Проспер Мериме - Два наследства, или Дон Кихот. Дебют авантюриста
Борис. Нет, я хочу его видеть. Где он?.. Патриарх! Кто этот отрок, которого вы привели? В какой семинарии его взрастили? С тех пор как я вошел в этот покой, я постоянно встречаю его горящие, словно волчьи, глаза, прикованные к моим… Уж не хочет ли он заворожить меня, как финские колдуны? Юноша, разве тебе не ведомо, что в присутствии твоего повелителя тебе должно опускать глаза и склонять чело долу?
Иов. Всемилостивейший государь…
Юрий. Государь, мои глаза никогда не зрели монарха. В присутствии единственного христианского монарха на земле, защитника православной веры, глаза мои невольно направляются к тебе, аки очи умирающего к вратам рая.
Иов. Это набожный и преданный сирота, государь, коего скромность превыше его возраста.
Борис. Юноша, выходя из этого дворца, укороти свой язык, коли хочешь уберечь себя. Семен, патриарх, и ты, князь Шуйский, и ты тоже, князь Федор, ступайте за мной в кабинет.
Юрий (в сторону). Бедный Шубин! Лес рубят, щепки летят.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Монастырь в Литве на границе с Россией.
Сцена перваяЮрий, литовский монах.
Монах. Здесь тебе нечего опасаться, коли ты покинул Россию против своей воли. Ты на литовской земле. Твой настоятель тщетно будет требовать тебя. Ты молод; да будет небесам угодно, чтобы, попав в католическую страну, ты проникся благодатью. Говорят, ваши настоятели тираны. Ты увидишь нашего и сравнишь. А пока отдохни; ты выглядишь, словно совершил долгий путь.
Юрий. Большое спасибо, отец мой… Россия вон там, я думаю?
Монах. Граница проходит по этому ручью. За ним московская земля.
Юрий (сам себе). Я еще вернусь.
Монах. Что говорят и что поделывают в том краю, откуда ты пришел?
Юрий. Я всего лишь бедный дьякон и ничего не знаю о том, что творится в миру.
Монах. Здесь полагают, что ваш Борис хочет возобновить войну и отобрать у нас ливонские земли; но он не захочет напороться на копья наших гусар.
Юрий. Я думал, Борис друг вашего короля.
Монах. Друг! Как бы не так! Он боится и ненавидит его и не упускает ни одной возможности навредить ему. В один прекрасный день его величество потеряет терпение.
Юрий. Сигизмунд — воинственный монарх?
Монах. Столь же воинственный, сколь набожный. Поверь, через несколько лет он совершит великие завоевания во славу своей веры и короны. Пусть бы лучше Борис не провоцировал его… Впрочем, его час близок.
Юрий. О чем это вы?
Монах. Да, скоро наступит конец союзу, который он заключил с дьяволом.
Юрий. Он заключил союз с дьяволом?
Монах. Ты, верно, единственный москаль, который об этом не знает. Да, тому уж двенадцать лет, больше двенадцати, как он вопрошал финских колдунов, чтобы узнать свою судьбу. «Семь лет ты будешь править, семь лет ты будешь царствовать», — ответил дьявол, вызванный этими колдунами. «Какая разница, — сказал Борис, — хоть бы и всего семь дней, лишь бы быть царем!»[32] Заметь, сын мой, он семь лет был регентом при Федоре и вот уже пять лет царь. Ему осталось два года.
Юрий. Через два года мне будет двадцать четыре.
Монах. А мне семьдесят. У нас здесь есть русский монах, который болтает разное о вашем Борисе. Вчера, совершенно искалеченный, он пришел к воротам монастыря просить убежища. Он сбежал из темницы, куда его поместили ты никогда не догадаешься за что.
Юрий. Откуда мне знать?
Монах. Борис приказал жестоко избить его палками, а потом бросить в глубокий ров только за то, что тот сказал, будто один юноша похож на покойного царевича Дмитрия.
Юрий. Это мог быть знак, указывающий Борису, что царевич не умер.
Монах. Говорят, Борис приказал убить или отравить его, когда тот был совсем дитя.
Юрий. Насколько я слышал, это очень темное дело.
Монах. Полно! Будь царевич жив, он бы где-нибудь появился.
Юрий. Будь царевич жив… По мне… Я ничего об этом не знаю, но мне кажется, при таком кровожадном тиране, каков Борис, царевичу лучше скрываться… Кто знает, может, он в безопасности и даже в Польше?
Монах. В Польше! Пресвятая Дева! Кто бы дерзнул, чтобы хоть один волос упал с головы принца, просящего убежище, в республике или у короля?
Юрий. Если бы Борис предложил королю какую-нибудь уступку, тот, быть может, выдал бы принца, находящегося под его покровительством.
Монах. Ты говоришь, как москаль, друг мой. В Польше испытывают более возвышенные чувства. Например, в Брагине, это неподалеку отсюда, один русский дворянин недавно просил покровительства у нашего воеводы, князя Адама Вишневецкого. Два месяца он кормился за столом князя и пользовался его расположением, хотя Борис предлагал груды золота, чтобы ему выдали изгнанника.
Юрий. Какой благородный господин этот князь Адам. Я рассчитываю добраться до Брагина и обязательно повидаю его.
Монах. Бедняк, остановившись возле его двери, всегда найдет хлеб и кувшин пива. И хотя князь преданный католик, прежде чем оказать помощь, он не спрашивает у странника, какой тот веры. В России так не бывает, не правда ли?
Юрий. Так поступают повсюду все честные люди.
Монах. Прекрасно сказано, молодой человек. Пришло время вечерни, я покидаю тебя. Если только ты не хочешь послушать службу. Иногда безбожники очень проникаются при звуках нашего органа.
Юрий. В другой раз, отец мой.
Монах. Хорошо. Прощай. Если наш русский монах еще здесь, я скажу ему, что у нас гостит один его соотечественник.
Уходит.
Сцена втораяЮрий (один). Еще два года! Да, мне нужны еще два года… Его звезда закатывается, а я… Золотая печать, бриллиантовый крест и тридцать пять дукатов, вот и все мои запасы… Но… Густав сказал: хотеть значит мочь.
Входит Григорий Отрепьев.
Сцена третьяГригорий, Юрий.
Григорий. Клянусь честью!.. Нет… Неужели… Как! Вы здесь?..
Юрий. Добро пожаловать в Литву, Гришка Богданович. Рад вновь видеть тебя.
Григорий. Хотел бы я сказать вам то же… Юрий. Ты пострадал за меня, и страдания твои запечатлены в моей памяти.
Григорий. Вписали ли вы туда двести ударов плетьми, тридцать дней темницы, черный хлеб, ключевую воду?..
Юрий. Знаешь ли ты пословицу запорожцев? «Прощают обиду, но не позор». Аль позабыл уже о позоре Борисовом?
Григорий. Что до этого, так я думаю, полгода еще сесть не смогу, чтобы о нем не вспомнить и не проклясть его.
Юрий. Оставь проклятья попам и женщинам. Мужчина действует и мстит.
Григорий. Лучшего я бы и не желал, но…
Юрий. Услужи мне, и я отомщу за тебя. Завтра же уезжай на остров к запорожцам. Я дам тебе письма к их атаманам и к атаманам донских казаков. Скажешь им, чтобы седлали своих коней и точили штыки и что ты меня видел.
Григорий. Легко сказать… но… коли они спросят… Коли они спросят меня, кто вы… Что мне отвечать?
Юрий. Что ты видел человека, которого Борис ненавидит и боится больше всего на свете. Избавителя, которого ждут все угнетенные. Скоро я поведу их вместе с моими польскими союзниками.
Григорий (тихо). Его союзниками!
Юрий. А до того — ни единого слова, которое могло бы раскрыть меня. Помни об этом приказе; я хочу, чтобы мне подчинялись. (Протягивает ему руку.)
Григорий (после минутного колебания преклоняет колени и лобзает ему руку). Государь, располагайте мною.
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Брагин. Замок князя Адама Вишневецкого. Высокая терраса, выходящая во двор.
Сцена перваяМарина Мнишек, Станислав Малуский.
Малуский. Его высочество оказал мне честь, отметив, что я отлично справился и что польских дворян по праву называют лучшими военными Севера. Он лично представил меня госпоже де Верней, которая соблаговолила спросить меня об имени дамы, чьи цвета я ношу… Вы догадались, прекрасная Марина, каков был мой ответ.
Марина. Ах, пан[33] Малуский, какой вы нескромный!
Малуский. Маркиза оказала мне честь, заметив, что она очень желала бы принять вас в Фонтенбло… это королевский дворец… и посмотреть, как вы танцуете полонез.
