Теодор Фонтане - Пути-перепутья
Франке поклонился и отвечал:
- Нет, господин барон. Я ей не родственник. Этого оправдания у меня нет. Но мое оправдание навряд ли хуже. Я знаю Лену более года и собираюсь жениться на пей. Она дала мне согласие, но во время нашего разговора рассказала о своей прошлой жизни, причем с такой любовью говорила о вас, что я тотчас положил непременно повидаться с вами, господин барон, и без околичностей спросить у вас, как было дело. Сама же Лена, когда я сообщил ей о своем намерении, одобрила его с очевидной радостью, однако ж не преминула заметить, что советует мне все-таки воздержаться, ибо вы будете говорить о шей лучше, чем она того заслуживает.
Бото отвел глаза, он с трудом подавлял сердечное волнение. Наконец, овладев собой, он проговорил:
- Господин Франке, вы порядочный человек и, сколько я вижу и слышу, желаете Лене счастья. Это дает вам право на самый честный, прямой ответ. Что именно я должен вам сказать, уже ясно, не ясно только, как это сказать. Пожалуй, лучше всего, я расскажу по порядку, как все началось, как шло и как окончилось.
Франке еще раз поклонился в знак того, что и он, со своей стороны, считает этот способ наилучшим.
- Итак,- начал Ринекер,- скоро минет два года, а может, уже пошел третий с тех пор, как мне, когда я объезжал на лодке трептовский Остров любви, представился случай оказать услугу двум молодым девушкам, чья лодка чуть не опрокинулась. Одна из этих девушек была Лена, и по тому, как она меня поблагодарила, я сразу увидел, что она непохожа на других. Никаких ужимок - ни тогда, ни позже, что я особо желал бы подчеркнуть.
Ибо хотя порой она бывает весела, я бы даже сказал - безудержно весела, по натуре она человек серьезный, думающий и простой.
Бото машинально отодвинул в сторону еще не убранный поднос, разгладил скатерть и продолжал:
- Я просил разрешения проводить ее домой. Она тотчас согласилась, что меня, надобно вам сказать, несколько ошеломило, ибо тогда я еще не знал ее. Однако весьма скоро я понял, в чем секрет: Лена с детства привыкла действовать по своему усмотрению, не заботясь о мнении окружающих или, во всяком случае, не опасаясь их суда.
Франке кивнул.
- Итак, мы вместе отправились в этот долгий путь. Я проводил ее до самого дома, я был восхищен всем, что увидел,- старушка Нимпч, огонь в камельке, перед которым она сидела, домик в глубине сада, уединенность, тишина. Посидев с четверть часа, я ушел и, когда мы прощались у калитки, спросил Лену, нельзя ли мне прийти еще раз, на что Лена сразу ответила: «Можно». Ни тени ложной стыдливости и, однако же, ничего неженственного. Напротив, и голос ее, и вся она показалась мне такой нежной и трогательной…
Взволнованный своим рассказом, Ринекер встал, подошел к балконной двери и распахнул обе створки, словно ему стало жарко. Потом он принялся расхаживать по комнате и так, на ходу, торопливо закончил свое повествование:
- Вот, собственно говоря, и все, что я хотел сказать. Было это на пасху, мы оба провели счастливейшее лето. Стоит ли о нем рассказывать? Думаю, нет. А потом жизнь заявила о себе, житейские требования, житейская проза. Вот что нас разлучило.
Бото снова сел, и тогда Франке, занятый упорным разглаживанием собственной шляпы, спокойно сказал:
- Да, так и она мне говорила.
- Иначе быть не могло, господин Франке. Ибо Лена - я от души рад, что могу это сказать,- Лена никогда не лжет и скорее откусит себе язык, чем покривит душой. У нее двойная гордость - во-первых, она гордится, что может жить трудом своих рук, а во-вторых, что прямо все выкладывает, без обиняков и околичностей, не преувеличивая и не преуменьшая. «Мне это ни к чему, я этого не хочу»,- сколько раз она при мне так говорила. Да, у нее есть собственная воля, пожалуй, чуть больше, чем нужно, и если бы кто вознамерился ее упрекнуть, тот мог бы сказать, что она своевольна. Но она хочет лишь того, за что, как ей кажется, может нести ответственность,- и это не заблуждение, она действительно может, а такая воля, на мой взгляд, больше говорит о наличии характера, нежели чрезмерная рассудочность. Вы кивнули, я вижу, вы разделяете мое мнение, чему я искренне рад. И последнее, господин Франке: что было, то было. И если вы не можете переступить через это, не мне вас судить. Но если можете, тогда позвольте сказать, что вам достанется замечательная жена, у которой сердце там, где надо, которая высоко чтит долг, порядок и право.
- Я и сам того же мнения и - в точности как вы сказали, господин барон,- надеюсь обрести в ней замечательную жену. Соблюдать заповеди надо, их надо соблюдать все до единой, но сами по себе они не одинаковы, и кто нарушил одну из них, может оставаться хорошим человеком, а кто нарушил другую, хотя бы они стояли рядышком в катехизисе, тот человек пропащий, никуда не годится и будет исторгнут из милосердия божьего.
Бото с удивлением поглядел на Франке, будучи в нерешительности, как воспринимать эти торжественные слова. Но Гидеон Франке уже сел на своего конька, а потому не тревожился о том, какое впечатление производят на собеседника его доморощенные взгляды, и продолжал тоном, все более смахивающим на тон проповедника:
- Кто, вняв голосу слабой плоти, нарушит шестую заповедь, того можно простить, ежели он полон раскаяния и вернулся на стезю добродетели, кто же седьмую нарушит, тот не только слабости плотской подвержен, но и низости душевной исполнен, а кто крадет, и клевещет, и лжесвидетельствует, тот испорчен до мозга костей, тот есть исчадие тьмы, и нет ему спасения, ибо он подобен пашне, где семена плевелов на такой глубине залегли, что снова и снова пробьются к свету, как ни засевай пашню добрым зерном. Вот чем я жив, вот с чем встречу смертный час, вот что я постиг за дни жизни своей. Да, господин барон, чистота, порядок, честность - вот без чего нельзя обойтись, и в супружеской жизни тоже. Ибо честность все превозможет, нельзя без доверия, и без правды тоже нельзя. Что было, то было, бог тому судья. А полагай я о том иначе - ведь и такие взгляды достойны уважения, как вы и сами, господин барон, полагаете,- мне надо отойти в сторонку и не мечтать о счастье, о душевной склонности и любви. Я долго жил в Штатах. Там, как и у нас, не все то золото, что блестит, но зато там приучаешься смотреть на мир другими глазами и не всякий раз через одно стекло. Там учишься, что к спасению ведет много путей и к счастью не меньше. Да, господин барон, к богу не один путь и к счастью не один - вот что я постиг в сердце своем. Один путь хорош, и другой-не хуже. Но всякий хороший путь должен быть прямым путем, открытым солнцу, а не вести через топи и хляби и не уводить в сторону. Истина - вот что главное, и порядочность, и честность.
С этими словами Франке поднялся, и Бото любезно проводил его до дверей и подал ему руку.
- На прощанье позвольте затруднить вас просьбой, господин Франке; передайте от меня привет госпоже Дёрр, если вы с ней встречаетесь и старая дружба не прервана, а главное, мой поклон доброй старой госпоже Нимпч. Как ее подагра и прочие «болести», на которые она так часто жаловалась?
- С этим покончено.
- Как так?
- Мы похоронили ее три недели назад. Да, сегодня будет как раз три недели.
- Похоронили? Где?
- За «Роллькругом», на новом кладбище при церкви святого Иакова… Добрая была старушка. И в Лене души не чаяла. Да, господин барон, матушка Нимпч умерла. Зато госпожа Дёрр (и он рассмеялся) живехонька и, пожалуй, переживет нас всех. Когда она придет,- путь-то неблизкий,- я передам ей ваш привет и заранее представляю себе, как она обрадуется. Вы ведь хорошо ее знаете, господин барон. Да, госпожа Дёрр, госпожа Дёрр…
Гидеон Франке еще раз приподнял шляпу, и дверь за ним захлопнулась.
Глава двадцать первая
Многое перевернулось в душе у Ринекера после этой встречи и услышанных напоследок новостей. За минувшие годы, если ему случалось обратиться мыслями к маленькому домику и его обитателям, он представлял себе все точно в таком же виде, как было при нем, и вот оказалось, что все давно не так, что прежние образы надо заменить новыми. В домике живут чужие, если там вообще кто-нибудь живет, в очаге не горит огонь, а если и горит, то не целый день подряд, и сама фрау Нимпч, хранительница огня, умерла и покоится на кладбище св. Иакова. Новости так и вертелись в голове, и вдруг ему вспомнился тот день, когда он полуторжественно-полушутливо обещал старой госпоже Нимпч принести на ее могилку венок из иммортелей. В теперешнем состоянии душевной тревоги Ринекер был даже рад, что ему пришло на ум старое обещание, и он решил немедля его выполнить.
«Роллькруг», да еще в полдень, да еще в солнцепек - ни дать ни взять путешествие в Экваториальную Африку. Но все равно, пусть добрая старушка получит свой венок».
Он взял палаш, фуражку и отправился в путь.
На углу была извозчичья стоянка, но маленькая, и потому, невзирая на табличку: «Для трех дрожек», дрожки большей частью отсутствовали. Не было их и сегодня, каковое обстоятельство - если принять во внимание обеденный час, когда дрожки вообще исчезают с лица земли,-не могло показаться удивительным на этой стоянке, учрежденной лишь в угоду полицейским предписаниям. Бото проследовал дальше, покуда ему вблизи Вандергейдского моста не попался навстречу дребезжащий экипаж, нежно-салатного цвета, с красным плюшем на сиденье и белой лошадью в упряжке. Белая лошадь едва переставляла ноги, и при мысли о дальнем пути, который предстоит бедной животине, Бото не мог сдержать жалостливую усмешку. Но резвых скакунов его глаз нигде не обнаружил, и тогда он подошел к кучеру и сказал:
