Марк Твен - No44, Таинственный незнакомец
Невидимый, неосязаемый, освобожденный от плоти, прозрачный, как воздух, я тем не менее удерживал Маргет в объятиях и, казалось, мог подняться с ней в воздух. И это была не иллюзия, а реальность. Ощущение изумило своей новизной, я и не подозревал, что дух мой так силен Я еще освою этот ценный дар, воспользуюсь им, проверю, на что способен.
— Чувствуешь ли ты, как я сжимаю твою руку, дорогая? — спросил я Маргет.
— Конечно, чувствую.
— А мой поцелуй?
— Что за вопрос! — засмеялась Маргет.
— А мои руки, когда я сжимаю тебя в объятиях?
— Ну, разумеется. Какие странные слова!
— Мне хотелось вызвать тебя на разговор, чтоб услышать твой голос; он для меня словно музыка, Маргет, и я…
— Маргет? Маргет? Почему ты называешь меня так?
— Ах ты маленький страж приличий, ревнительница собственности. Требуешь, чтоб я звал тебя госпожа Реген? Боже мой, я полагал, что мы покончили с условностями.
— . Но почему ты должен так меня величать? -недоумевала Маргет.
Пришел мой черед удивляться.
— Почему? Пожалуй, нет других причин, кроме той, что это твое имя, дорогая.
— Мое имя? Ну и ну! — Маргет капризно вскинула прелестную головку. — В первый раз его слышу!
Я обхватил ладонями ее лицо и заглянул ей в глаза — не шутит ли? — но они были сама искренность и простодушие. Не зная, что сказать, я брякнул наугад:
— Любое имя, что тебе по нраву, будет мило для меня, невообразимо прекрасная, обожаемая! Каким именем мне звать тебя? Прикажи!
— Ну и повеселился же ты, вызвав меня на разговор, как ты выразился. Как меня называть? Да моим собственным именем, и не величай меня госпожой.
Я все еще терялся в догадках, но это меня не тяготило: чем дольше игра, тем лучше, тем приятнее.
— Тебя зовут, — начал я, — тебя зовут… Забыл, вот досада! Ну, скажи сама, дорогая.
Она залилась звонким, переливчатым, как птичья трель, смехом и легонько стукнула меня по уху.
— Забыл? Так не пойдет! Ты, видно, затеял какую-то игру, еще не знаю — какую, но меня не проведешь. Хочешь, чтоб я сама сказала свое имя, а ты… ты подстроишь ловушку или сыграешь со мной шутку, в общем, представишь меня в глупом виде. Признавайся, что ты задумал, милый?
— Признаюсь, — ответил я сурово. — Вот обхвачу твою шейку левой рукой — вот так, потом запрокину тебе голову — вот так, прижму поплотней — вот так и, как только ты назовешь свое имя, поцелую тебя в губки
Она глянула на меня снизу вверх — ее голова покоилась на моей согнутой руке, как в люльке, — прошептала, разыгрывая смирение и покорность: «Лисбет», и приняла кару без сопротивления.
— Ты славная девочка, — сказал я, одобрительно потрепав ее по щеке. — Никакой ловушки не было, Лисбет, если не считать ловушкой то, что я прикинулся забывчивым; но когда сладчайшее из всех имен произносят сладчайшие уста, оно становится слаще меда, вот я и хотел услышать его от тебя.
— О, дорогой мой, за ту же цену я открою его полностью.
— Идет!
— Элизабет фон Арним [ юный друг Гёте После смерти Гёте опубликовала воспоминания о встречах с великим немецким поэтом и его письма к ней. ]
— Раз, два, три. Поцелуй за каждую часть.
Теперь уже я не терялся в догадках, я знал ее имя. Это был триумф дипломатии, и я им очень гордился. Я повторял и повторял ее имя — отчасти потому, что мне нравилось его звучание, отчасти для того, чтобы закрепить его в памяти; потом я выразил желание купить еще что-нибудь за ту же восхитительную цену. Она подхватила шутку:
— Мы можем заняться твоим именем, Мартин.
Мартин! Я подскочил на месте. И где это она набрала столько доселе неслыханных имен! В чем разгадка этой таинственной истории, почему все это происходит и как? Где объяснение? Трудная загадка, настоящая головоломка! Однако сейчас не время заниматься ею, надо продолжить торговлю и выяснить мое собственное имя полностью.
— Мартин — некрасивое имя, но в твоих устах оно звучит иначе. Повтори его, любимая.
— Мартин. Расплачивайся!
Я исполнил ее волю.
— Продолжай, Бетти, дорогая, твой голос — музыка. Прознеси его полностью.
— Мартин фон Гисбах. Жаль, что оно такое короткое. Плати!
Я вернул и долг, и проценты.
Бо— оо-ом! -ударил колокол в главной башне.
— Половина двенадцатого! Что скажет матушка! Я и не думала, что уже так поздно, а ты, Мартин?
— Мне показалось, что прошло всего пятнадцать минут.
— Пошли, надо торопиться, — промолвила она, и мы заторопились, насколько это было возможно; я обнял ее левой рукой за талию, она положила мне руку на плечо, будто ища поддержки. Мечтательно прошептала несколько раз:
— О, как я счастлива, как счастлива, счастлива, счастлива.
Казалось, ее всецело занимает эта мысль, и она ничего вокруг себя не замечает. Вдруг навстречу нам из темноты шагнул мой двойник, и я отшатнулся в безотчетном страхе.
— Ах, Маргет, — протянул он укоризненно, — я так долго ждал тебя у двери, а ты нарушила обещание. Ты не жалеешь меня, ты меня не любишь!
О, ревность! Я впервые в жизни почувствовал ее укол.
К моему удивлению и радости, девушка не обратила на двойника никакого внимания, будто его и не было. Она продолжала свой путь и, судя по всему, не видела его и не слышала. Двойник остановился, пораженный, и, повернув голову, глядел ей вслед. Он что-то пробормотал себе под нос, потом сказал громче:
— Какая странная поза, и руку подняла как-то нелепо… Боже мой, да она лунатик!
Он последовал за нами на некотором расстоянии. Подойдя к ее двери, я обхватил ладонями нежное личико Маргет — нет, Лисбет! — и поцеловал ее в глаза и губы; ее маленькие ручки доверчиво лежали у меня на плечах.
— Доброй ночи, доброй ночи и приятных снов, — прошептала она и скрылась за дверью.
Я обернулся к двойнику. Он стоял неподалеку и глазел в пустоту, где только что была девушка. Какое-то время он молчал. Потом разразился радостной тирадой:
— Ах я ревнивый дурак! Ведь она послала поцелуй — мне, кому же еще! Она мечтала обо мне. Теперь я все понимаю. И это ласковое «спокойной ночи» тоже предназначалось мне! Тогда совсем другое дело! — и он, подойдя к двери, поцеловал пол в том месте, где только что стояла девушка.
Это было невыносимо. Подскочив к двойнику, я двинул его в челюсть, вложив в удар всю обретенную силу, и он покатился по каменному полу, пока не уперся в стену. Сначала Шварц не мог опомниться от удивления. Поднялся, потирая ушибы, минуты две высматривал обидчика, потом ушел, прихрамывая, бросив на ходу: v — Черт подери, хотел бы я знать, что это было!
Глава XXIV
Я проплыл в недвижном воздухе к себе в комнату, разжег огонь в камине и уселся неподалеку — насладиться своим счастьем и подумать над загадкой имен. Покопавшись в памяти, я нашел обрывки сведений, полученных от Сорок четвертого, распутал, наконец, клубок и нашел всему такое объяснение. Я — человек из плоти и крови совсем не интересен Маргет Реген, я же в виде духа действую на нее гипнотически, как выразился бы Сорок четвертый, и погружаю ее в сомнамбулический сон. Он выключает сознание Маргет, лишает власти ее Будничную Суть и передает власть на время Сути Грез. Суть Грез Маргет — совершенно независимая личность, избравшая, по ей одной известной причине, имя Элизабет фон Арним. Лисбет совершенно не знакома с Маргет, даже не подозревает о ее существовании, делах, чувствах, мнениях, о том, какую религию Маргет исповедует, какую прожила жизнь, и всем прочем, что связано с Маргет. С другой стороны, и Маргет понятия не имеет о Лисбет, не догадывается о ее существовании и всем том, что ее касается, включая имя.
Для Маргет я — Август Фельднер, для ее Сути Грез — Мартин фон Гисбах. Почему — тайна за семью печатями. Наяву Маргет меня не замечает, в гипнотическом сне считает избранником своего сердца
Со слов Сорок четвертого я знал, что каждый человек — не двуединство, а триединство независимых существ — Будничной Сути, Сути Грез и духа. Последний бессмертен, две другие Сути управляются мозгом и нервами, материальны и смертны; они не действуют также, когда мозг и нервы парализованы каким-нибудь потрясением или одурманены наркотиками; когда человек умирает, умирают и они, ибо их жизнь, энергия, само существование целиком зависят от физической поддержки, которую не дают мертвый мозг и мертвые нервы. Когда я становился невидимкой, моя плоть исчезала, не оставалось ничего связанного с ней. Оставался лишь дух, мой бессмертный дух. Освобожденный от бремени плоти, наделенный недюжинной силой, физической и духовной, он был очень яркой личностью.
Я заключил, что разобрался в этом деле и разрешил загадку. Позднее подтвердилось, что я был прав.
Потом в голову мне пришла грустная мысль: три мои Сути влюблены в одну и ту же девушку, как же мы все можем быть счастливы? Эта мысль очень огорчила меня; ситуация была трудная, с неизбежными сердечными ранами и взаимными обидами.
