Герман Мелвилл - Ому
Что касается миссионеров, то они открыто не признавали французского губернатора, наивно предсказывая появление эскадр и войск из Великобритании. Но какое значение имеет благополучие столь крошечной страны, как Таити, для могущественных интересов Франции и Англии! Одна сторона заявила протест, другая ответила, и на том дело кончилось. На этот раз вечно ссорившиеся между собой святой Георгий и святой Денис оказались заодно; и они не собирались скрестить шпаги из-за Таити.
Во время моего пребывания на острове, насколько я мог судить, мало что указывало на какие-либо перемены в управлении. Существовавшие там раньше законы оставались в силе; миссионеров никто не трогал, и повсюду восстановилось относительное спокойствие. Все же иногда мне приходилось слышать, как туземцы нещадно ругали французов (кстати сказать, не пользующихся любовью по всей Полинезии) и горько сожалели, что королева с самого начала не оказала сопротивления.
В доме вождя Адии часто шли споры о том, могут ли таитяне справиться с французами; подсчитывалось количество людей, способных принять участие в военных действиях, и количество ружей у туземцев, обсуждалась также возможность укрепления некоторых высот, господствующих над Папеэте. Относя эти симптомы лишь за счет возмущения недавними обидами, а не решимости к сопротивлению, я никак не предполагал, что вскоре после моего отъезда вспыхнет доблестная, хотя и безуспешная война.
В период между моим первым и вторым посещением остров, прежде делившийся на девятнадцать округов, во главе каждого из которых в качестве правителя и судьи стоял туземный вождь, был разделен Брюа на четыре. Во главе их он поставил четырех изменивших своему народу вождей — Китоти, Тати, Утамаи и Параита; каждому он платил по 1000 долларов, чтобы обеспечить их содействие в проведении своих злокозненных планов.
Первая кровь пролилась при Маханаре на полуострове Таиарапу. Стычка возникла из-за того, что моряки с одного французского корабля захватили нескольких женщин из прибрежного поселения. В этой битве островитяне сражались отчаянно и убили около пятидесяти врагов, потеряв девяносто человек своих. Французские матросы и солдаты, которые, по рассказам, были тогда пьяны и разъярены, не давали пощады; остались в живых лишь те, кому удалось убежать в горы. В дальнейшем произошли битвы при Харарпарпи и при Фараре, которые не принесли захватчикам решающего успеха.
Вскоре после сражения при Харарпарпи обозленные туземцы подстерегли на перевале и убили трех французов. Один из них, Лефевр, был известный негодяй и шпион, посланный Брюа для того, чтобы провести некоего майора Фергюса (по слухам, поляка) в убежище, где скрывались четыре вождя, которых правитель хотел захватить и казнить. Это событие резко усилило ожесточение обеих сторон.
Примерно в то же время Китоти, продавшийся вождь и послушное орудие в руках Брюа, по наущению последнего, устроил большое празднество в долине Парее и пригласил на него всех своих соплеменников. Цель правителя состояла в том, чтобы переманить на свою сторону возможно больше народу; он в изобилии снабдил приглашенных вином и спиртом, и дело, естественно, кончилось картиной скотского опьянения. Впрочем, пока до этого еще не дошло, несколько островитян выступило с речами. Одна из них, произнесенная пожилым воином, прежним главой знаменитого общества ареоев,[65] была чрезвычайно показательна.
— Это очень хороший праздник, — сказал нетвердо стоявший на ногах старик, — и вино тоже очень хорошее; но вы, злые Ви-Ви (французы), и вы, вероломные мужи Таити, вы все очень плохие.
По последним сообщениям, бóльшая часть островитян все еще отказывается подчиниться французам, и трудно предугадать, какой оборот могут принять события. Во всяком случае, эти неурядицы должны ускорить окончательное истребление таитянского народа.
Наряду с должностными лицами, назначенными дю Пти-Туаром, на острове осталось несколько французских священников; одна из статей договора обеспечивала им беспрепятственную деятельность по распространению своей религии. Но никто не считал себя обязанным заботиться об их удобствах, а тем более о том, чтобы накормить завтраком в первый день, как они высадились. Правда, у них имелось много золота; но в глазах туземцев оно было проклятием (табу), и до поры до времени они к нему не прикасались. Какой островитянин рискнул бы загубить душу и накликать болезнь на свои хлебные деревья, вступив в сношения с чужеземцами, в которых он видел посланцев папы и дьявола — запах серы еще до сих пор не выветрился из их ряс! В то утро священникам пришлось устроить пикник в роще кокосовых пальм; но до наступления ночи в одном из стоявших поблизости домов им было оказано христианское гостеприимство, оплаченное звонкими долларами.
Английских миссионеров, не пожелавших надлежащим образом принять этих господ, можно, пожалуй, упрекнуть в недостатке вежливости, но последние безусловно повинны в том, что без всякой необходимости поставили себя в такое неудобное положение. Вместо того чтобы насильственно вторгаться на остров, где население уже приняло христианство, они могли бы с гораздо большими надеждами на успех поселиться на одном из тысяч островов Тихого океана, еще остававшихся языческими.
Глава XXXIII
МЫ ПРИНИМАЕМ ПОСЕТИТЕЛЕЙ В ГОСТИНИЦЕ КАЛАБУСА
Так как место нашего заключения было открыто со всех сторон и находилось вблизи от Ракитовой дороги, все прохожие, конечно, прекрасно видели нас. Поэтому мы не могли пожаловаться на недостаток посетителей из числа такой праздной и любопытной публики, как таитяне. В течение нескольких дней они непрерывно приходили и уходили, между тем как мы, с позорно зажатой в колодке ногой, были вынуждены принимать их лежа.
В это время мы были знаменитостями всей округи; жителей отдаленных поселков, конечно, водили смотреть «кархо-ури» (белых людей), подобно тому как в большом городе приезжих из деревень сопровождают в зоологический сад.
Все это давало нам полную возможность изучать островитян. Мне грустно было видеть, что среди туземцев встречается так много больных и уродов — то были жертвы какой-то опасной болезни, которая при местном лечении в конце концов почти неизбежно поражает мышцы и кости. Особенно часто наблюдается искривление спины, придающее человеку очень безобразный вид и являющееся следствием крайне тяжелой формы этого заболевания.
Описанный телесный недуг, как и многие другие, не был здесь известен до открытия архипелага белыми, но зато среди туземцев встречаются случаи «фа-фа», или элефантиазиса, — местной болезни, широко распространенной здесь с древнейших времен. Она поражает только ноги, которые распухают иногда до размеров человеческого туловища и покрываются чешуей. Можно было бы предположить, что люди с таким недугом не в состоянии ходить; однако, по всей видимости, они подвижны не меньше других, не испытывают, вероятно, никакой боли и переносят свое несчастье с поистине изумительной бодростью.
«Фа-фа» развивается чрезвычайно медленно, и проходят годы, прежде чем нога полностью распухнет. Туземцы называют несколько причин элефантиазиса, или слоновой болезни, но в общем создается такое впечатление, что в большинстве случаев она возникает от употребления в пищу незрелых плодов хлебного дерева и таро.[66] Насколько я мог установить, по наследству она не передается. Ни на одной стадии с болезнью не пытаются бороться, считая ее неизлечимой.
Заговорив о «фа-фа», я вспоминаю одного беднягу — матроса, которого я видел впоследствии на Руруту, уединенном островке в двух днях пути от Таити.
Остров очень маленький, и население его почти вымерло. Мы отправили к берегу шлюпку узнать, не удастся ли раздобыть ямс, так как прежде ямс с Руруту славился на окрестных островах не меньше, чем сицилийские апельсины по всему Средиземному морю. Когда я сошел на берег, к величайшему моему удивлению, близ маленькой жалкой церквушки со мной заговорил белый человек, приковылявший из полуразрушенной хижины. Волосы и борода были у него неострижены, лицо мертвенно бледно и измождено, одна нога распухла от «фа-фа» до чудовищных размеров. Раньше мне никогда не приходилось видеть или слышать, чтобы элефантиазисом болели приезжие, и зрелище это сильно потрясло меня.
Он жил на острове уже много лет. Когда появились первые симптомы, он не хотел верить, что его поразил именно этот ужасный недуг, и надеялся на скорое их исчезновение. Через некоторое время он, однако, понял, что единственный шанс на выздоровление — немедленная перемена климата, но тогда уже ни один капитан не соглашался взять его в свою команду; о том, чтобы уехать пассажиром, не приходилось и думать. Это плохо рекомендует человеколюбие капитанов, но, по правде говоря, тем из них, что плавают в Тихом океане, оно мало свойственно. В наши дни, когда к ним так часто обращаются с призывами быть милосердными, они стали безжалостными.
