Роберт (2) Стоун - В зеркалах
— Значит, вы не за ней пришли? — спросила женщина.
— Нет,— сказал Морган Рейни.— Я пришел... для обследования.
— А-а,— сказала женщина.
— Я приду, когда ей будет получше.
Женщина посмотрела на него с тем же недоверчивым выражением — казалось, она смеется. Рейни отвел взгляд, и склонился над миссис Бро.
Ее голова была слегка запрокинута на запятнанной подушке, она ловила воздух ртом. Щеки и глаза ввалились и при свете свечи казались темно-серыми; на висках и на лбу, в морщинах под подбородком лежала та же безжизненная металлически-серая тень,
Рейни понял, что она умирает. Серая кожа — больной негр, издыхающий негр, об этом ему говорили еще в детстве. У него это ассоциировалось тогда с больными белыми слонами. Он смотрел, как дрожат ее веки при свете свечи, как морщатся в коротких спазмах серые, бескровные губы.
— Ты пришел? — проговорила умирающая.
Ее глаза, полуприкрытые дрожащими веками, ничего не выражали.
— Нет, нет,— сказал Морган Рейни.— Ничего.
— Могу я спросить,— сказала сиделка,— что они собираются делать? Они ее заберут? По-моему, нет никакого смысла, потому что она скоро отойдет.
— А что они сказали?
— Я даже не знаю. Один раз был врач, сделал ей укол. Он сказал другой женщине, что она умирает и надо вызвать родных. Сказал, что, если будут боли, вызвать из городской лечебницы, и с тех пор никто больше не приезжал.
— Я не знаю, как они поступят,— сказал Рейни.— Я пришел по другому делу.
— А больше я вам ничего не могу сказать.
— Как вы думаете,— спросил Рейни,— можем мы что-нибудь для нее сделать? Может быть, ей нужен священник?
— Мы сидим у нее, когда можем. Кто-нибудь обязательно будет с ней до конца. Она одинокая.— Женщина посмотрела на Рейни и покачала головой.— Если вы раньше ей не помогли, теперь чем поможешь?
— Мне очень жаль,— сказал Рейни.
— У нее был дом. Хороший дом. Муж ее выгнал, я уж не знаю почему. Одинокая она,
— Да,— сказал Рейни.
— Вон они, крысы,— сказала больная, показывая на двор.— Кишмя кишат. Крысы,— повторила она, кивая Рейни.— Тебя не укусят?
Рейни подтащил стул к кровати миссис Бро и, сев, положил ей на лоб руку и глядел, как поднимается и опадает на ее груди одеяло.
Когда он поднял глаза, в дверях стоял мистер Клото.
Сиделка сняла свечу с комода и держала ее обеими руками.
Мистер Клото вошел и посмотрел на руку Рейни, лежавшую на лбу больной.
— Вы очень добры,— сказал мистер Клото.
Рейни встал, глядя в пол.
— Я пришел некстати.
Мистер Клото взял его под руку и, отодвинув зеленое полотенце, вывел во двор.
— Ну что вы, обычный служебный недосмотр,— успокоил он Рейни.— Нельзя винить аппарат за недостаток такта.
— Я спрошу у них, что с ней делать.
— Мы позаботимся об этой женщине, мистер Рейни.
— Да, да,— сказал Рейни.
— Не беспокойтесь. Вы и так сделали гораздо больше, нежели требовалось по службе. Вы так душевно отнеслись к бедной миссис Бро. Я просто поражен. Тут было проявлено чувство ответственности — и ничто иное, сэр.
Они пересекли двор и вошли в маленький розовый коридорчик, заменявший в гостинице вестибюль.
— Вы не сказали мне, что она больна. Почему вы не сказали, мистер Клото?
— Мистер Рейни,— ответил Клото,— вам нечего стыдиться. Вам просто неловко, и я вас за это не осуждаю — в подобном положении я и сам испытывал бы неловкость. Какие сведения о миссис Бро вы собираетесь представить?
— Не знаю,— сказал Рейни,— мне не удалось с ней поговорить.
— Не огорчайтесь,— сказал Клото.— Рассматривайте это как необходимый урок. Со временем вы, конечно, будете работать собраннее.
Клото грустно улыбнулся и стал подниматься по лестнице к себе в кабинет.
— От каждого — по способностям,— произнес он, поднявшись на несколько ступенек и со значением направив палец в грудь Рейни.— Каждый должен будить в себе чувство ответственности.
Рейни смотрел ему вслед, пока он не прикрыл за собой дверь приемной.
Под вечер Рейнхарт и Джеральдина приготовили кастрюлю шипучки с джином и улеглись пить в тени на балконе. Рейнхарт долго читал вслух стихи из антологии в бумажном переплете.
После четвертого стакана шипучки он прочел «Крушение Германии» почти до конца. Декламировал он с большой выразительностью, хотя сильно охрип, тем не менее его, вероятно, было слышно на другой стороне улицы.
Потом он вышел на лестницу и начал декламировать про себя.
По лестнице, держа в руке бумажный мешочек, поднимался Морган Рейни.
— А...— смущенно произнес он и осторожно обошел Рейнхарта.— Извините.
— Угу! — сказал Рейнхарт. Он думал о Джеральдине и все еще улыбался.— Ничего, пожалуйста.
Рейни остановился на площадке и снял клеенчатую шляпу.
— Э... вы ведь работаете на радио? — спросил он Рейнхарта.
— Иногда я работаю для радио.
— Интересная станция, эта бэ-эс... бэ... эс... не помню, как дальше.
— Да, интересная станция.
Джеральдина подошла к двери и посмотрела на Рейни с пьяным доброжелательным любопытством.
— Послушайте,— спросила она его, осененная внезапной мыслью,— вы правда работаете в морге?
— В морге? — переспросил Рейни.— Да нет, я не работаю в морге.
— Конечно нет,— сказал Рейнхарт.
— Нет,— сказал Рейни.— Я провожу обследование для социального обеспечения. То есть поэтому меня и заинтересовала ваша станция, мистер...
— Рейнхарт,— сказал Рейнхарт.
— Я слушал ваше введение к программе, посвященной системе пособий и социальных услуг в этом штате. На прошлой неделе, кажется. Эта программа, по-моему, на редкость...— Он улыбнулся и неопределенно махнул рукой.
— На редкость паршивая,— сказал Рейнхарт.
— В ней на редкость много... злобы.
— Да, злобы там хватает,— согласился Рейнхарт.
Из бумажного мешочка Рейни сочилась густая красная жидкость и липкими каплями шлепалась на деревянный пол.
— Это клубничное мороженое,— виновато сказал Рейни.— Мне надо идти.
Он подставил ладонь под мешочек и поймал каплю. Э... не хотите ли? — спросил он.
— Хочу,— сказала Джеральдина.— Без шуток.
— Спасибо,— сказал Рейнхарт.— Можете пока положить его у нас на лед.
Они вошли в комнату. Она была совсем пустой и голой. Рейни пробормотал что-то о том, что у них очень мило.
Мороженое он купил, подчиняясь минутному приливу бодрости, но день у него был тяжелый: пожилая сифилитичка и веснушчатый ребенок-идиот. В пальце ребенка начиналась гангрена, потому что его сестренка туго перетянула этот палец бечевкой.
— Да, у нас тут чисто,— согласился Рейнхарт.
Они сели на балконе. В кухне Джеральдина, чуть покачиваясь,
нарезала половину мороженого на куски.
Рейнхарт налил себе еще стакан шипучки и поглядел на Рейни с выражением вежливого интереса.
— Боюсь, по отношению ко всем вам я нахожусь по ту сторону черты,— признался Рейни Рейнхарту, когда появилось мороженое.— Я не радикал, но я много работал в области социального обеспечения и, наверно, научился смотреть на вещи как-то по-другому.
— А,— сказал Рейнхарт.
— Вы меня теперь вышвырнете вон? — спросил Рейни с печальной усмешкой в голосе.
— Почему бы и нет? — спросил Рейнхарт. Джеральдина засмеялась.
— Не морочь ему голову, Рейнхарт. Он не верит ни слову из того, что передает эта станция,— сказала она Рейни.— Даже в последних известиях.
Рейнхарт быстро взглянул на нее.
— Не верите? — с улыбкой спросил Рейни.— Не может быть. То есть я хочу сказать, что эта станция — радикально правая во всем, кроме музыкальных передач. Вы должны были насквозь пропитаться их политикой — и вы в нее не верите?
— Вера — вещь очень тонкая и сложная,— сказал Рейнхарт. Рейни тревожно усмехнулся:
— Не понимаю, как...— Он умолк и с любопытством посмотрел на Рейнхарта.
Рейнхарт не улыбнулся.
— Кажется, я вмешиваюсь в то, что меня не касается,— сказал Рейни.
Рейнхарт поставил стакан рядом с кастрюлей.
— Ничего.
— Просто я случайно услышал передачу о социальном обеспечении. Я сейчас занимаюсь как раз этим.
— А что вы делаете? — спросила его Джеральдина.
— Ну... собираю данные. Задаю вопросы.— Он перевел взгляд с Джеральдины на Рейнхарта и прищурился, слабо улыбнувшись.— Все это как-то странно. Очень.
— Почему? — спросил Рейнхарт.
— Ну,— сказал Рейни,— может быть, это только мне так кажется.— Он развел руками и посмотрел на ладони.— Видите ли... в таких кварталах всегда... ну, там всегда существуют какие-то скрытые взаимоотношения и ситуации, о которых ты ничего не знаешь. Потому что ты — чужой. Я работаю с неграми.
— Вам нравится работать с ними? — спросила Джеральдина.
— Да,— сказал Рейни.— Пожалуй, да. Но все эти почти ритуальные отношения... видите ли, это трудно.
