Роберт Стоун - В зеркалах
— Чем дальше, тем труднее произвести на тебя впечатление. У меня будет еще сто долларов. Через неделю.
— Тебе дают сто долларов в неделю?
— Каждый понедельник вечером.
— Слишком много, — садясь, сказала Джеральдина. — Не то что денег слишком много, а просто… платят слишком много.
— Да, — сказал Рейнхарт. Он повернулся, дохнув ей в лицо перегаром, толкнул плечом на подушку. — Куча денег. — Он зевнул и поцеловал ее в висок.
— Подожди минутку, — сказала Джеральдина отодвигаясь. — У нас сегодня разная смена. — Она села и улыбнулась ему. — Кем ты там будешь? Диктором?
— Ну да. И музыку буду передавать.
— Какую музыку? — спросила она, придерживая его руку. — Классическую?
— Боже упаси. — Он повернулся и расслабил узел галстука. — Ритм-энд-блюз. Рок-н-ролл.
— А я могу заказать тебе музыку?
— Подруга, ты можешь составить всю программу. Ты петь умеешь? Я запишу тебя и буду передавать твои песни два часа подряд. Ну как?
— Кончай трепаться, — сказала Джеральдина.
— Трепаться, говоришь, а ведь это сущая правда. Ты не только можешь заказывать музыку, ты можешь быть моими глазами среди люмпенов. Будешь держать руку на пульсе масс и подсказывать мне, под какую музыку они начинают притопывать под столом большими грязными ногами. Можешь стать моим связным.
— Эй, погоди минуту, — сказала Джеральдина. — Где тебя носило весь день и всю ночь?
— Видишь ли, — сказал Рейнхарт, — я что-то там засомневался в их порядках и решил немного поразмыслить. И немного выпить.
— Всю ночь пропьянствовал!
— Я пил не всю ночь, — возразил Рейнхарт, — а только часть ночи. Кроме того, я снял нам угол и сходил в кино. Я смотрел «Дракулу». Бела Лугоши[36]. — Он закрыл глаза и снова пропел: — «Они — дети ночи…»
— Это я слышала, — сказала Джеральдина. — «Неземные их голоса». Ты правда снял комнату? Где?
— Во Французском квартале. На Сент-Филип-стрит.
Джеральдина вылезла из постели и, улыбаясь, встала перед ним:
— Прямо не верится. А меня возьмешь с собой?
— А почему нет?
— Рейн, милый, черт возьми. — Она провела рукой по его волосам и подняла с полу плащ. — Я бы сказала, что ты правильно поступил.
— Мадам, — ответил Рейнхарт, вставая с постели, — люди, которые меня знают, говорят — что они говорят? — что наш Рейнхарт всегда поступает правильно. Хочешь сейчас посмотреть квартиру?
— А? Не знаю, я не спала и вообще.
— Там поспишь.
— А, черт, давай. Сейчас, только барахло соберу. — Джеральдина открыла шкаф и стала вынимать свои вещи — их было не очень много. — Слушай, а мебель в комнате есть?
— Была, когда я уходил оттуда.
Она засунула в сетку белье и блузки.
— А посуда есть?
— Ей-богу, не знаю, — сказал Рейнхарт, рассматривая свой утюг. — А как обычно — дают посуду?
— Если не дадут, — сказала Джеральдина, — я пойду и куплю целую гору. Можно пойти в центовку. Только денег дай.
— Сколько народу ты собираешься кормить? Все мои деньги уйдут у нас на выпивку. И еще я думал, что не мешало бы нам как-нибудь вечером пойти пообедать. — Он вытащил свой чемодан и стоял с ним, дожидаясь, когда она соберется. — Мне просто не приходило в голову, что, если я тебя возьму, мне придется есть твою стряпню.
— Готовить я умею, — сказала Джеральдина. — Ладно, тогда на посуду пойдет то, что осталось от моей получки. Как встану, сразу побегу в магазин.
Они вышли в коридор. Джеральдина задержалась в дверях и еще раз окинула взглядом комнату.
— Я всего раз в жизни покупала посуду и заводила хозяйство — до нынешнего дня. — Она обернулась к Рейнхарту: он стоял, прислонившись к перилам, и смотрел на нее с едва заметной улыбкой. — Дай бог, чтобы на этот раз мне повезло больше.
— Дай бог, — тихо сказал Рейнхарт и вернулся, чтобы закрыть дверь. — Дай бог.
Джеральдина пошла попрощаться с Филоменой, но ее в комнате не было: она отправилась гулять. Они спустились по лестнице, расплатились внизу за номер, и Рейнхарт пошел за такси.
Ехали через Канал-стрит и по Шартр-стрит. По пути им попалось несколько баров, где Джеральдина побывала тем вечером, неделю назад. Она смотрела на прохожих и то и дело вздрагивала: ей казалось, что она видит одного из тех, кого встречала в тот вечер. Но теперь все выглядело иначе: пешеходы были похожи на туристов, по улице шли школьники, магазины казались старинными и красивыми; потемневший камень и чугунные решетки радовали глаз. Через окно в машину проникали запахи кофе, шафрана и цикория.
На Сент-Филип-стрит они вылезли у коричневого оштукатуренного дома с зелеными деревянными воротами и рядами железных балкончиков, взбегавших к самой крыше, на которой торчали трубы с колпаками. Пока она смотрела на балкончики, Рейнхарт расплатился с шофером.
— Знаешь что, — сказала она, когда Рейнхарт отпер калитку, — если я буду тут гулять, тебе придется провожать меня.
Рейнхарт улыбнулся, и они вошли во внутренний дворик, где над клочком жирного чернозема зелеными всплесками поднимались папоротники, молодые бананы и еще какие-то мясистые растения. Верхние этажи были заняты квартирами; их соединяли деревянные галереи и лестница, начинавшаяся с самой земли. Пока они поднимались наверх, пошел дождь.
— Почему ты решила, что здесь бандитский район? Тут спокойнее, чем там, где ты жила.
— Я тут попала в передрягу, Рейн. Кто-то решил, что я у кого-то отбиваю хлеб. И мне тут немного досталось.
— Теперь тебя никто не тронет, подруга, — сказал Рейнхарт. — Не бойся их.
Из-за двери на втором этаже доносилась вторая часть Пасторальной симфонии. Рейнхарт остановился и послушал.
— С ума сойти! — сказал он.
— Ты это знаешь?
— Да, — сказал Рейнхарт.
На следующем марше им встретился очень высокий молодой человек в клеенчатой шляпе и непомерно большом плаще. Он быстро глянул на них ярко-голубыми испуганными глазами; его острый кадык подпрыгнул над толстым узлом галстука. Он пробормотал что-то похожее на извинения и заторопился вниз.
— Тронутый, — заметил Рейнхарт, когда они поднялись на площадку.
Внизу хлопнула калитка. Рейнхарт отпер дверь под номером шестнадцать.
— Ты думаешь?
— Не знаю, — сказал Рейнхарт. — Безвредный, наверно. Что-нибудь вроде сторожа в морге или факельщика. Безвредный, но полезный.
Квартира состояла из трех комнат и кухни с очень небольшим количеством мебели, зато тут были кондиционер в заднем окне, газовое отопление и балкон со стеклянной дверью, выходивший на улицу.
Рейнхарт включил отопление; они закрыли двери и легли в постель.
Джеральдина вытянулась на прохладной простыне, чувствуя его тепло и его руки, — она придвинулась к нему, прижалась лицом к его плечу и засмеялась.
— Эй, Рейнхарт, — сказала она.
— Что — эй?
— Просто… эй.
— А.
Одну руку он просунул под нее, другую положил ей на грудь.
— Нет, я спрашиваю… эй, кто ты такой, друг-приятель?
— Я никто, — сказал Рейнхарт.
КНИГА ВТОРАЯ
Морган Рейни тащился под дождем, как дурная весть; лицо его было подозрительно бледным, осунувшимся, клеенчатая шляпа — чересчур мала. Подол плаща задевал за башмаки. Школьницы, шмыгавшие по административному центру в сапожках пастельных цветов, хихикали над ним, шоферы боролись с искушением переехать его, сторожа на стоянках, завидя его, скрипели зубами. Два тощих негра у гаража перемигнулись при его приближении. «Глянь», — сказал один другому. Они следили за ним круглыми и чистыми, как новые монетки, глазами. Дурак ты, белый человек, безмолвно сказали они ему, когда он споткнулся о край тротуара.
Полицейский Джозеф Молинари, ежедневно с девяти до пяти дежуривший в небесно-стерильном вестибюле муниципалитета, увидел, как Рейни поднимается по бетонным ступенькам, и недовольно фыркнул. Покинув свой пост у стеклянной стены, он вразвалку подошел к справочному столу и кивнул на приближавшуюся фигуру.
— Видал? — сказал он чиновнику. — Ненормальный.
Человек, по-видимому, никак не мог отыскать вращающуюся дверь. Упершись ладонями в стекло, он замер и уставился на них.
— Джо, ты лучше сразу его пристрели, — сказал чиновник. — Пока не вошел.
С растущим раздражением они наблюдали за высоким бледным человеком, который наконец обнаружил дверь, вошел и с подозрительной поспешностью устремился к лифту.
— Алло, — крикнул полицейский Молинари, двинувшись за ним, — чем могу служить?
— Я… мне надо на четвертый этаж, — сказал Морган Рейни. — Я здесь работаю.
Несколько секунд они с опаской кружили друг подле друга, пока Рейни не перерыл все карманы и не извлек мокрый пластмассовый бумажник с удостоверением личности.
— Так, — сказал полицейский, с яростью глядя на карточку под целлофаном. — Так. Проходите.
