Джером Джером - Энтони Джон
Любить так же легко, как ненавидеть. Почему же человек так легко ненавидит и с таким трудом любит? Нет никакого основания для того, чтобы французский землепашец ненавидел немецкого работника на ферме, для того чтобы белый человек ненавидел негра или протестант — католика. Столько же оснований имеется и для того, чтобы они любили друг друга. Но мы согласны ненавидеть потому, что этому нас научило воспитание. Мы учим этому наших детей. Человек готов принести жертву на алтарь ненависти, он готов ради ненависти отдать свой последний пенни. Мать готова принести в жертву на алтарь ненависти своего первенца. Но все хорошее дает человеку любовь. Никто это и не опровергает. Нет человека, который не старался бы в семейном кругу обеспечить себе любовь. Жизнь без любви пугает человека. Для того чтобы заслужить любовь, человек готов пожертвовать своим достоянием или своим удобством. Любовь гораздо приятнее, нежели ненависть. Человек следит за собою, чтобы по небрежности или по лени не убить любовь, он выбивается из сил, чтобы не потерять любовь. Если бы он хотел, он мог бы любить всех людей. Если бы человек так же старался возбудить в себе желание любить, как он возбуждает в себе желание ненавидеть, — он мог бы перевернуть мир.
Человек часто оправдывает себя тем, что спасение мира не его дело, а дело Божье. Божья любовь создаст для счастья человека новое небо и новую землю. Человеку совершенно не нужно стараться для этого. Покуда человек продолжает жадничать и ненавидеть, Бог старательно готовит нам чудо. И в один прекрасный день человек проснется и к своей радости заметит, что он любит своего ближнего, — и слезы мирские высохнут.
Но нечего ждать Бога, человек сам должен совершить это чудо. Человек может спастись только благодаря своим собственным стараниям, когда он очистит себя от ненависти, когда он самым серьезным образом примется за дело любви.
— Я передала все это более или менее своими словами, — объяснила она, — но я точно передала смысл слов Ченга. Он думал, что придет время, может быть даже очень скоро, — когда мудрецы всего мира согласятся, что цивилизация шла неправильным путем, что человек должен пойти вспять, если хочет избежать разрухи. Он верил, что, независимо от всего остального, простой инстинкт самосохранения заставит все расы человеческие отказаться от искания материальных благ в пользу нравственного совершенствования. Он не ожидал, что это будет вполне сознательное и согласованное движение. Он был курьезным человеком, у которого тесно сплетались наука и религия. Он часто пользовался словом «Бог», но сознавался, что не может объяснить его, что он только «чувствует» его. Он считал, что единственный алтарь, который человек мог бы воздвигнуть, это алтарь, воздвигнутый эллинами «неведомому богу».
Бетти прожила в приорате два или три года, занимаясь написанием книги.
Однажды Энтони и Элеонор обедали у нее в приорате. Сейчас же после обеда Элеонор уехала на заседание комитета благотворительного общества, председательницей которого была. Бетти наверняка настолько сочувствует целям общества, что простит ее. Она собиралась вернуться к девяти часам, Бетти и Энтони остались пить кофе в библиотеке.
— Мне очень хотелось, чтобы вы оба сегодня приехали ко мне, — объяснила она. — Я привыкла действовать быстро, когда что-нибудь начинает меня подталкивать. Я могу проснуться в один из ближайших дней и почувствовать, что я должна уехать.
— Куда? — спросил он.
— Сколько денег вы можете выдать мне на руки в ближайшие месяцы? — спросила она.
Она предупредила его, что собирается говорить с ним о делах. Он указал значительную сумму.
— Все это нажито потом других людей, — сказала она с легкой усмешкой.
— Ну, вы возвращаете им значительную долю, — сказал он.
— О да, — сказала она. — Я очень довольна. Я беру у них одной рукой и возвращаю им процентов тридцать другой, это то, что мы называем благотворительностью. И на деле это никому не помогает, вот что самое возмутительное.
— Я иногда думаю, — сказат он, — что, когда Христос сказал юноше, чтобы он продал все, что у него есть, и отдал нищим, он думал больше о юноше, чем о нищих. Он мог бы отдать им и нечто более полезное. Но важно было показать юноше разницу между свободой и рабством, чтобы он понял это, лишившись всего. Лошадей и повозок. Роскошного дома и несчетных стад. Армии подобострастных слуг. Орды льстивых клиентов. Как он мог заработать себе на жизнь, раз он был связан по рукам и ногам землею? Даже его душа не принадлежала ему. Она принадлежала его богатству.
Она собиралась уехать в Центральную Россию. Она была там проездом и застала как раз одну из нередких в тех местах голодовок. Говорили, что зимой снова будет голод.
— Житница Европы, — сказала она. — Мне кажется, что мы импортируем одну треть нашего хлеба из России. И каждый год крестьяне тысячами умирают там от голода. В тот год, когда я там была, признавали, что в одной только местности умерло сто тысяч человек. Они поедали трупы своих детей. А по пути в Петербург я видела груды хлеба, который гнил рядом с железнодорожным полотном. Цена на него упала, и его не стоило перевозить. Надо полагать, что дьявол немало смеялся, когда смотрел на землю.
Он стоял у окна, заложив руки в карманы. Было уже темно. Вдруг он повернулся к ней.
— Я верю в дьявола, — сказал он. — Я имею в виду не того дьявола, каким его обычно понимают, — падшего ангела, — а того вечного духа зла, который создал хаос до появления Бога. Он, несомненно, должен быть нашим прародителем. Ненависть, жестокость, лень, жадность — откуда они могли бы появиться без него? От Бога? Зло, залегшее в нас, тоже говорит о том, что мы его дети. Он борется за то, чтобы завладеть нами, он призывает нас к сотрудничеству с ним, он хочет обратить мир в ад. Ненавидьте друг друга — вот его заповедь. Приносите друг другу вред. Кого слушается мир: Бога или дьявола? Жадный, себялюбивый человек, человек, который вылезает в люди, топча своих ближних. Кто руководит миром? Те, которые создают войны, которые проповедуют ненависть. В этом все дело.
Он вынул сигару.
— И все это можно было бы сделать. В этом вся трагедия. Если бы только у одного человека хватило смелости. В Англии имеются тысячи мужчин и женщин, которые верят, которые убеждены, что наше единственное спасение заключается в том, чтобы следовать заветам Христа. Если бы эти тысячи сказали сами себе: «Я не хочу больше противиться тому свету, который во мне. Что бы другие ни делали, несмотря на все затруднения, на все лишения, я хочу жить по заветам Христа, я хочу поступать согласно его заповедям». Если бы здесь, в Мидлсбро, нашлась только горсточка людей, в том числе и богатых, которые согласились бы расстаться со своим богатством, сознавая, что, покуда на свете есть бедность, ни один человек, любящий своего ближнего, не имеет права быть богатым. Другие, бедные мужчины и женщины, довольствуются бедностью, сознавая, что для того, чтобы стать богатым, нужно служить мамоне. Нужна только горсточка людей, которая безмолвно, спокойно и самоуверенно начала бы новую работу, подготовляя к ней и детей, прививая им новые желания, новые стремления. Пусть некоторые не дойдут до цели. Но остальные добьются успеха. Большая часть отпадет. Но достаточно, чтобы остались немногие, они подадут остальным пример. Они будут призывать молодежь к спасению мира. Не для личного спасения. Отнюдь не для своего собственного спасения. Нужно спасти хотя бы Англию, хотя бы Мидлсбро, где каждый человек ненавидит своего соседа и где дети играют в грязи. Мы любим говорить о духе добра и зла, как будто зло подчинено добру и как будто победа доброго начала есть только вопрос времени. Почем знать? Зло родилось раньше добра. Все, что не борется против зла, делается злым. Почему мы думаем, что в конце концов оно не восторжествует?
Они долго молчали, не сознавая этого. Дверь отворилась, и вошла Элеонор.
Она была полна впечатлений от собрания. Комитет решил послать двести детей на берег моря. Она записала Энтони на сотню фунтов. Она смеялась.
Бетти объяснила, что они продолжительное время не встретятся. Она уезжает в Россию. Элеонор заинтересовалась этим, и Бетти объяснила.
Элеонор сидела на ручке кресла Энтони. Она обратила внимание на то, что он не курил, и раскурила ему сигару.
— Это было несчастье моей матери, — начала она. — «Я никогда ничего не могла сделать, — сказала она мне как-то, — я давала кому-нибудь немного денег, но это всегда были не мои деньги. Мне это никогда ничего не стоило. Мне хотелось бы отдать себя саму, только такая жертва и считается».
Она соскочила с ручки и, взяв лицо Бетти в обе руки, поцеловала ее.
— Как это хорошо с вашей стороны, — проговорила она, — я вам завидую.
XVII
Как ей сказать? Дверь была приоткрыта. Он слышал ее голос, она давала распоряжения прислуге, он слышал шум платьев, слышал, как открывались и закрывались дверцы шкафов. Позже он услышит, как она пожелает прислуге доброй ночи, и тогда дверь откроется, и она войдет для обычного разговора перед сном. Это был тот момент, когда она всегда казалась ему особенно прекрасной, одетая в свободное шуршащее домашнее платье, которое подчеркивало удивительную белизну ее кожи. Вот и сегодня она обовьет его шею своими руками и снова скажет ему, как гордится им. И поцелует его, может быть, в последний раз.
