Уильям Голдинг - Бумажные людишки
— А что вы скажете, теперь ведь ваша очередь, Уилф.
— Очередь?
— Ну, в этой игре. «Гав-гав».
— Ах, это! Ничего не скажу.
— Не понимаю, Уилф.
— Все станет ясно в должное время.
— Эта бумага, Уилф…
— Ее вы тоже не получите. Только не кипятитесь, Рик, старина. Мой друг, племянник управляющего, и новая молодая толстуха выкинут вас отсюда. Я хочу сказать, что именно эту бумажку вы не получите. Но если будете хорошо себя вести, получите другую красивую бумагу с подписью и печатью…
— Уилф, сэр, не знаю, как…
— …в соответствующих местах. Однако этому будут предшествовать необходимые формальности.
— Что угодно! У меня осталось меньше двух лет, Уилф. Вы просто не знаете…
— Вот так плохо?
— Что угодно. Да, сэр.
— Ладно, как мы договорились, я должен знать все подробности сделки между вами и сами знаете кем.
— Мистером Холидеем?
Я величественно кивнул. Рик озадаченно потер нос. Впрочем, он уже расслабился. Развеселился.
— Очень просто. Он финансирует меня. Семь лет, чтобы я мог посвятить себя…
— А давно у него Мэри-Лу?
— Мэри-Лу больше ничего для меня не значит, сэр.
— Вы даже изредка ее не используете?
Настала долгая пауза. Я бросил ему спасательный круг.
— Он крутой работодатель, мистер Холидей. Если вы в течение семи лет не поднесете меня на блюдечке и не представите мою авторизованную биографию — неполную, разумеется, я же еще не совсем выпал из литературного процесса, — будет плач и скрежет зубовный.
— Он прекратит финансировать исследование. Но послушайте, сэр. Я же не беспомощен, я могу обратиться к другим…
— Опять вы хнычете. Других нет. Давным-давно, много лет назад, я думал, что вы скажете, допустим, Гугенгейм или Фулбрайт, но нет. Она бы не пошла просто ради денег, Рик, и не разбила бы мне душу, и не ставила бы меня и вас в идиотское положение. Понимаете? Похоже, она хотела ублажить и меня, и его, служить одновременно Богу и Маммоне. Догадайтесь, кто есть кто.
— Вы обещали эту или подобную бумагу! Вы же не откажетесь от своих слов, сэр!
— Не откажусь. Но вы не даете мне времени изложить условия.
— Я забыл. Это ужасно.
— Я еще не вручаю вам эту бумагу и не дам ее здесь. Вам придется выполнить определенные условия.
— Что угодно…
— Я разрешу вам написать официальную, авторизованную биографию Уилфрида Баркли, везунчик вы этакий. И предоставлю всю необходимую информацию. Назначу вас распорядителем всех имеющих ко мне отношение материалов.
— Клянусь…
— Биографию я проверю от первого до последнего слова.
— Естественно, естественно!
— Встретимся там и тогда, где я укажу.
Тут он совсем уже сник.
— Но, сэр… Уилф… ваше здоровье…
— Вы имеете в виду, что я могу типа сыграть в ящик?
— Нет, сэр, но ваша память уже не в самой лучшей форме. Писатели — люди рассеянные, вы же знаете, Уилф.
— Не настолько рассеянные, чтобы ставить все деньги на один номер, как делаете вы, Рик. Вы же полностью в моих руках. Я вам разрешаю. И только. Вам разрешение, мне — подношение. Вот так.
— Сэр.
— Завтра утром я уеду. И больше никогда не появлюсь в этом месте — тут я могу разнюниться. Вы за мной не последуете, иначе сделка не состоится. Раньше или позже сможете представить меня Холидею.
— Это чрезвычайно трудно.
— Но вы, расчудесный мой, сможете это сделать. У вас доступ имеется.
— Нет, сэр, мистер Холидей разрешает доступ к своей особе только самым красивым женщинам.
— Никаких мальчиков? Никакого скотоложества? Вовсе без извращений, пыток, убийств? Что, все его миллиарды идут исключительно на ewige Weib36, или как это у них называется? Ладно, Рик. Вы знаете, как мы, посвященные в истинное знание, возвращаемся к примитиву, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье. Одно из… Господи, Рик, похоже, из меня прет целая лекция!
— Подождите минутку, сейчас достану магнитофон…
Он извлек аппаратик из рукава.
— Вот это?
— Ну да. Он и фотографировать может. Но, Уилф, к вам я никогда не приближался без этой штуки в рукаве, только иногда он не улавливает звук, так что лучше поставить его на стол.
— Вы никогда меня не записывали!
— Всегда записывал, сэр, еще за обедом в вашем доме. Жаль только, при нашем ночном столкновении его со мной не было.
— Не верю!
— А завел я его еще раньше. Не этот аппарат, конечно, но такой у меня был еще в колледже. Должен сказать, за эти годы у вас даже акцент изменился!
— Не следует нести чушь больше, чем необходимо. Акцент у меня всегда зависел от обстоятельств.
— Нет, сэр.
— Раньше? До того, как вы приезжали ко мне и Лиз?
— Когда вы были в Штатах. Когда-нибудь я вам проиграю это.
— Не стоит. На ступеньках наших мавзолеев или что-то вроде того. Вы это сотрете, или сделки не будет.
— Записи мне не принадлежат, сэр.
Я долго переваривал все это. Конечно. Холидей держит их в своем фонде по Баркли. Они, как и Мэри-Лу, являются частью сделки. Господин дал — господин взял, да будет проклято вовеки его имя. Кто знает, где его берлога? Кто в состоянии противостоять ему, напасть, сразиться, свергнуть его? Единственное, что мы можем сделать, — это бросать камни в лоб его прислужникам в надежде как-то уязвить хозяина.
— Уилф, вы собирались произнести речь.
— Ах да. Лекцию. О ритуалах посвящения. Вам-то они известны, Рик. Например, ритуал посвящения — это когда вы обнаруживаете, что вместо того, чтобы выискивать кнопки — у вас они называются булавками для бумаг — где-нибудь у мамочки в сумке, в пепельнице, на тарелке, на каминной полке, которую благовоспитанные джентльмены именуют надкаминником, вы можете просто пойти в магазин и купить целую коробку. И тогда вы понимаете, что произошло. Вы стали хозяином в доме. Другой ритуал имеет место, когда вы обдуманно убиваете кого-то, например, собаку. Кстати, что вы пьете?
— Все, что угодно, надо полагать.
— Бурбон? Говорят, он снова входит в моду. Водку? Шотландское виски? Я лично предпочитаю вино.
— Охотно выпью, Уилф.
— Когда вас посещает видение всеобщей ярости, нетерпимости, — черт побери, Рик, то, что изображают на картинах там и сям, скажем, в Италии, это вовсе не видение, на самом деле оно подобно катящемуся камню, и вы понимаете, что это навеки, как алмаз. Вот это ритуал посвящения.
— Да, Уилф.
— Вы записываете?
— Полагаю, запись идет.
— Хитрая штучка! Что-то мне захотелось кофе. Вы бы не могли сходить и принести мне кофе, Рик? Просто чтобы показать этой машине, как вы почитаете старика?
Он ринулся стремглав, как ребенок, которому после взбучки показывают, что солнце снова засияло. Я сидел и смотрел на чертову машину. И издавал всякие смешные звуки, потому что фотокамера там не замечала лиц. Вернулся Рик с двумя чашками кофе на подносе.
— Сперва выпьем вина, старина Рик.
— Как скажете, Уилф.
— Налейте вина в блюдце, Рик.
— Сэр?
— А как вы думаете, зачем я потребовал кофе? Пить, что ли? Так я вполне обошелся бы и чаем.
Рик поставил поднос на стол. Глаза у него снова были навыкате. Он опустился на стул.
— Это ритуал, сынок. После него ничто не остается таким, как прежде. Можно лечь в постель, и встать, и делать это, пока ад не посинеет, и ничего не происходит. Тут все иначе, правда? Посмотрим, что мы имеем. Вы получите разрешение, как я сказал. Но где гарантия, что вы станете выполнять свою часть сделки? Так вот, вы сделаете кое-что. Просто ради доказательства — это такая дружеская проверка, Рик. Возьмите одно из блюдец и налейте в него «доль».
Я с интересом ждал. Он не двигался.
— Давай, паренек. Вы преследовали меня, и записывали, и шантажировали, и вводили в искушение, покупали и продавали меня — все для блага вашей захудалой литературы. И теперь остановитесь? Подумайте — чего стоит одна глава об акценте Уилфа!
Он с трудом переводил дыхание.
— Угу.
— Что «угу»?
— О вашем деревенском английском акценте.
— Фу, как грубо, Рик. Я же сказал — акцент я всегда употреблял по обстоятельствам.
— Нет, сэр, я имею в виду не сейчас, а тогда.
— Много вы знаете об этом!
— У меня есть слух. То есть был слух. Поэтому я занимался фонетикой. И здорово в ней разбирался. И сейчас разбираюсь. Но тут у меня нет будущего… Ну, ладно. Профессор велел мне получить образец вашей речи для архива. Я тогда готовился к экзаменам и не мог попасть туда. Это сделал мой приятель. Он поставил магнитофон под креслом для приглашенных гостей в преподавательском клубе. Потом, когда я слушал вас, я просто не мог поверить. Так произносить дифтонги! А тона — совсем как у китайца.
— Меня слушали в полном молчании и с глубочайшим почтением!
— Нет, сэр. Слушали не что вы говорили, а как. «Что» уже во вторую очередь.
Он встал, ухватился за край стола и подался вперед.
— Эту запись прокручивали на вечеринках как анекдот, Уилф. Например, когда обмывали мою диссертацию. Нет, сэр, не я это придумал, не вините меня. Я просто вам рассказываю, сэр. Вообще-то на этой вечеринке я впервые услышал вашу речь, до того я просто вникал в фонемы. И фонемы мне основательно осточертели.
