Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь
Она чуть было не расплакалась от счастья. Но пан Лешек не заметил ни ее бледности, ни слез в глазах. Он влетел, как ураган, сделал несколько па мазурки и прокричал:
— Виват гениальному механику! Поздравь меня, Марысенька! Думал уже, что сгорю на этой жаре, но выдержал, не сдался!
И он начал рассказывать, как у него по дороге испортился мотоцикл, и с каким трудом он сам исправил повреждение, хотя мог добраться на бричке с пани Михалевской.
Был так доволен собой, что даже раскраснелся.
— Для милого друга семь верст не околица!
— Пан Лешек, но вы испачкались! Сейчас я дам вам воды.
Она как раз наполняла таз, когда с обедом вошла пани Шкопкова. Окинув их осуждающим взглядом, она, однако, ничего не сказала.
— Пан Чинский вынужден был ремонтировать свой мотоцикл, — объяснила Марыся, — и захотел умыться, потому что испачкался.
— Я не набрызгаю здесь, — добавил он.
— Ничего, — сухо ответила пани Шкопкова и вышла.
Инженер не обратил внимания на сухой ответ хозяйки магазина. Он увлеченно рассказывал Марысе, в чем заключался дефект мотора и как ему удалось отремонтировать его. Постепенно расслабилась и девушка.
— Как красиво ты смеешься! — повторял Чинский.
— Обыкновенно.
— Нет, не обыкновенно! Клянусь тебе, Марысенька, что ты с любой точки зрения девушка необыкновенная. А если говорить об улыбке… то все смеются не так, как ты.
Тут он начал демонстрировать, как люди смеются, и делал это так смешно, так громко, что мертвого поднял бы. Лучше всего он изображал толстую экономку, пани Михалевскую.
Он не знал, что именно в эти минуты пани Михалевской было совсем не до смеха.
И уже когда она влезала на бричку, кучер заметил, что лицо ее покрыто красными пятнами, точно она недавно размешивала горячее варенье. Всю дорогу он слышал, как она что-то бормотала за его спиной, вздыхала и причитала. «Что-то, наверное, случилось», — соображал он.
И, действительно. В городке пани Михалевская узнала о таких страшных событиях, что просто не хотела им верить и не поверила бы, если бы не свидетельство нескольких человек. К тому же она собственными глазами увидела, где пан Лешек поставил мотоцикл и где сидел уже битых два часа.
Пара молодых рыжих в яблоках коней бежала хорошей рысью, но пани Михалевской казалось, что они едва тащатся. Она время от времени поглядывала вперед, чтобы сориентироваться, сколько же еще километров осталось до Людвикова.
Наконец, за лесом открылась широкая панорама. Поля мягко спускались к видимой на горизонте голубой глади озера, над которым симметричными рядами стояли кубики зданий из красного кирпича. На пригорке, окруженный зеленью, белел высокий красивый дворец, считающийся во всей округе восьмым чудом если не света, то, по крайней мере, северо-восточных границ Польши. Одна только пани Михалевская не разделяла этих восторгов. Ей больше нравился старый, деревянный дворец, в котором она родилась, выросла и работала с детства.
Она не могла простить своему хозяину и ровеснику, старому пану Чинскому, что вместо того, чтобы отстроить сгоревший дом, он распорядился выстроить современный, каменный, да еще трехэтажный дворец, будто старым ногам экономки было мало работы.
Вот и сейчас, хотя мысли ее были заняты совсем другим, пани Михалевская не преминула посетовать на бессмысленное новшество, к которому даже по прошествии многих лет так и не смогла привыкнуть.
Миновав въездные ворота, бричка повернула в боковую аллею парка и остановилась у служебного входа. Пани Михалевская была слишком возбуждена, чтобы самой заниматься выгрузкой и размещением в кладовой привезенных запасов. Точно локомотив скорого поезда, она проследовала через кухню, буфетную и столовую, сопя даже больше, чем того требовала усталость и набранная скорость.
Она знала, где в это время искать чету Чинских, и не ошиблась. Они находились на террасе с северной стороны. Пани Элеонора, холодная и затянутая в корсет, сидела на жестком, ничем не покрытом стуле, погруженная в изучение толстых бухгалтерских книг. У нее за спиной стоял бухгалтер, пан Слупек с лицом осужденного, которого сейчас подвергнут пыткам. Его лысая голова, подобно большому розовому грибу-дождевику, была покрыта крупными каплями пота. На другом конце террасы в большом плетеном кресле, обложившись кипами газет, сидел пан Станислав Чинский.
Пани Михалевская остановилась посреди террасы, дрожа от ужаса и негодования, переполнявшего ее.
Пан Чинский посмотрел на нее поверх очков и спросил:
— Что случилось. Михалеся?
— Несчастье! — простонала она.
— Нет лимонов?
— А, что там лимоны!.. Ком-про-ме-та-ция!
— Что случилось? — спокойно, но уже с большей заинтересованностью спросил пан Чинский, откладывая газету.
— Что случилось?.. Скандал!.. Я думала, что сгорю от стыда. Весь город ни о чем другом не говорит! Только о нем.
— О ком?
— Да о нашем дорогом Лешеке.
— О Лешеке?
Пани Чинская подняла голову и сказала:
— Запомните, пожалуйста, пан Слупек. Останавливаемся на этой позиции…
— Слушаюсь, пани, — перевел дыхание бухгалтер. — Двадцать четыре гроша. Мне уйти?
— Нет, оставайтесь. Так что там Михалеся говорит?
— О пане Лешеке! Позор всей семье! Я такое услышала!..
— Я прошу вас повторить. Наверное, какие-то сплетни, — с каменным спокойствием произнесла пани Чинская.
— В Радолишках дерутся, убивают друг друга из-за нашего пана Лешека. Начальник почты гитару на нем поломал и гонялся за ним по всему рынку. Нос ему разбил! Зубы выбил!..
— Кому? — вскочил пан Чинский. — Лешеку?
— Нет, сыну Войдылы, шорника.
— Так какое нам дело до этого?
— Так это же из-за той девушки, с которой пан Лешек роман завел.
Пани Чинская нахмурила брови.
— Ничего не понимаю. Прошу тебя, Михалеся, расскажи все по-порядку.
— Так я же говорю! Из-за девушки, из-за той Мары-си, что у Шкопковой в магазине работает. Я давно знала, что тут дело нечисто. Глаза у меня старые, но видят хорошо. Еще на прошлой неделе я говорила, что пан Лешек слишком уж зачастил в Радолишки. Не говорила?.. Ну скажите, не говорила я?..
— Это не важно. И что там за девушка?
— Девушка как девушка. Что красивая, то красивая, но особого в ней я ничего не вижу. Чтобы драться из-за нее?.. Пан Лешек каждый день ездит в городок. То-то я себе думаю, что это он там забыл, а оно оказывается вот что!
— И что же оказывается?
— Что он к ней, к той Марысе ездит! Мотоцикл по целым дням где стоит? Под магазином пани Шкопковой. Все видят и только головами покачивают. А пан Лешек где находится?.. Конечно, в магазине. Один на один! Да! Один на один с нею, потому что Шкопкова в магазине не сидит. Пани аптекарша удивляется, что ксендз до сих пор с амвона не осудил такого поведения. И если, говорит, он этого не сделал, то только из уважения к родителям такого предприимчивого кавалера.
Пан Чинский нахмурился.
— Что дальше?
— Значит, так, тот сын шорника, бывший семинарист, в субботу… Нет, нет, в пятницу… Нет, правильно говорю, в субботу при всем народе спрашивает эту самую Марысю, зачем она в магазин диван поставила… Ну а Марыся на то ничего не ответила. Так он начал над нашим Лешеком и над ней так насмехаться, что все за животы держались от смеха.
— Кто это все? — спокойно спросила пани Элеонора.
— Ну, народ. На улице было много людей, и все слышали. Ну, наверное, девушку стыд взял, и она, не сказав ни слова, бросилась наутек, но пожаловалась начальнику почты, Собеку. А может, он сам от кого-то узнал. Во всяком случае, как только он встретил бывшего семинариста, тут же бросился на него и так избил, что тот едва с жизнью не расстался. А сегодня собственными глазами я видела мотоцикл пана Лешека под тем же магазином. Еще несчастье накличет на свою голову. Этот Собек способен на что угодно, потому что…
— Ну хорошо, — прервала ее пани Чинская. — Спасибо. Михалеся, за информацию. Я займусь этим.
Она говорила безразличным тоном, но экономка хорошо знала, чем это пахнет. И сейчас она сообразила, что поступила очень поспешно и неразумно. Она, действительно, была возмущена оскорбительными визитами Лешека, но любила его больше собственных детей и сейчас пожалела о своем поступке.
— Я, — начала она, — ничего о нашем Лешеке не говорю, он должен понимать…
Но Чинские уже разговаривали по-французски, а это означало, что ей следует уйти. Помедлив, она вышла, раздумывая над тем, не выбежать ли на дорогу и не предупредить ли Лешека о каше, которую она заварила. Однако постепенно она пришла к выводу, что молодому хозяину порядочная трепка пойдет на пользу, и отказалась от своего намерения.
Он заслуживал осуждения в любом случае. Если соблазнял порядочную девушку, то поступал некрасиво. Если же Марыся не относилась к порядочным, то компрометировал себя и семью.
