Чарльз Диккенс - Блестящая будущность
Вотъ при какихъ условіяхъ сложилась моя новая жизнь, и началось мое образованіе. Вскорѣ я привыкъ къ мотовству и тратилъ такое количество денегъ, которое нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ показалось бы мнѣ баснословнымъ, но учился при всемъ томъ старательно. Большой заслуги въ этомъ не было, я могъ гордиться только тѣмъ, что у меня хватало смысла понимать свое невѣжество. Съ помощью м-ра Покета и Герберта я дѣлалъ быстрые успѣхи; мои руководители всегда были готовы помочь мнѣ, и на моемъ пути не было помѣхъ; я былъ бы такимъ же осломъ, какъ Друмль, если бы не успѣвалъ чему-нибудь научиться.
Прошло нѣсколько недѣль послѣ моего разговора съ Уэммикомъ, я вздумалъ написать ему записку и предложить отправиться къ нему въ гости какъ-нибудь вечеромъ. Онъ отвѣчалъ мнѣ, что очень радъ и будетъ меня ждать въ конторѣ въ шесть часовъ. Туда я и пошелъ и засталъ его въ ту минуту, когда съ послѣднимъ ударомъ часовъ онъ запиралъ несгораемый шкапъ и пряталъ ключъ въ карманъ.
— Хотите итти пѣшкомъ? — спросилъ онъ.
— Разумѣется, если вы согласны.
— И очень, — отвѣчалъ Уэммикъ:- просидѣть, согнувшись, за конторкой весь день не легко, и я буду радъ размять ноги. Итакъ вы еще не обѣдали у м-ра Джагерса? — спросилъ онъ, пройдя нѣсколько шаговъ.
— Нѣтъ еще.
— Онъ говорилъ со мной объ этомъ сегодня, когда услышалъ, что вы собираетесь ко мнѣ. Вы, вѣроятно, скоро получите приглашеніе. Онъ хочетъ также пригласить и вашихъ пріятелей. Ихъ трое, не правда ли?
Хотя я и не привыкъ считать Друмля въ числѣ пріятелей, но отвѣчалъ:
— Да.
— Ну, такъ вотъ онъ собирается позвать всю ораву.
Такое выраженіе не показалось мнѣ лестнымъ.
— Будьте спокойны, онъ угоститъ васъ на славу. Разнообразія въ кушаньяхъ не ждите, но они будутъ превосходнаго качества. Знаете, какой онъ чудакъ, — продолжалъ Уэммикъ, помолчавъ:- онъ никогда не запираетъ на ночь ни дверей, ни оконъ.
— Ею никогда не обворовывали?
— То-то и есть, что нѣтъ! Онъ говоритъ и высказываетъ это публично:- желалъ бы я видѣть человѣка, который меня обокрадетъ. Господи помилуй, я сто разъ слышалъ, какъ онъ говорилъ отъявленнымъ разбойникамъ: «вы знаете, гдѣ я живу; у меня ни одного засова не задвигается, ни одного замка не запирается, отчего вы не попытаетесь обокрасть меня? Послушайте, неужели это васъ не соблазняетъ?» Ни одинъ изъ нихъ, сэръ, не рѣшится на это, ни за какія блага въ мірѣ.
— Они такъ боятся его?
— Боятся его? — повторилъ Уэммикъ. — Конечно, они его боятся. Да къ тому же онъ и ловокъ, хоть и держитъ ихъ въ страхѣ. Серебра у него ни-ни, все поддѣлка.
— Такъ что воры не многимъ поживились бы, если бы и задумали…
— Но онъ зато многимъ бы поживился, — перебилъ меня Уэммикъ, — и это имъ извѣстно. Онъ бы взялъ ихъ жизнь и жизнь еще десятка людей. Онъ взялъ бы все, что могъ. А невозможно сказать, чего бы онъ не могъ взять, если бы захотѣлъ.
Я задумался о такомъ влеченіи моего опекуна, когда Уэммикъ замѣтилъ:
— Что касается отсутствія серебра, то это происходитъ только отъ его глубокаго ума. У рѣки есть своя природная глубина, и у него своя природная глубина. Поглядите на его цѣпочку отъ часовъ. Она-то вѣдь изъ чистаго золота.
— И очень толстая, — замѣтилъ я.
— Толстая! — повторилъ Уэммикъ, — да, конечно. А часы у него тоже золотые и стоятъ сто фунтовъ, ни болѣе, ни менѣе. М-ръ Пипъ, въ нашемъ городѣ около семисотъ воровъ, которые прекрасно знаютъ про эти часы: и между ними не найдется ни одного, который бы рѣшился дотронуться до этой цѣпи, какъ будто она изъ раскаленнаго желѣза.
Разговаривая такимъ образомъ, мы незамѣтно дошли до небольшого деревяннаго домика, притаившагося въ саду, съ плоской крышей, выкрашенной, какъ батарея съ пушками.
— Моя работа, — сказалъ Уэммикъ:- мило, не правда ли?
Я похвалилъ. Мнѣ кажется, что я еще не видывалъ такого маленькаго домика съ такими смѣшными маленькими окошками (половина изъ нихъ была фальшивая) и такою же узкой дверью, черезъ которую трудно было проходить.
— Вы видите настоящій флагштокъ, — сказалъ Уэммикъ, — и по воскресеньямъ я поднимаю настоящій флагъ. А теперь поглядите сюда: когда я пройду черезъ этотъ мостъ, я поднимаю его — вотъ такъ, и сообщенія прерваны.
Мостъ состоялъ изъ доски, перекинутой черезъ канавку фута четыре шириной и фута два глубиной; но пріятно было видѣть, съ какою гордостью онъ поднялъ ее и укрѣпилъ.
— Каждый вечеръ, въ девять часовъ по Гринвичскому времени, я стрѣляю изъ пушки.
Это артиллерійское орудіе помѣщалось въ отдѣльной крѣпости, построенной изъ дранокъ. Его защищалъ отъ непогоды хитроумный навѣсъ изъ брезента, въ формѣ дождевого зонтика.
— А позади дома, — продолжалъ Уэммикъ, — у меня имѣется поросенокъ и нѣсколько куръ и кроликовъ; есть у меня также и парничекъ, гдѣ я сажаю огурцы, и вы увидите за ужиномъ, какой я могу смастерить салатъ. Такъ-то, сэръ, — прибавилъ Уэммикъ, хотя и улыбаясь, но совершенно серьезно, — представимъ себѣ, что крѣпость попадетъ въ осадное положеніе, она продержалась бы чертовски долго при такомъ запасѣ провіанта.
Послѣ того онъ повелъ меня къ бесѣдкѣ, находившейся на разстояніи всего лишь нѣсколькихъ саженей, но къ которой вела такая хитроумная сѣть дорожекъ, что мы шли къ ней довольно долго; и въ этомъ убѣжищѣ насъ уже ждали стаканы съ пуншемъ.
— Я свой собственный инженеръ, и свой собственный плотникъ, и свой собственный садовникъ, и свой собственный слуга, словомъ, я на всѣ руки, — сказалъ Уэммикъ въ отвѣтъ на мои комплименты. — Что жъ работа всегда хороша и полезна, она снимаетъ съ меня плѣсень и нравится престарѣлому родителю. Вы ничего не имѣете противъ того, чтобы я теперь же представилъ васъ престарѣлому родителю? Это не выбьетъ васъ изъ колеи?
Я выразилъ готовность, и мы пошли въ замокъ. Тамъ мы нашли у огня очень стараго человѣка въ фланелевомъ сюртукѣ; чистенькій, веселый, онъ сидѣлъ въ удобномъ креслѣ. Но къ сожалѣнію онъ былъ совсѣмъ глухъ.
— Ну, что, престарѣлый родитель, — сказалъ Уэммикъ, потрясая ему руку ласково и весело, — какъ вы себя чувствуете?
— Хорошо, Джонъ, хорошо! — отвѣчалъ старикъ.
— Вотъ м-ръ Пипъ, престарѣлый родитель, и я желалъ бы, чтобы вы разслышали его имя. Кивните ему головой, м-ръ Пипъ, онъ это очень любитъ. Кивните нѣсколько разъ сряду.
— Прекрасныя владѣнія у моего сына, сэръ, не правда ли? — закричалъ старикъ, въ то время какъ я усердно кивалъ головой. — Это настоящая загородная дача, сэръ. Эту землю и великолѣпныя зданія, возведенныя на ней, слѣдовало бы поддержать, когда моего сына не станетъ, да, поддержать, чтобы народъ могъ ими пользоваться.
— Вы горды, какъ Пончъ, престарѣлый родитель, не правда ли? — сказалъ Уэммикъ, глядя на старика съ мягкимъ выраженіемъ на своемъ жолтомъ лицѣ.
Мы простились со старикомъ и пошли пить пуншъ въ бесѣдку, гдѣ Уэммикъ сообщилъ мнѣ, куря трубку, что онъ употребилъ иного лѣтъ на то, чтобы довести свои владѣнія до ихъ теперешняго совершенства.
— Надѣюсь, что м-ръ Джагерсъ тоже восхищается ими?
— Никогда не видѣлъ ихъ, — отвѣчалъ Уэммикъ. — Никогда не слышалъ. Никогда не видѣлъ престарѣлаго родителя. Никогда о немъ не слышалъ. Нѣтъ; контора — одно дѣло, а частная жизнь — другое. Когда я ухожу въ контору, я забываю про замокъ; а когда я возвращаюсь въ замокъ, я забываю про контору. И если вамъ не непріятно, я прошу васъ дѣлать тоже самое. Я не желаю, чтобы въ конторѣ знали о моемъ домѣ.
Конечно, я считалъ своимъ долгомъ исполнить его просьбу. Пуншъ былъ очень вкусенъ, и мы сидѣли и бесѣдовали до девяти часовъ.
— Время пушкѣ палить, — сказалъ Уэммикъ, откладывая въ сторону трубку:- это доставляетъ большое удовольствіе престарѣлому родителю.
Мы вернулись въ замокъ и нашли престарѣлаго родителя съ раскаленной кочергой въ рукахъ и съ глазами, полными ожиданія, въ виду предстоявшей великой ночной церемоніи. Уэммикъ стоялъ съ часами въ рукахъ до той минуты, какъ наступилъ моментъ итти на батарею, и тогда взялъ изъ рукъ престарѣлаго родителя накаленную до красна кочергу. Онъ взялъ ее и ушелъ, и вскорѣ пушечный выстрѣлъ прокатился съ такимъ грохотомъ, что крошечный, игрушечный домикъ содрогнулся, и чашки и блюдечки запрыгали на столѣ. Престарѣлый родитель, который чуть не выпалъ изъ кресла отъ сотрясенія, если бы не придержался за его ручки, въ восторгѣ закричалъ:
— Пушка выпалила! Я ее слышалъ!
И я закивалъ головой старому джентльмену такъ усердно, что у меня зарябило въ глазахъ.
Когда церемонія съ пушкой кончилась, Уэммикъ до самаго ужина показывалъ мнѣ собраніе рѣдкостей. Онѣ были большею частію преступнаго характера и заключали въ себѣ перо, которымъ былъ написанъ какой-то знаменитый подложный договоръ, двѣ или три замѣчательныхъ бритвы, нѣсколько прядей волосъ и нѣсколько рукописей, съ признаніями, написанными послѣ приговора до смертной казни; имъ м-ръ Уэммикъ придавалъ особенную цѣну, потому что, выражаясь его собственными словами, «каждое слово въ нихъ ложь, сэръ!»
