Сельма Лагерлёф - Император Португальский
— Я снова здоров и в полном порядке, — сказал Греппа, — но я же понимаю, что, если бы вы с Катриной не пришли мне тогда на помощь, не много бы осталось от Юхана Уттера Агриппы Престберга, и поэтому я все думал, чем бы мне вам отплатить.
— Об этом вам вовсе и не следовало беспокоиться, дорогой мой Агриппа Престберг, — сказал Ян, повелительно взмахнув рукой.
— Помолчи, сейчас ты все услышишь! — сказал Престберг. — Когда я говорю, что думал об ответной услуге, то это не пустая болтовня, а именно это я и имею в виду. И теперь дело уже сделано. На днях я встретил того торговца, что подарил вашей девчонке красное платье.
— Кого? — сказал Ян и так разволновался, что ему стало трудно дышать.
— Того мужика, что подарил девчонке платье, а потом устроил так, что с ней приключилась беда в Стокгольме. Сперва я всыпал ему за вас, сколько он смог вытерпеть, а потом сказал, что, когда он в следующий раз появится в этой округе, я всыплю ему еще столько же.
Ян просто не мог поверить, что не ослышался.
— Ну а он что сказал? Вы не спросили о Кларе Гулле? Он не привез от нее привета?
— А что ему было говорить? Я его лупил, а он молчал. Вот я и оказал вам ответную услугу, так что теперь мы в расчете. Юхан Уттер Агриппа Престберг не желает быть ни перед кем в долгу.
Он проследовал дальше, а Ян остался стоять на дороге и громко застонал. Моя девочка, моя девочка! Она хотела послать ему весточку. Наверняка у этого торговца были какие-то вести от нее. А теперь Ян ничего не узнает. Этого человека прогнали.
Ян заломил руки. Он не плакал, но боль, которую он чувствовал во всем своем теле, была сильнее, чем при болезни.
Теперь он понял, что Клара Гулля хотела, чтобы Престберг, который вечно бродит по дорогам, получил у торговца весть и передал ее Яну. Но Престберг был не лучше тролля: захочет он причинить зло или помочь, из этого все равно выходят одни только несчастья.
ВОСКРЕСЕНЬЕ ПОСЛЕ ЛЕТНЕГО РАВНОДЕНСТВИЯ
В первое воскресенье после летнего равноденствия жители Аскедаларна были приглашены в дом сеточника на большой праздник, который сеточник с невесткой ежегодно устраивали об эту пору.
Могло показаться удивительным, что два до крайности бедных человека каждый год приглашают гостей, но тем, кто знал причину, это казалось совершенно естественным.
А дело, собственно, обстояло так. Когда сеточник еще был богатым человеком, он подарил каждому из своих двух сыновей по усадьбе. Старший сын распорядился своей собственностью примерно так же, как и сам Уль Бенгтса, и умер в нищете. Второй сын был более положительным и серьезным. Он сберег подаренное ему и даже приумножил, став достаточно состоятельным человеком.
Но то, чем он теперь владел, было всего лишь мелочью по сравнению с тем, что он мог бы иметь, не предайся его отец жизни шикарной и беспечной и не спусти все деньги и имущество безо всякой пользы. Если бы такое богатство попало в руки сына, когда он был еще совсем молод, трудно даже представить себе, чего бы он достиг. Он мог бы владеть всеми лесами в окрестностях Лёвшё, иметь лавки в Брубю и пароход на озере Лёвен. Да, возможно, он стал бы даже заводчиком в Экебю.
Конечно, сыну трудно было простить отцу его мотовство, но он всегда сдерживался, чтобы дело не дошло до разрыва. Когда отец разорился, естественно, многие, и в том числе Уль Бенгтса, ждали, что сын поможет ему тем, что имеет, но что бы это дало? Все бы только пошло кредиторам. Именно с мыслью о том, чтобы отцу было куда деваться, коль скоро он всего лишился, сын и сохранил то, что когда-то им было получено.
Сын не был виноват в том, что теперь Уль Бенгтса поселился у вдовы его старшего брата, пытаясь прокормить себя и ее плетением сетей. Не единожды, а чуть ли не сотню раз предлагал он отцу идти жить к нему. То, как отец поступил с ним, было чуть ли не новой несправедливостью по отношению к нему, потому что теперь он пользовался плохой репутацией среди тех, кто знал, как трудно старику живется.
Но и это не внесло между ним и отцом никакого раздора. Чтобы доказать ему свою дружбу, сын каждое лето один раз вместе с женой и детьми добирался по смертельно опасной дороге в Аскедаларна и проводил там целый день.
Если бы люди только знали, какими подавленными чувствовали себя и жена, и он всякий раз, когда видели эту маленькую избушку и эти несчастные развалины на месте дворовых построек, это каменистое картофельное поле и всех этих оборванных детишек невестки, они бы тогда поняли, как он любит отца, если может ежегодно проходить через все это, чтобы иметь возможность повидать его.
Самым ужасным они с женой считали то, что ради них устраивался праздник. Каждый раз, уезжая, они просили и умоляли старика, чтобы он больше не созывал соседей в их честь, когда они приедут на следующий год, но тот был непреклонен. Он не хотел отказываться от праздника, хотя, конечно же, ему это было не по средствам. Глядя на то, как он постарел и угас, невозможно было подумать, что в нем осталось что-нибудь от прежнего Уль Бенгтсы из Юстербюн, но желание устраивать все на широкую ногу у него сохранилось. Желание это уже однажды привело его к несчастью, но, казалось, что от него он не избавится никогда.
До сына окольными путями доходило, да он и сам понимал, что старик с невесткой экономили и копили целый год только для того, чтобы иметь возможность устроить роскошный пир, когда он приедет. Но тут уж была еда так еда. Кофе с множеством бутербродов подавался, едва они успевали сойти с повозки. И ужин для всех соседей, с рыбой и мясом, рисовым пудингом и фруктовым кремом и множеством напитков. Было так грустно, что хотелось плакать. Они с женой ничего не делали, чтобы поощрять это безумие. Они не привозили с собой никаких припасов, кроме самых обыденных. Но праздника им было все равно не избежать.
Они иногда говорили между собой, что в конце концов единственное, что им остается, — это больше не приезжать, чтобы отец не разорился из-за них еще раз. Но они боялись, что никто не поймет их благих намерений, если они останутся дома.
А представляете, что это была за компания, с которой им приходилось общаться на этих празднествах! Старые кузнецы, рыбаки и крестьянская беднота. Если бы такие солидные люди, как хозяева Фаллы, не имели обыкновения приходить тоже, им просто не с кем было бы и словом перекинуться.
Конечно, сын Уль Бенгтсы больше всего любил Эрика из Фаллы, но он по-настоящему уважал и Ларса Гуннарссона, ставшего хозяином после смерти тестя. Он, правда, не принадлежал к какому-нибудь знатному роду, но был человеком, у которого хватило ума хорошо жениться и который, верно, добьется и богатства, и положения, прежде чем выйдет из игры.
Поэтому для сына было большим разочарованием, когда, приехав в Аскедаларна на третий год после смерти Эрика из Фаллы, он сразу по приезде услыхал, что в этот раз Ларс Гуннарссон, вероятно, не придет на праздник.
— Это не моя вина, — сказал старый сеточник. — Он не принадлежит к числу моих друзей, но ради тебя я дошел вчера до Фаллы и пригласил его.
— Может быть, ему наскучили эти празднества, — сказал сын.
— О нет, — сказал старик, — я думаю, он более чем с радостью пришел бы, но его останавливает кое-что другое.
Старик не объяснил подробнее, что он имеет в виду, но когда они по первому разу сели пить кофе, снова вернулся к этому.
— Тебе не стоит так уж огорчаться, что Ларс не придет сегодня вечером, — сказал он. — Еще не известно, понравилось ли бы тебе теперь его общество, потому что в последнее время он перестал быть солидным человеком.
— Не хотите же вы сказать, что он ударился в пьянство? — воскликнул сын.
— Да, ты, в общем-то, не ошибся, — ответил старик. — Это у него началось весной, а со дня летнего равноденствия он просто не был трезвым ни дня.
Обычно во время этих посещений, сразу после кофе, отец с сыном брали свои удочки и отправлялись на озеро ловить рыбу. При этом старик почти ничего не говорил, чтобы не спугнуть рыбу, но в этом году он сделал исключение.
Он снова и снова заговаривал с сыном. Выходило у него это, понятно, с трудом, из-за привычки говорить короткими фразами, но было заметно, что он гораздо оживленнее, чем в предыдущие годы.
Можно было даже подумать, что он хочет сказать сыну что-то особенное или, вернее, получить у сына на что-то ответ. Он напоминал человека, который стоит возле пустого дома и кричит, и зовет, не желая терять надежду, что кто-нибудь выйдет и откроет.
Несколько раз он возвращался к Ларсу Гуннарссону. Он немного рассказал о том, что произошло во время последнего церковного испытания, вытащил на свет божий и те разговоры, которые ходили в Аскедаларна после смерти Эрика из Фаллы.
Сын согласился с ним, тут, должно быть, есть вина Ларса. А раз он теперь начал пить, то это, конечно, дурной признак.
