Божена Немцова - Бабушка
– Нечего сказать, хороши богомолки! . . . Много вы так грехов отмолите! ... — журила она их, а сама еле удерживалась от смеха.
К вечеру богомольцы добрались до Святоновице. Немного не доходя до местечка, женщины обулись, одернули платья и только тогда вошли в городские ворота. Прежде всего богомольцы направились к ключу под горой у костела, выбегавшему семью струйками из-под дерева, на котором висел образ девы Марии. У ключа они преклонили колена и помолились; затем каждый напился из источника и трижды омыл лицо и глаза чистой студеной водой — та вода, как говорили, уже исцелила от недугов тысячи людей. Затем богомольцы поднялись вверх по горе к ярко освещенному костелу, откуда доносилось разноголосое пение; здесь собирались люди со всех мест, и каждый пел на свой лад.
– Ах, бабушка, как хорошо, — шепнула Барунка.
—Еще бы не хорошо . . . Встань на колени и читай молитвы, — ответила старушка. Девочка опустилась на колени возле бабушки, а та, припав головой к земле, горячо молилась матери божьей, статуя которой возвышалась на алтаре в сиянии множества свечей. Девушки-невесты, просившие деву Марию благословить их любовь, украсили ее венками и букетами; на статую было накинуто богатое покрывало, и вся она была увешана драгоценностями, принесенными в дар теми, кто искал и нашел исцеление от болезней у ее подножия.
После молитвы вожак переговорил обо всем со служкой и повел путников укладываться спать. Он мог не заботиться об их ночлеге. Подобно ласточкам, прилетающим весной на старые гнезда, богомольцы разошлись по тем домам, где из года в год находили если не богатое угощение, то приветливые лица, хлеб-соль и чистую постель. Пани мама и бабушка всегда останавливались в семье управляющего угольными копями; это были муж и жена, уже не молодые, но, по мнению бабушки, люди старого покроя, и потому она чувствовала себя у них как дома. Обыкновенно жена управляющего, услыхав, что пришли жерновские богомольцы, выходила к вечеру на улицу и садилась на лавочку перед домом, чтобы их встретить.
Перед отходом ко сну хозяйка показывала пани маме вороха полотна, канифасу и пряжи, которые у нее росли с каждым годом; большую часть пряжи напряла она сама.
– Для кого это вы, хозяюшка, припасаете? — удивлялась пани мама.— Ваша дочка никак уже замужем?
– Да ведь у меня три внучки, а вы сами знаете — девок замуж выдавать, холст да пряжу припасать.
Разумеется, пани мама была вполне с этим согласна. Когда же случалось быть дома хозяину, он шутил:
– Опять, матушка, вы свой товар разложили! . . . Никак тряпьем торговать собираетесь ?
– Полно смеяться, батюшка, какое там тряпье, мой товар и через пятьдесят лет не порвется!
Каждый раз жена управляющего сожалела, что не может угостить бабушку чем-нибудь вкусным; старушка на богомолье не ела и не пила ничего, кроме хлеба и воды. Но что поделаешь, против такого обета возражать не приходится. Пани мама тоже любила ночевать у управляющего; погружаясь в пуховики, она всегда приговаривала: «Хороша постелька! . . . Словно в сугроб провалилась!...»
Кристла и Анча остановились у вдовы-бобылки: хозяйка положила их спать на сеновале.
Вообще-то они были способны заснуть даже на голых камнях, но в эту ночь им не спалось, и они спустились по лесенке в сад.
– Здесь в тысячу раз лучше, чем наверху!... «Сад — наша горница, звездочки — свечи, зеленая травка — постель...» — напевала Кристла, кутая ноги в юбку и укладываясь под деревом.
«Ляг, моя милая, ляг, драгоценная...» — подтянула Анча, ложась возле подруги. — Послушай, как старая Фоускова храпит! . . . Словно лавина катится! ... — рассмеялась она.
– Куда как приятно спать с ней рядом! . . Как ты думаешь, родная, придут они завтра? — спросила Кристла, поворачиваясь к своей подружке.
– Еще бы не прийти, — уверенно ответила Анча. — Томеш прилетит, как на крыльях, а чтобы Мила не пришел — этого тоже быть не может. Он так тебя любит. . .
– Кто знает, ведь между нами об этом еще речи не было.
– К чему слова, когда и без них все понятно. Я не припомню, чтобы Томеш говорил мне о своей любви, а мы крепко любим друг друга ... Скоро уж и свадьба.
– Когда же?
– Батюшка хочет передать нам все хозяйство и уйти на покой. Вот только достроит себе избу, тут и свадьбу будем играть. Думаю, он успеет до Екатеринина дня. Хорошо бы нам с тобой венчаться в один день!
– Ах, оставь, ты думаешь, дело уже слажено, а оно еще вилами по воде писано.
– Ну, не сегодня, так завтра... Миловичи — те рады будут, коли Якуб войдет в вашу семью, твой отец получит славного сына: лучше парня для вашего хозяйства не найдешь, а о тебе и говорить нечего. Что правда, то правда: Якуб самый красивый парень на селе. Старостова Люцина, думается мне, горько о нем поплачет !
– Вот видишь, еще один камень на пути лежит ... — вздохнула Кристла.
– Да еще какой! . . . Ты, девушка, думаешь, Люцина не опасная соперница? Она и собой не дурна, да отец подкинет мешочек с деньгами ...
– Тем хуже.
– Не кручинься. Отец-староста — это еще не самая крупная шишка! А Люцина со всеми своими деньгами не стоит твоего мизинчика. Ведь у Милы есть глаза . . .
– Доведись только управляющему узнать, что сделали с итальянцем, не примут его в замок, попадет мой Мила в солдаты ...
– И не думай об этом. А если управляющий попробует куражиться, подмаслим его, ладно?
– Ладно-то ладно, да вряд ли сойдет с рук . . . Впрочем, я в святоянскую ночь видела во сне, что пришел ко мне Мила; выходит, скоро будем вместе ... Но ведь то сон! Бабушка говорит, что приметам не надо давать веры, нельзя искушать судьбу . . .
– Да ведь бабушка не царь и не бог!
– Я верю бабушке, как самому богу, она всегда советует от чистого сердца; все говорят, что она настоящий человек, каждое ее слово - святая правда.
– Я не спорю, только бьюсь об заклад, что когда она была молода, то думала так же, как и мы. Все старые люди на один лад: моя мать вечно ворчит, что у нынешней молодежи одни песни да пляски на уме, а разума ни на грош, уверяет, что так не бывало. А я так наверняка знаю, что в молодости и прабабки наши ни на волос не были лучше нас. Станем бабушками — тоже запоем. А теперь давай спать, да хранит нас матерь божья! — прибавила Анча, прикрыв ноги юбкой; когда через минуту Кристла заглянула ей в лицо, она уже крепко спала.
На сеновале еще полуночничала одна из богомолок; она укачивала ребенка, который никак не переставал плакать.
– Неужто, матушка, он у вас каждую ночь так беспокоится? — спросила какая-то женщина, протирая глаза.
– Вот уже две недели, как с ним мучаюсь. Чего только ему не давала, все исполняла, что говорили, — и головки маку заваривала и богородицкую травку, — ничего не помогает. Кузнечиха говорит, у него сыпь на кишках. Вот и порешила его отнести к матери божьей — пускай уж один конец: либо выздоровеет, либо господь его приберет.
– Положите завтра его под струю, чтобы вода трижды через него перекатилась: моей девочке это помогло, — посоветовала женщина и, повернувшись на другой бок, заснула.
Утром, когда богомольцы, собравшись около костела, протягивали друг другу руки и приговаривали: «Прости меня грешного», как это обычно водится перед исповедью, Кристла и Анча услыхали за собой знакомые голоса: «И нас простите! .. .»
– Отпускаем вам грехи без покаяния! — отвечала Анча, подавая руку Томешу; Кристла, смущаясь, поздоровалась с Милой.
Парни тоже поступили под начало Мартиница и вместе со всеми пошли в костел.
После обедни богомольцы отправились в баню мыться, где старики и старухи пускали себе кровь; так уж было заведено, затем пошли покупать подарки. Пани мама больше всех набирала образков, четок, статуэток ... «У меня работников много, да и помольщики придут, спросят подарков с богомолья», — объяснила она бабушке.
Возле бабушки остановилась старая Фоускова: ей очень хотелось купить фисташковые четки, но, когда торговец сказал, что они стоят двадцать крейцеров серебром, она с грустью положила четки на прилавок, говоря, что это слишком дорого.
– Дорого? .. . Это дорого?! — возмутился торговец. — Видно, вы, сударыня, никогда не держали фисташковых четок в руках: купите себе пряничные!...
– Для кого, батюшка, и дешево, а кому и не по карману. У меня и всею-то казны половина гульдена, да и то бумажками.
– Ну, на это фисташковых не купишь, — возразил торговец.
Когда Фоускова отошла в сторону, бабушка догнала ее и сказала, что есть тут еще один торговец, у которого цены посходнее. И, вправду, торговец этот отдавал товар прямо за бесценок. Фоускова на свои деньги купила не только фисташковые четки, но еще и образки и много разных безделушек.
Отведя бабушку от прилавка, Барунка шепнула ей:
