Герберт Уэллс - Собрание сочинений в 15 томах. Том 7
В эту минуту он направляется к дверям Публичной библиотеки, поднимает конверт, приветствуя идущего навстречу священника, улыбается и входит…
Здесь-то, в Публичной библиотеке, он и сталкивается с Киппсом.
К этому времени Киппс был богат уже неделю, а то и больше, и с первого взгляда видно было, что обстоятельства его переменились. На нем новый фланелевый тускло-коричневый костюм, панама и — впервые в жизни! — красный галстук, в руке трость, отделанная серебром, с черепаховым набалдашником. Ему мнится, что между жалким стажером, каким он был еще неделю назад, и сегодняшним Киппсом огромная разница, хотя на самом деле она, вероятно, не так уж велика. Он чувствовал себя ну прямо герцогом, однако (в глубине души) оставался все тем же скромным Киппсом. Опершись на палку, он с неистребимым почтением разглядывал каталог. Потом обернулся и увидел широчайшую улыбку мистера Филина.
— Что вы тут делаете? — спросил мистер Честер Филин.
Киппс мгновенно сконфузился.
— Да так, — протянул он и, чуть помедлив, прибавил: — время провожу.
То, что Филин заговорил с ним так запросто, лишний раз напомнило ему, как изменилось его положение в обществе.
— Да так как-то, время провожу, — повторил он. — Я уже три дня как вернулся в Фолкстон. У меня ведь тут собственный дом.
— Ну, как же, — сказал мистер Филин. — Вам повезло. Рад случаю вас поздравить.
Киппс протянул руку.
— Это на меня прямо с неба свалилось, — признался он. — Когда мистер Бин сказал мне все как есть, я прямо ошалел.
— Это, должно быть, означает для вас колоссальную перемену.
— Еще бы. Перемену? А как же, я сейчас вроде того парня из песни — не знаю, на каком я свете. Сами понимаете.
— Поразительная перемена, — сказал мистер Филин. — Да-а. Могу себе представить. Думаете остаться в Фолкстоне?
— Поживу малость. У меня ведь тут дом. Это в котором жил мой дед. Я там и квартирую. Его экономка осталась, она за всем смотрит. Ведь надо же — в том же самом городе, да и вообще!
— Вот именно, — подхватил мистер Филин, — поразительно! — И, прикрыв рот ладонью, он кашлянул, совсем как овца.
— Мистер Бин велел мне вернуться, надо было уладить кое-какие дела. А то я уехал было в Нью-Ромней, там у меня дядя с тетей. Но так приятно вернуться. Да…
Помолчали.
— Хотите взять книгу? — возобновил разговор мистер Филин.
— Да вот только у меня еще нет билета. Но я его беспременно добуду и стану читать. Мне и раньше, бывало, хотелось. А как же. Я вот глядел этот самый каталог. Здорово придумано. Сразу все узнаешь.
— Это — дело несложное, — сказал Филин, внимательно глядя на Киппса, и снова кашлянул.
Помолчали, но ни тому, ни другому явно не хотелось расставаться. И тут Киппс вдруг подумал… Он уже целый день, а то и дольше вынашивал одну мысль… Правда, тогда он не связывал ее именно с мистером Филином.
— У вас тут дела? — спросил он.
— Да нет, только заглянул на минуту, тут у меня одна бумага насчет курсов.
— Потому что… Может, зайдете ко мне, поглядите дом, покурим, поболтаем, а? — Киппс мотнул головой, указывая куда-то назад, и тут его обуял страх: а вдруг этим приглашением он непоправимо нарушил правила хорошего тона? Подходящий ли это, например, час? — Я был бы страх как рад, — прибавил он.
Мистер Филин попросил его подождать секундочку, вручил казенного вида конверт библиотекарше и объявил, что он весь к услугам Киппса.
Они замешкались в дверях, и это повторялось у каждой следующей двери — ни тот, ни другой не желал проходить первым — и, наконец, вышли на улицу.
— Спервоначалу, знаете, прямо как-то не по себе, — сказал Киппс. — Собственный дом и все такое… Чудно даже! И времени свободного сколько хочешь. Прямо даже не знаю, куда его девать. Вы курите? — вдруг спросил он, протягивая великолепный, отделанный золотом портсигар свиной кожи, который он, точно фокусник, вдруг вытащил неизвестно откуда.
Филин заколебался было и отказался, но тут же прибавил великодушно:
— Но вы сами, пожалуйста, курите.
Некоторое время они шли молча, Киппс изо всех сил старался делать вид, будто в своем новом костюме чувствует себя непринужденно, и осторожно поглядывал на Филина.
— Да, большая удача, — сказал наконец Филин. — У вас теперь твердый доход примерно… э-э…
— Тысяча двести фунтов в год, — ответил Киппс. — Даже малость побольше…
— Собираетесь поселиться в Фолкстоне?
— Еще сам не знаю. Может, да, а может, и нет. У меня ведь тут дом, со всей обстановкой. Но его можно и сдать.
— В общем, у вас еще ничего не решено?
— То-то и оно, что нет, — ответил Киппс.
— Необыкновенно красив был сегодня закат, — сказал Филин.
— Ага, — отозвался Киппс.
И они поговорили о красотах неба на закате. Киппс не рисует? Нет, с самого детства за это не брался. Сейчас, небось, ничего бы не смог. Филин сказал, что его сестра — художница, и Киппс выслушал это с должным почтением. Филину иногда так хотелось бы располагать временем, чтобы и самому рисовать, но жизнь наша коротка, всего не переделаешь, и Киппс ответил: «То-то и оно».
Они вышли на набережную и теперь смотрели сверху на приземистые темные громады портовых сооружений в драгоценной россыпи крохотных огоньков, притаившихся у серого сумеречного моря.
— Вот если б изобразить это, — сказал Филин.
И Киппс, словно по вдохновению, откинул голову назад, склонил к плечу, прищурил один глаз и заявил, что — да, это не так-то просто. Тогда Филин произнес какое-то диковинное слово, абенд[2], что ли, видать, на каком-то чужом языке, — и Киппс, чтобы выиграть время и успеть что-нибудь сообразить, прикурил новую сигарету о вовсе еще не докуренную предыдущую.
— Да, верно, — оказал он наконец, попыхивая сигаретой.
Что ж, пока он не подкачал, вполне сносно поддерживает беседу, но надо держать ухо востро, чтоб не осрамиться.
Они повернули в сторону от набережной. Филин заметил, что по такому морю приятно плыть, и спросил Киппса, много ли ему приходилось бывать за морем. Киппс ответил: нет, немного, но он подумывает в скором времени съездить в Булонь; тогда Филин заговорил о прелести заграничных путешествий; при этом он так и сыпал названиями всяких мест, о которых Киппс и слыхом не слыхал. А Филин всюду бывал! Киппс из осторожности по-прежнему больше помалкивал, но за его молчанием таился страх. Как ни притворяйся, а рано или поздно попадешься. Ведь он же ничего в этих вещах не смыслит…
Наконец они подошли к дому. У порога своих владений Киппс страшно заволновался. Дверь была такая красивая, видная. Он постучал — не один раз и не два, а вроде полтора… словно заранее извинялся за беспокойство. Их впустила безукоризненная горничная с непреклонным взором, под которым Киппс весь внутренне съежился. Он пошел вешать шляпу, натыкаясь по дороге на все стулья и прочую мебель холла.
— В кабинете камин затопили, Мэри? — спросил он, набравшись храбрости, хотя, конечно, и так это знал; и, отдуваясь, точно после тяжелой работы, первый пошел наверх.
Войдя в кабинет, он хотел закрыть дверь, но оказалось, что следом за ним идет горничная — зажечь лампу. Тут Киппс совсем смешался. И пока она не вышла, не произнес ни слова. Но чтобы скрыть свое смущение, стал мурлыкать себе под нос, постоял у окна, прошелся по комнате.
Филин подошел к камину, обернулся и внимательно посмотрел на хозяина. Потом поднял руку и похлопал себя по затылку — такая у него была привычка.
— Ну вот и пришли, — сказал Киппс, засунув руки в карманы и поглядывая по сторонам.
Кабинет был длинной, мрачной комнатой в викторианском стиле с тяжелым потемневшим карнизом и лепным потолком, по которому лепка расходилась лучами от висевшей здесь раньше газовой люстры. Тут стояли два больших застекленных книжных шкафа, на одном — чучело терьера под стеклянным колпаком. Над камином висело зеркало, на окнах — великолепные узорчатые малиновые занавеси и портьеры. На каминной полке — массивные черные часы классической формы, веджвудские вазы в этрусском стиле, бумажные жгуты для зажигания трубки, зубочистки в бокалах резного камня, большие пепельницы из застывшей лавы и огромная коробка со спичками. Каминная решетка очень высокая, медная. У самого окна большой письменный стол палисандрового дерева; стулья и вся прочая мебель тоже палисандрового дерева и обиты красивой материей.
— Это был кабинет старого джентльмена, — понизив голос, сказал Киппс, — моего деда, стало быть. Он всегда сидел за этим столом и писал.
— Писал книги?
— Нет. Письма в «Таймс» и все такое. А потом он их вырезает… и вклеивает в тетрадь… То есть так он делал, покуда был жив. Тетрадка эта здесь, в книжном шкафу… Да вы присядьте.
