Джон Пассос - Большие деньги
Все пошло насмарку на второй год учебы, когда в Вассар приехала Ада. Она была ее лучшей подругой, и Мэри ее очень любила, но вдруг пришла в ужас, поймав себя на мысли, что сожалеет о ее приезде сюда. Ада стала такой шумной, как истинная еврейка, пристрастилась к роскоши, носила очень дорогие наряды, которые ей, как правило, не шли. Они жили в одной комнате, и Ада покупала ей большую часть ее платьев и книг, так как стипендия у Мэри была совсем крохотная. После приезда Алы Мэри пришлось расстаться со своей былой популярностью, и все самостоятельные девушки теперь сторонились ее. Мэри и Ада решили специализироваться по социологии – они станут работниками социальной сферы.
Когда Мэри еще была на первом курсе, мать отправилась в Рино, где добилась развода с папочкой, приведя в качестве причин его злоупотребление спиртными напитками и психические расстройства, проявлявшиеся в его жестоком к ней отношении. Мэри никогда и в голову не приходило, что ее отец пьет. Она горько плакала, читая вырезку из газеты, обведенную красным карандашом, которую ей сюда прислал какой-то благожелатель из Колорадо-Спрингс. Она бросила газетную вырезку в камин, чтобы ее не увидела Ада, а когда та спросила, почему у нее такие красные глаза, ответила, что сильно плакала, так ей жаль несчастных американских солдатиков, умирающих там, на полях сражений в Европе. Ей было ужасно не по себе из-за того, что она солгала Аде, и всю ночь она от раскаяния не могла сомкнуть глаз, беспокойно ворочаясь в постели.
На следующее лето они обе поехали поработать на строительстве рабочих поселков в Чикаго, в Халл-хаус. Город был ужасно бедным, в нем почти ничего не было, и Ада не смогла доработать до конца. Она уехала в Мичиган, и там с ней приключился нервный припадок. Как все же плохо живут эти бедные люди!
Мэри тоже с жалостью глядела на потрескавшиеся, красные от стирки костяшки на руках женщин, на курчавые головки маленьких голодных детишек, которым приходилось переносить завывающий, холодный, кусающийся ветер на Саут-Хэлстед-стрит и вонь, доносящуюся сюда со стороны скотопригонных дворов. Вся обстановка напоминала ей годы, проведенные там, в Тринидаде, когда она еще была маленькой девочкой, в то лето, когда ей приходилось работать в кабинете папочки.
Когда она вернулась в Колорадо-Спрингс, чтобы провести там оставшиеся до начала нового учебного года в Вассаре две недели, она встретилась с матерью. Та очень уютно устроилась в небольших стильных апартаментах в «Бродмуре». Матери по наследству достался неплохой пакет акций американской плавильной и нефтеочистительной компании после того, как дядя Генри погиб в Денвере, попав под трамвай, и теперь ее годовой доход равнялся двадцати тысячам долларов. Она превратилась в завзятого азартного игрока в бридж и ездила по стране с выступлениями в женских клубах, призывая отменить право голоса для женщин. О папочке она говорила ледяным язвительным тоном, называя его «твой несчастный дорогой отец», и попеняла дочери за ее внешний вид – нужно, мол, одеваться получше и вообще снять эти уродующие ее очки.
Мэри отказалась взять у нее деньги, заявив, что ни за что не может претендовать на них, если они не заработаны ее собственным трудом, но все же позволила матери купить для нее новый, прекрасно сшитый твидовый костюмчик и дневное платье с кружевным воротничком и манжетами на рукавах. Хотя сейчас их отношения с матерью заметно улучшились, все равно между ними чувствовалась холодная неприязнь.
Мать сказала, что не знает, где сейчас живет папочка, поэтому, чтобы повидаться с ним, Мэри пошла к нему в офис. Его приемная оказалась еще более тусклой и грязной, чем она помнила ее, но в ней было полным-полно пациентов, в основном хмурые люди, глядевшие либо себе под ноги, либо в сторону, и ей пришлось дожидаться целый час, пока он наконец вышел к ней и повел на ланч.
Они ели, сидя на высоких стульях у стойки небольшой закусочной рядом с его работой. Теперь он был весь седой как лунь, все лицо в ужасных глубоких морщинах, большие темные мешки под глазами. Когда Мэри смотрела на него, к горлу ее подкатывал комок.
– Ах, папочка, думаю, тебе пора отдохнуть.
– Знаю… Нужно на какое-то время спуститься с высокогорья вниз. Мой старый насос работает уже не так активно, как прежде.
– Папочка, почему бы тебе не съездить на Рождество на Восток?
– Вполне возможно, но прежде нужно найти деньги и человека, который возьмет на месяц мою врачебную практику здесь.
Как ей нравился его глубокий, бархатистый бас.
– Такая поездка наверняка пойдет тебе на пользу… К тому же, когда мы с тобой путешествовали вместе в последний раз? Уж и не припомню.
Было уже поздно. В закусочной Кроме них да еще официантки с посиневшими от холода губами никого не было. Она тоже завтракала за столиком в глубине зала. Большие круглые, похожие на старое истертое человеческое лицо часы у них над головой. Когда неторопливый голос отца замолкал, они оглашали паузы своим громким тиканьем.
– У меня никогда и в мыслях не было не заботиться 6 своей дочери… Ты же сама знаешь… Но вот теперь так вышло… А как там мать?
– Ах, мать! Она, по-моему, завоевала весь мир! – засмеялась Мэри, сама чувствуя, какой у нее натянутый, ненатуральный смех. Она хотела сделать так, чтобы папочка чувствовал себя лучше – обычное милосердие, не больше.
– Ну, теперь все кончено… Я так и не смог стать хорошим мужем для нее, – сказал он.
На глазах у Мэри навернулись слезы.
– Папочка, когда я завершу учебу, ты доверишь мне свой офис? Эта ужасная мисс Хейленд такая неряха…
– Разве тебе нечем заняться? Знаешь, меня всегда удивляет, как много людей платят по своим счетам… Лично я не плачу…
– Папочка, я постараюсь взять тебя в руки.
– Конечно, доченька, кто в этом сомневается? Твоя работа на строительстве поселков – это подготовка для перевоспитания твоего старика, не так ли?
Она вспыхнула.
Ну вот, не успела она как следует посидеть с ним, как он уже торопится, бежит к роженице, которая вот уже пять дней никак не может разродиться. Как ей не хотелось сейчас возвращаться в «Бродмур», снова лицезреть этих мальчиков-рассыльных в коротких куртках и этих расфуфыренных старых куриц в холле.
Вечером позвонил Джо Денни, предложил покататься на машине. Мать, как всегда, играла в бридж, и она незаметно выскользнула из комнаты, не сказав ей ни слова. Они встретились на ступенях отеля. Мэри надела новое платье, и теперь на ее носу не было очков – она их сняла и спрятала в сумочку. Лицо и фигура Джо теперь немного расплылись, но ей все равно удалось разглядеть, что он цветет и пахнет и что у него новый маленький родстер марки «форд». Явно процветает.
– Послушай, Мэри Френч, – сказал он, – если тебе не нравится моя внешность… то, выходит, у меня с тобой нет никакого шанса, так?
Они покатались вокруг парка. Он остановил машину над водосбросом, на освещенном луной месте. Внизу, за небольшим оврагом, за подрагивающими осинами, простиралась до самого облитого лунным светом горизонта темная равнина.
– Ах, как красиво! – воскликнула она.
Повернув к ней свое серьезное лицо с острым подбородком, он сказал, чуть заикаясь:
– Мэри, мне нужно кое-что тебе сказать. Я хочу, чтобы мы с тобой обручились… Я уезжаю в Корнелл, на инженерные курсы… по стипендии… через пару лет, после их окончания, я наверняка буду зарабатывать приличные деньги и смогу содержать жену… Я буду ужасно счастлив… если ты только скажешь… может быть… если к тому времени… у тебя не будет никого другого… – Голос его замер.
Мэри бросила короткий взгляд на его большое лицо с проступившими на нем морщинками из-за желания казаться сейчас как можно серьезнее. Она не могла долго глядеть на него.
– Джо, мне всегда казалось, что мы с тобой просто добрые друзья, как, например, с Адой мы подруги. Если ты заводишь такой разговор, он все портит… После окончания колледжа я намерена заняться социальными вопросами, работать в социальной сфере и присматривать за отцом… Прошу тебя, не нужно… такие разговоры мне только действуют на нервы.
Он с торжественным видом протянул ей над приборной доской свою большую квадратную ладонь, и они обменялись крепким дружеским рукопожатием.
– Ладно, сестренка, согласен с тобой.
Он довез ее до отеля, и за всю дорогу они не проронили ни единого слова. Она долго сидела на крылечке, глядя на облитую лунным светом улицу. В ее душе скреблись кошки.
Через несколько дней, когда нужно было возвращаться в колледж, Джо отвез ее на вокзал, к поезду, следующему на Восток. У матери, как всегда, была какая-то важная встреча, а отца в этот день клали в больницу. Прощаясь, они пожали друг другу руки. Джо пару раз нервно хлопнул ее по плечу. Он все время откашливался, словно у него пересохло в горле, но больше не заводил разговора о помолвке. У Мэри отлегло от сердца.
