Любен Каравелов - Болгары старого времени
— Сынок, — сказал ему однажды Странджа, — спасибо тебе… спасибо… что не бросил меня. Я умру не одиноким, а болгарин закроет мне глаза… На чужбине это большое счастье. О родина!..
— Не волнуйся, — прошептал Брычков. — Успокойся, прошу тебя!
— Спасибо тебе, брат, спасибо! Я скоро уйду, скоро меня не станет.
— Нет, твое светлое имя будет жить вечно! Ты — герой.
— Эх, Брычков!..
— И если тебе суждено умереть, ты счастлив, что уходишь из жизни с этими славными шрамами на лице и светлыми воспоминаниями в сердце. Болгария никогда не забудет своих храбрых сынов!
Глаза Странджи наполнились слезами. Он крепко пожал руку товарища своей исхудалой рукой. Слова утешения трогали старого героя, но надежда уже покинула его.
— Брычков, дорогой! — сказал он, приподнявшись и беспомощно посмотрел вокруг себя. — Чем мне отблагодарить тебя. У меня ничего нет. Ничего, ничего у меня нет… кроме этих глиняных мисок, но они не стоят ни гроша. Мне нечего оставить тебе на память.
— Мне останется твой пример.
— Да, вот что. У меня есть на дне сундука небольшой узелок. Он лежит там давно. В нем хранятся две драгоценные, вещи. Пусть они будут драгоценными и для тебя, Брычков. А где же мои товарищи? Где Македонский? Где Хаджия? Сынок, пойди достань эти вещи из сундука, я хочу взглянуть на них еще раз перед смертью… Эх, сладко умирать за родину!.
Брычков тихо встал, открыл сундук и стал вынимать вещи одну за другой. Наконец он нашел узелок, в котором было завернуто что-то мягкое. Осторожно развязав платок, он достал какую-то бумагу и лоскут материи. Бумага эта оказалась воззванием, изданным Революционным комитетом в 1867 году, лоскут материи — обрывком старого знамени, на котором сохранились только слова: «… или смерть!»
Священные реликвии!
Брычков весь дрожал от волнения.
Странджа приподнялся.
— Дай сюда, Брычков, — сказал он.
Бережно взяв воззвание и обрывок знамени, он поцеловал их. Затем слабым, прерывающимся голосом произнес:
— Прими это от меня! Помни Странджу! Отдай свою жизнь за Болгарию!
Через два дня он умер.
Брычков закрыл ему глаза. Он же продал всю посуду и бутылки и заплатил за похороны. И только он один проводил его до могилы.
Так кончали свои дни предтечи болгарского национального освобождения!
VIБрычков скитался по Браиле. Из своих старых знакомых он встретил только Хаджию, поселившегося в лачуге у какого-то каменщика. Тут же приютили и Брычкова. Днем Хаджия работал на пристани, а к ночи приходил и делил заработанный хлеб с другом. Но не всегда ему удавалось достать, работу, а значит и хлеб. Зимой на пристани работы было маловато. Тогда они голодали оба.
— Почему ты не напишешь отцу, чтобы он выслал тебе денег? — спросил его как-то Хаджия. — Так и будешь голодать все время?
Брычков нахмурился.
— Отцу я писать не смею и не хочу ни о чем просить.
— Почему?
— Не могу.
— Почему не можешь? Разве ты ему не сын?
— Стыдно мне.
— Стыдно?.. — удивился Хаджия. — А голодать, по-твоему, лучше?
— Лучше… Я ушел от него не спросясь. А теперь стану просить: папа, пришли мне денег?! Как это получится? Нет, не могу… Лучше умру с голоду…
— Что же ты будешь делать?
— Буду работать, на любую работу пойду.
— А в Свиштов не вернешься?
— Нет, это невозможно. Теперь я на подозрении у турок, и они посадят меня. Уж лучше оставаться здесь, на свободе.
— Но ты не привык к такому житью.
— Ничего, привыкну. А потом… должно же что-то произойти. Я жду этого.
Хаджия взглянул на него с недоумением.
— Если образуется новый отряд, — объяснил Брычков, краснея, — я переправлюсь с ним в Болгарию.
— Новый отряд? Не верю я в это.
— Я об этом слышал в Свиштове. А разве мы не будем драться с турками?
Хаджия призадумался.
— Если организуется новый отряд, я тоже в него вступлю… Почем знать, может быть так и будет… Говорят, что Панайот скоро вернется из Сербии. Возможно, как раз для этой цели. Коли умирать, так по крайней мере знать, за что. А здесь жизнь собачья, — добавил Хаджия и сплюнул.
— А где Македонский?
— В Молдавии. Говорят, стал управляющим у какого-то помещика.
— А Попче?
— Попче взял к себе один огородник с условием, что он ему поможет сажать лук. Остальные работают где-нибудь или голодают, как мы с тобой. Это не жизнь, а каторга. Собачья жизнь. Лучше в отряд. Я все еще берегу свое оружие. Не продаю его.
Вдруг Брычкова осенила счастливая мысль:
— Ну, брат, и дураки же мы с тобой! Голодаем столько дней и не видим, что можем легко раздобыть денег.
Хаджия оживился.
— Где? — спросил он поспешно.
Брычков показал на свою одежду.
— Видишь, эта куртка еще совсем новая и штаны хорошие… Я их купил перед самым отъездом сюда. Да еще часы! За них можно взять не меньше пятидесяти франков.
Хаджия пришел в восторг.
— Браво! Ну и ослы же мы были! То есть… я не посмел тебе сказать. Ну, пойдем же скорей.
И, насвистывая песенку: «Мы богатства не хотим, нам не нужно денег», — он тотчас же потащил Брычкова на толкучку, где торговали старой одеждой.
Наутро Брычков преобразился. Теперь на нем была обтрепанная по краям куртка с засаленным воротником неопределенного цвета; старые, протертые на коленях штаны, обшитые внизу кожей, и вместо ботинок стоптанные солдатские сапоги. От прежнего наряда осталась только шляпа — подарок знаменосца.
Он был оборван, зато сыт.
Друзья немедленно изменили свой образ жизни. В небольшой гостинице они сняли комнату с двумя кроватями и стали обедать в ресторане. Каждый день они кормили за свой счет двух-трех хэшей. Хаджия даже заплатил за какого-то товарища небольшой долг. Брычков снова повеселел. Он сочинил патриотическую песенку и пел ее по вечерам у себя в комнате, а при встрече с молодой служанкой шутил с ней и заигрывал. Молодость всегда побеждает уныние. Пролетело несколько веселых, очень радостных дней, а вместе с ними пролетели и франки.
Однажды вечером раздался стук в комнату. Распевавший Брычков остановился и громко крикнул;
— Entrez!{58}
Вошел содержатель гостиницы. Лицо его было строго.
— Извините, — сказал он с холодной вежливостью, — я помешал вам петь…
— Ничего, ничего, — ответил Брычков. — А что вам угодно?.
Хозяин язвительно рассмеялся.
— Что может быть мне угодно от моих жильцов? Чтобы они платили аккуратно, вот и все.
Брычков обиженно посмотрел на него.
— Но ведь я плачу.
— Да, но с прошлого воскресенья вы не заплатили ни копейки. А вам известно, что платить полагается каждые два дня.
Смутившись на минуту, Брычков нашелся:
— Будь покоен, я заплачу.
— А чем? Песнями? Вещей я что-то не замечаю у вас. Извините меня, но вы должны заплатить сегодня же и за себя и за товарища… Видите ли, меня уже много раз надували… тоже хорошие люди были, и даже поэты, вроде вас… Так полагается — надо платить.
Брычков вспыхнул от гнева. Он сунул руку в карман, где у него лежали последние четыре франка, но, вынув какую-то мелочь, остолбенел.
— Платите двадцать восемь франков, — холодно глядя на Брычкова, требовал хозяин.
— Меня обокрали у вас! — воскликнул Брычков.
— Старая история, знаю я эти штучки… Платите двадцать восемь франков.
— У меня нет их. Как же я заплачу?
Брычков оказался в крайне затруднительном положении. Он все поглядывал на дверь в надежде, что появится Хаджия, а там уж видно будет, что делать дальше. А хозяин стоял у двери и ждал ответа.
— Платите же!
— Мне нечем платить.
— Ну, так я передам вас полиции, как жулика и мошенника. Знаю я вашего брата, все вы…
Брычков побагровел, кровь ударила ему в голову, и он бросился на хозяина.
— Румынская собака! Я заткну тебе глотку…
И тяжелый кулак Брычкова опустился на голову хозяина.
Тот и пикнуть не успел. В этот момент в коридоре раздался топот. Кто-то стремительно бежал с неистовым криком:
— Фок! Фок! (Пожар! Пожар!)
Это орал во все горло запыхавшийся Хаджия, подбегая к двери.
Хозяин ловко вывернулся из рук Брычкова и, бледный, перепуганный, без шапки бросился вон из комнаты. Он решил, что пожар вспыхнул в одном из номеров гостиницы.
— Фок! Фок! — дико кричал Хаджия.
Во дворе уже собралась толпа. Люди бежали с улицы, толкались и суетились в темноте.
— Фок! Фок! Фок! — кричал Хаджия и тащил Брычкова вниз по лестнице. Они выскочили во двор, смешались с толпой и незаметно проскользнули в ворота. — Фок! Фок!
А огня-то нигде и не было.
…………………………………………………………………………………………………………..
— Скандал, вот скандал! — Это были первые слова, сказанные Брычковым Хаджии, когда через полчаса они остановились у маленькой двери, на другом краю города. Здесь жил болгарин-огородник, у которого они и решили переночевать.
