Чарльз Диккенс - Том 25. Наш общий друг. Книги 3 и 4
— Теперь я не знаю, с чего мне начать, — краснея, ответила Белла, — я ведь тоже хотела сказать, что мне приятно смотреть на вас, Лиззи. Но можно начать и не с начала, правда?
Лиззи пожала красивую руку, протянутую ей таким же красивым и искренним движением.
— Так вот, милая Лиззи, — сказала Белла, придвинув ближе свой стул и взяв Лиззи под руку, словно они собирались на прогулку, — мне поручено кое-что передать вам на словах, и я боюсь, что скажу не так, как надо, но я все-таки постараюсь. Речь идет о вашем письме к мистеру и миссис Боффин, и вот в чем дело… Погодите! Ах да! Дело вот в чем.
После такого вступления Белла заговорила о просьбе Лиззи сохранить ее тайну, очень мягко коснулась ложного обвинения и того, как оно было снято, а потом спросила, не имеет ли оно какого-нибудь отношения, близкого или самого отдаленного, к ее просьбе.
— Я чувствую, милая Лиззи, — сказала Белла, сама удивляясь своему умению подойти к делу, — что вам тяжело об этом говорить, но я тут замешана тоже: не знаю, известно ли вам, а может вы и сами догадались, — ведь я та самая девушка, которая по завещанию должна была выйти за этого несчастного человека, если б он нашел, что я его достойна. Меня втянули в это, не спросив моего согласия, и вас тоже втянули, не спросив вашего согласия, так что разница между нами очень невелика.
— Я не сомневалась, что вы и есть та самая мисс Уилфер, имя которой мне так часто приходилось слышать, — ответила Лиззи. — Не можете ли вы сказать мне, кто такой мой неизвестный друг?
— Неизвестный друг, милая? — переспросила Белла.
— Тот, который заставил снять обвинение с моего отца и после прислал мне писаную бумагу.
Белла о нем никогда не слыхала. Не имела даже понятия, кто он такой.
— Мне бы так хотелось поблагодарить его, — сказала Лиззи. — Он столько для меня сделал. Надо надеяться, когда-нибудь мне представится случай поблагодарить его. Вы спросили, не имеет ли это отношения…
— Это или само обвинение, — вставила Белла.
— Да. Он или что-нибудь другое заставляет меня жить вот так, скрываясь от всех, в уединении? Нет.
Отвечая, Лиззи Хэксем покачала головой, обратила взгляд на огонь, и при этом в ее скрещенных на груди руках выразилась спокойная решимость, что не укрылось от зорких глаз Беллы.
— Вы долго жили одна? — спросила Белла.
— Да, это для меня не ново. Я часто оставалась одна на долгие часы, и днем и ночью, еще когда был жив бедный отец.
— Мне говорили, у вас есть брат?
— У меня есть брат, но он со мной не ладит. Все же он хороший мальчик и сам выбился на дорогу. Я на него не жалуюсь.
Она говорила, глядя на пылающий огонь в камине, и по ее лицу скользнула тень скорби. Белла заметила это и дотронулась до ее руки.
— Лиззи, скажите мне, есть ли у вас подруга ваших лет?
— Я жила так одиноко, что у меня никогда не было подруги, — ответила Лиззи.
— И у меня тоже, — сказала Белла. — Не то чтоб я жила одиноко, мне даже хотелось подчас одиночества, лишь бы не видеть, как мама сидит в углу с лицом трагической музы, у которой болят зубы, а Лавви злится, хотя я, конечно, очень люблю их обеих. Мне бы хотелось, чтоб вы со мной подружились, Лиззи. Как вам кажется, вы бы могли? Того, что называется характером, у меня не больше, чем у канарейки, но положиться на меня можно, это я знаю.
Своевольная, жизнерадостная, любящая по натуре, легкомысленная по неимению серьезной цели, капризная от привычки вечно порхать среди пустяков, она все-таки была неотразима. Лиззи она казалась такой необыкновенной, такой привлекательной, такой женственной и детски наивной, что сразу ее покорила. И когда Белла опять сказала:
— Как вам кажется, вы бы могли? — приподняв слегка брови, вопросительно склонив головку набок и затаив в груди некоторое сомнение на этот счет, Лиззи доказала ей, что может и что сомневаться в этом нечего.
— Скажите мне, душенька Лиззи, в чем все-таки дело, почему вы так живете?
Лиззи начала было, в виде прелюдии:
— У вас, наверно, много поклонников, — но Белла тут же прервала ее удивленным восклицанием:
— Что вы, милая, ни одного нет!
— Неужели ни одного?
— Ну, может, один и есть, — сказала Белла, — право, не знаю. У меня был один, но что он теперь обо мне думает, не могу сказать. Может, половинка и найдется (я, конечно, не считаю этого дурака Джорджа Самсона). Но что про меня говорить. Мне хочется послушать про вас.
— Есть один человек, — начала Лиззи, — человек сильных страстей и злого нрава, который говорит, что любит меня, и надо думать, говорит правду. Он дружит с моим братом. Он меня сразу оттолкнул чем-то, как только брат впервые привел его ко мне; но в последний раз, когда я его видела, он напугал меня так, что и сказать не могу.
И тут она умолкла.
— Вы для того и переехали сюда, чтобы скрыться от него, Лиззи?
— Я перебралась сюда сразу после того, как он встревожил меня.
— Вы и здесь его боитесь?
— Вообще я не трусиха, но его всегда боюсь. Я боюсь заглянуть в газету, боюсь слушать разговоры о том, что делается в Лондоне, боюсь, как бы он не натворил чего-нибудь.
— Так вы не за себя боитесь, милая Лиззи? — спросила Белла, подумав над ее словами.
— Я боялась бы и за себя, если б увидела его здесь. Я все смотрю, нет ли его где-нибудь, когда иду ночью с фабрики.
— Вы боитесь, что он в Лондоне сделает что-нибудь над собой?
— Нет. Он такой бешеный, что и над собой может что-нибудь сделать, но я думаю не об этом.
— Тогда можно сказать почти наверно, что есть и еще кто-то? — осторожно спросила Белла.
На минуту, прежде чем ответить, Лиззи закрыла лицо руками.
— Его слова всегда звучат у меня в ушах, и то, как он ударил рукой о каменную ограду, всегда стоит у меня перед глазами. Я старалась не придавать этому значения, забыть про это, но не могу забыть, не могу не думать. С его руки капала кровь, когда он сказал мне: «Дай бог, чтобы я не убил его!»
Вздрогнув, Белла обхватила обеими руками стан Лиззи, словно поясом, а потом спросила спокойно, тихим и мягким голосом, когда обе они глядели в огонь:
— Убить! Неужели он так ревнует?
— К одному джентльмену, — ответила Лиззи. — Не знаю даже, как вам сказать, — к джентльмену, чье положение в обществе гораздо выше моего; это от него я узнала о смерти отца, да и после того он принимал во мне участие.
— Он любит вас?
Лиззи покачала головой.
— Ухаживает за вами?
Лиззи перестала качать головой и прижала рукой обнимавший ее живой пояс.
— Это он настоял, чтобы вы сюда приехали?
— Ах нет! Ни за что на свете я бы не хотела, чтоб он узнал, что я здесь, или напал на мой след.
— Лиззи, милая! Но почему же? — спросила Белла, изумленная этой вспышкой. И живо прибавила, вглядевшись в лицо Лиззи: — Не надо. Не говорите почему. Вопрос был глупый. Я понимаю, понимаю.
Обе они замолчали. Лиззи, опустив голову, смотрела на горящие уголья, где когда-то ютились ее первые мечты и куда она с ранних лет уходила от той суровой жизни, от которой ей удалось спасти Чарли, зная наперед, какова будет награда.
— Теперь вы знаете все, — сказала она, поднимая глаза на Беллу. — Я ничего не утаила. Вот почему я живу здесь, скрываясь от всех, и в этом мне помог один добрый старик, он настоящий, верный друг мне. За то недолгое время, что я жила дома, с отцом, я узнала многое такое, — не спрашивайте, что именно, против чего я восстала и старалась это исправить. Не думаю, чтобы я тогда могла сделать больше, не потеряв влияния на отца, — но иногда все это тяготит меня. Если удастся загладить старое, то я надеюсь, что со временем у меня это пройдет.
— Пройдет и эта слабость к тому, кто не достоин вашего внимания, Лиззи, — сказала Белла ей в утешение.
— Нет, этого я не хочу, — отвечала она, вспыхнув, — не хочу верить, и просто не верю, что он не достоин внимания. Что я этим выиграю и сколько потеряю!
Выразительные тоненькие брови Беллы шевельнулись сначала, словно споря с огнем, потом она продолжала:
— Не думайте, что я настаиваю, Лиззи; но разве вы не выиграете этим спокойствия, надежды и даже свободы? Разве не лучше будет жить не прячась, не закрывая себе пути в будущее? Простите, что я спрашиваю, но разве это будет не лучше?
— Разве женское сердце с той слабостью, о которой вы говорили, ищет что-нибудь выиграть? — возразила Лиззи.
Ее вопрос до того расходился с теми взглядами Беллы на жизнь, которые Белла развивала своему отцу, что она невольно сказала про себя: «Вот тебе, корыстная маленькая дрянь! Слышишь? И тебе не стыдно?» — и разжала руки, обнимавшие стан Лиззи, специально для того, чтобы ущипнуть себя за бок.
— Но вы сказали, Лиззи, что вы еще что-то потеряете, — заметила Белла, наказав себя самое и возвращаясь к своей теме. — Вы не можете мне сказать, что именно вы потеряете?
