только покрепче вдавил каблуки сапог в глинистую насыпь и впился взглядом в нелепую нежить, скакавшую в сгущавшемся сумраке.
— Так вы и у нас тут обитаете? — спросил он грубым голосом. — Вам меня не прогнать!
Только когда все скрыла мгла, парень уверенной, неторопливой походкой направился домой. Позади себя он слышал шорох крыльев и пронзительные крики, но не оборачивался. Шагу также не прибавлял и потому пришел домой довольно поздно. Об увиденном никому, даже отцу, не сказал ни слова. Много лет спустя в то же время года, когда Хауке был на плотине вместе со слабоумной дочуркой (которую позже послал ему Господь), ужасные твари вновь появились над поверхностью ваттов; тогда, чтобы девочка не пугалась, Хауке станет уверять, будто это всего лишь чайки да вороны ловят у трещин во льду рыбу; в тумане они кажутся такими большими и страшными.
— Бог свидетель, господин! — перебил свой рассказ учитель. — На свете много есть такого, что способно смутить добропорядочного христианина. Но Хауке не был ни дураком, ни тупицей.
Я ничего не возразил, и учитель хотел было уже продолжить историю, но гости, которые до того безмолвно сидели, внимая рассказу, и только наполняли комнату с низким потолком густыми клубами табачного дыма, вдруг все зашевелились. Сначала один, а за ним и другие обернулись к окну. Сквозь незанавешенные окна можно было видеть, как резкий ветер стремительно гонит тучи. Свет и тьма настигали друг друга, и мне опять показалось, что я вижу пролетающего мимо тощего всадника на белом коне.
— Обождите немного, учитель! — тихо произнес смотритель плотин.
— Вам нечего опасаться, смотритель, — отозвался сухонький человечек, подняв маленькие
умные глаза, — я его не оскорбил, да и повода к тому не имею.
— Да, да, — сказал кто-то другой. — Наполните-ка снова свой стакан.
После того как это было сделано и слушатели — в большинстве своем со смущенными лицами — опять уселись поближе к повествователю, он продолжил историю:
— Вот так, сам по себе, водя дружбу только с ветром и водой да еще с фантазиями, навеянными одиночеством, рос Хауке, пока не превратился в долговязого, поджарого взрослого парня. Он был уже год как конфирмован, когда началась для него совсем другая жизнь.
А случилось все из-за старого белого ангорского кота[33] Трин Янс, которого привез из Испании ее сын — моряк, в скором времени погибший. Старуха жила на отшибе, в небольшой хижине у плотины, и, когда, ей случалось работать во дворе, это кошачье страшилище сидело обычно у порога, изредка поглядывая то на яркое солнце, то на проносившихся мимо чибисов. Когда Хауке проходил мимо, кот приветствовал его мяуканьем, и парнишка кивком отвечал ему. Оба хорошо знали, что их связывает.
Была весна, солнышко пригревало уже довольно сильно, и Хауке, по давней привычке, лежал далеко за плотиной, почти у самой воды, посреди береговых гвоздик и душистой морской Польши. На геесте[34] он набирал себе полный карман гальки, и, когда во время отлива обнажалось дно ваттенов и маленькие береговые трясогузки с криками сновали по мокрому илу, он доставал камни и внезапно швырял ими в птиц. В этом он упражнялся с детства, и обычно одна из птиц оставалась лежать в вязком иле. Часто до нее нельзя было дотянуться, и Хауке уже подумывал брать с собой кота и натаскивать его, как охотничью собаку; но в иле встречались твердые и песчаные пласты, и юноша сам бегал за добычей. Если он возвращался домой и заставал кота еще сидящим у порога, тот от алчности вопил так долго, что Хауке обычно бросал ему одну из добытых птиц.
В тот день, с курткой через плечо, юный охотник возвращался домой, неся всего только одну большую убитую птицу — с оперением переливчатым, как пестрый шелк или металл; кот, едва завидев охотника, по привычке громко замяукал, но Хауке не хотел отдавать ему добычу — наверное, это был голубой зимородок; юноша оставил без внимания притязания жадного кота.
— Умолкни, — приказал он. — Сегодня мне, а тебе — завтра. Это не для котов!
Кот же неслышно начал красться вослед; Хауке остановился и взглянул на него; кот тоже застыл с приподнятой передней лапой. Но, по-видимому, молодой человек недостаточно хорошо знал своего приятеля; едва только юноша повернулся спиной и хотел было уже идти дальше, как вдруг, вонзив когти в руку Хауке, резким рывком кот выхватил добычу. Ярость, как если бы он сам был хищником, вскипела у юноши в крови; взбешенный, он схватил разбойника за шею. Подняв тяжеленного зверя в воздух, он сдавил его так, что у кота глаза повылазили из орбит. Хауке будто не замечал, как когтистыми задними лапами враг раздирает ему руку.
— Хой-хо! — воскликнул он. — Сейчас увидим, кто из нас дольше выдержит!
Внезапно задние лапы огромного кота безжизненно свесились, и тогда Хауке развернулся и швырнул его к порогу хижины. Кот не шевелился; убийца продолжил путь домой.
Но ангорский кот был сокровищем для хозяйки, ее товарищем и единственным, что осталось после сына, погибшего во время шторма, когда помогал матери ловить крабов. Хауке едва успел пройти сотню шагов, прижимая платок к сочившимся кровью ранам, как громкие вопли и рыдания поразили его слух. Он обернулся: старуха лежала на земле и ветер развевал ее выбившиеся из-под платка седые космы.
— Мертв! — закричала она. — Мертв! — и угрожающе простерла к Хауке высохшую руку. — Ах ты, проклятый! Ты убил его, ты, праздношатающийся негодник! Да ты недостоин был ему даже хвост расчесывать! — Она склонилась над котом, отерла фартуком кровь, которая еще струилась у кота из носа и пасти, и опять зарыдала.
— Да уймись ты наконец! — крикнул ей Хауке. — Достану я тебе нового, будет сыт мышами и крысами!
И Хауке отправился своим путем, как если бы ничего не случилось. Но из-за убитого кота у него настолько помутилось в голове, что он прошел мимо отцовского дома вдоль плотины на добрых полмили к югу, по направлению к городу.
Трин Янс побрела в ту же сторону — в старой, в голубую клетку, наволочке она несла мертвого кота, держа его бережно, как ребенка. Ее седые волосы развевал легкий весенний ветерок.
— Что несешь, Трин? — спросил попавшийся ей навстречу крестьянин.
— Кое-что подороже твоего дома и двора! — огрызнулась старуха и побрела дальше. Приблизившись к жилищу старого Хайена, она спустилась по взъезду, как у нас называют проложенную наискось внутренней стороны тропу для подъема и спуска с плотины, к расположенным в низине домам.
Старый Теде Хайен как раз вышел за дверь — посмотреть, какая погода.
— А, Трин! — сказал он, когда бедная женщина, тяжело дыша, остановилась перед ним, упершись клюкой в землю. — Что новенького принесла ты в своем мешке?
— Сначала проведи меня в комнату, Теде Хайен, тогда увидишь! — И глаза ее сверкнули странным блеском.
— Так проходи! — пригласил ее старик. Что ему до капризов глупой бабы!
