Кэтрин Скоулс - Королева дождя
Путешествие оказалось вовсе не таким коротким, как обещал старик, и, постепенно уходя все дальше от Лангали, Анна уже начала сомневаться в том, что поступила правильно, согласившись пойти с африканцем. Она помнила, что медсестры не одобрили ее поступок, и спрашивала себя, как отреагирует на него Майкл. Вряд ли он стал бы нарушать правила, наверняка остался бы принимать амбулаторных больных. Но, уговаривала она себя, возможно, он почувствовал бы то же, что и она, если бы увидел старика… услышал его мольбы…
Наконец впереди показался хутор. Он находился на большой поляне — четыре хижины, окруженные загонами для скота. Возле главной хижины собралась группа людей. Вокруг бегали и играли голые дети, а взрослые стояли неподвижно и молчали.
Спутник Анны побежал вперед, давая знак собравшимся расступиться и пропустить сестру. Затем он обернулся и поманил ее рукой.
— Быстрее, быстрее! — крикнул он.
Анне пришлось наклониться, чтобы войти внутрь через низкий дверной проем. Как только она вошла, ее поглотила темнота. Густая темнота, наполненная дымом и запахом коровьих лепешек, несвежей пищи и чего-то еще, очень знакомого. Сладковатый запах свежей диареи.
Через пару минут мрак начал рассеиваться, стали видны смутные очертания предметов. Постепенно они превращались в нечто осязаемое: клетку с курами, коз, почти потухший очаг, мужчину, сидящего в углу на корточках. А на груде шкур на полу сидела женщина, качающая на руках сверток из тряпок.
Все молчали.
— Джамбо, — поздоровалась Анна.
— Джамбо, — хором ответили ей мужчина и женщина.
Снова воцарилась тишина. Анна задумалась, стоит ли ей совершать длинный ритуал приветствий, как это обычно делают африканцы. Как ваш дом? Как ваш скот? Что вы едите? Как ваша работа? На каждый из вопросов следовало отвечать кратко — и положительно. Она представила себе, как это будет происходить:
«Как ваша семья?»
«Мы здоровы. Мы все здоровы. Вот только ребенок болен».
— Покажете мне ребенка, — попросила Анна и, бочком обойдя очаг, подошла к груде шкур.
Мать осторожно положила сверток на пол и посмотрела на приближающуюся к ней белую женщину. Из полумрака на Анну испуганно уставились два широко раскрытых глаза.
— Давайте посмотрим, хорошо? — предложила Анна профессионально-спокойным тоном.
Она попыталась не вдыхать вязкий, несвежий воздух, когда склонилась над ребенком и развернула тряпки, прикрывавшие его тело. Она сразу же увидела, что состояние ребенка критическое. Он уже даже не кричал, а только запищал, как котенок, когда она приподняла его голову, чтобы прощупать гланды. Кожа была горячей, сухой и тонкой, как бумага.
— Мать не говорит на суахили, — сказал старик, подойдя к Анне.
Анна посмотрела на него.
— Ребенок очень болен, — сказала она.
Старик кивнул.
— Мы должны забрать его в больницу, — твердо заявила Анна.
В ее сумке был небольшой запас антибиотиков в ампулах, лекарств от малярии и компоненты, которые дают при обезвоживании. Но к этому ребенку нужно было применить все возможные методы, иначе его вряд ли удастся спасти.
Анна наклонилась так, чтобы поймать взгляд матери ребенка, и через плечо попросила старика:
— Скажи ей, что ее ребенок в опасности. Он может умереть.
— С ней разговаривать бесполезно, — заявил старик. — Она хотела пойти в дом белого знахаря, но муж ей запретил. Ребенок, которого они отнесли туда, так и не выздоровел. Он умер там, окруженный чужими людьми. Под крышей, сделанной из металла, не дававшей приюта ни одному из наших предков. Этот ребенок теперь у них единственный. Отец говорит, что ему нельзя покидать дом.
В углу раздалось одобрительное ворчание.
— Это отец ребенка? — спросила Анна, указывая на неподвижную фигуру на корточках.
— Да, — подтвердил старик. — И он не передумает. Он боится.
Анна спорила с ним, используя различные подходы, в точности так, как это делала Сара, но вскоре ей стало ясно: что бы она ни говорила, ей не удастся переубедить этих людей. Все это время ребенок лежал перед ней, с трудом втягивая воздух в легкие и резко выдыхая. Мать начала плакать. Сначала это был тихий плач, сопровождаемый неясным бормотанием, но затем он перешел в мучительные рыдания. Словно ребенок уже умер.
— Она просит вас, сестра, — сказал старик, — не позволить ее единственному ребенку умереть.
Анна замерла, пытаясь не обращать внимания на звуки и запахи хижины, пытаясь думать. Не было никакой возможности определить, чем болен ребенок. Необходимо было дать больному микстуру от обезвоживания и обмыть его, чтобы сбить температуру, пока не начались судороги. Затем применить антибиотики. В изоляторе, конечно. Анна открыла сумку, чтобы уточнить, что именно она принесла с собой. Мать перестала рыдать и смотрела на нее опухшими, воспаленными от слез глазами. «Какая же она юная! — подумала Анна. — Да она же сама почти ребенок! Снедаемый страхом за своего малыша».
— Я сделаю все, что смогу, — сказала Анна. Старик перевел. Женщина просто смотрела на Анну, онемев от горя. — Я обещаю, — добавила Анна. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваш ребенок выжил.
Переводя ее слова на суахили, старик восхищенно вскинул руки. Мужчина на корточках в углу резко поднял голову. Мать вскрикнула от радости, затем склонилась над своим ребенком, так что слезы облегчения падали на его пылающее личико. Увидев их реакцию, Анна почувствовала, что необходимо объяснить им: вполне возможно, что она потерпит неудачу. Что, несмотря на все ее усилия, ребенок все же может умереть. Но сейчас это казалось ей бессмысленным, бессердечным.
И Анна стала осматривать ребенка. Судя по всему, у него вот-вот должны были начаться судороги. Она быстро сделала микстуру от обезвоживания, смешав сахар, соль и кипяченую воду. Затем вылила из своей фляги немного воды в миску и приготовилась обмыть ребенка. Заглянув в сумку в поисках необходимых препаратов, она заметила крошечную бутылочку. Узнала золотую крышечку, красную восковую печать и знакомую фабричную этикетку: «Одеколон № 4711». Это был еще один подарок от Элеоноры — женщина не могла представить, что кто-то может куда-то поехать без одеколона. Анна открыла крышку и брызнула содержимым на подол своего платья. В воздухе разлился резкий цветочный аромат, заглушая весьма неприятные запахи. Анна с благодарностью вдохнула его.
Старик кивнул с умным видом.
— Хорошая медицина, — сказал он.
Анна непонимающе посмотрела на него, а потом сказала:
— Здесь слишком жарко. Воздух очень тяжелый. Нужно сделать окно.
Старик и мать ребенка обменялись несколькими репликами, но тут неожиданно встал мужчина, сидевший в углу. Он поднял копье и подошел к Анне. Она шарахнулась в сторону, а он воткнул острие в стену из высушенных на солнце кирпичей позади девушки. Уже через несколько секунд он выбил небольшое отверстие, и в хижину хлынули свежий воздух и свет.
Мужчина с высоты своего роста посмотрел на Анну, ожидая ее реакции.
Она стерла пыль с лица и сказала:
— Спасибо.
Анна положила ребенка себе на колени и принялась вливать ему в рот подслащенную и подсоленную воду. Большая часть проливалась мимо, но каждый раз несколько капель все же попадали куда следует. Другой рукой она обтирала тонкие ручки и выпирающие ребра влажной тряпкой. Она хотела попросить мать ребенка помочь ей, но молодая женщина наблюдала за ней с таким священным ужасом, словно Анна совершала некий сложный, невообразимый ритуал. По-видимому, она не посещала «материнский клуб» Сары. В хижине, безусловно, нельзя было обнаружить ни единого признака влияния программы «Идеальная хижина»: здесь не было никаких возвышений для сна, спасающих от укусов клещей, никаких крючков, на которые можно было бы повесить одежду, чтобы она проветривалась. Кроме того, хижина давала приют и людям, и животным.
Время словно остановилось. Температура у ребенка никак не спадала, несмотря на обмывания холодной водой. Диарея усилилась — из заднего прохода малыша текла тонкая, почти бесцветная струйка, сбегала по худым бедрам и пачкала и без того грязные тряпки. Кроме того, дышать ребенку стало еще труднее. Осознав, что она еще не скоро сможет отсюда уйти, Анна попросила послать мальчика в Лангали с сообщением — она хотела, чтобы Керрингтоны знали, чем она занимается и что она, возможно, не успеет вернуться к чаю. Когда в хижину вошел юноша и, получив задание, побежал на станцию, Анна почувствовала, что ее охватывает возбуждение. Элайза тоже так делала. Оказывала помощь вдали от цивилизации. Решала вопросы жизни и смерти, совершенно одна.
Прошло несколько часов. Цвет лоскута неба в новом окне изменился с ярко-синего на мягкий оттенок голубого, характерного для предвечернего времени. Внезапно снаружи донесся шум — взволнованные крики и звук приближающейся машины.
