Николай Чебаевский - Если любишь
— Здравствуй, Максимчик! Помочь мне пришел?
Максим едва не выронил лопату.
— Как, то есть, тебе?
— Ну, если уж говорить абсолютно точно, так не мне, а моим телятам, — игриво продолжала Репкина.
— Но ведь телятница здесь…
— Я!.. — заключила победно Алла.
— Подожди, подожди, — не вдруг сумел опомниться Максим. — Шурка же работает…
— Хватился! Три дня назад перевели ее в доярки вместо Лучковой. Та заболела. А телятницей временно меня поставили…
«Временно» — это слово окончательно убедило Орехова, что Алка говорит правду. Репкину на всякой работе в колхозе считали «временной».
После окончания десятилетки Алла ездила в институт, но не прошла по конкурсу. Вернувшись домой, она работала, по ее словам, на должности «куда пошлют». Была за последний год и учетчицей в тракторной бригаде, и заведовала нефтескладом, а зимой подменяла доярок и телятниц, если какая-нибудь из них уходила в декретный или обычный отпуск. Конечно, могла она выбрать ту или иную работу по душе, не метаться с места на место, да не хотела. Найди постоянное дело — надо все силы вкладывать в него, отвечать за результаты. А работаешь временно — можно рассчитывать на поблажку. Не освоился, дескать, человек, оттого и промахи. Кроме того, постоянно Алла вообще не собиралась жить в деревне. Она отрабатывала здесь лишь двухлетний трудовой стаж, чтобы потом поступить в институт вне конкурса.
Все это знал Максим. Понимал он и другое: нет у Аллы настоящей любви к нему. «Охотится» она за ним отчасти со скуки, а больше потому, что вообразила — перед ней не устоит ни один парень. «Да, попал я с этой крышей в переплет, — подумал Максим в смятении. — Ланя может решить, что для Алки стараюсь…».
А Ланя — вот она, идет мимо. Что делать? Бросить лопату, соскочить побыстрей с крыши? Поздно уже. Да и стыдно: вроде нашкодил и хвостом завилял… Ланя шла, будто не видя ни Максима, ни Аллы.
— Здравствуй, Ланя, — непослушным голосом сказал Максим. — Погоди немножко, я к тебе шел…
— Здравствуй, — спокойно отозвалась Ланя.
Алла объявила со смехом:
— Внимательный кавалер — позаботился даже о моих телятах.
— Телята, положим, не твои и не мои, а колхозные, — отрезал Максим. — И снег я счищаю, чтобы не заболели они от сырости.
— Спасибо, вразумил, — иронически сказала Ланя и пошла к молочной ферме.
«Не поверила, — оскорбленно подумал Максим. — Пусть не верит. Главное — совесть была бы чиста…».
Он взял себя в руки, скидал остатки снега, неторопливо слез, сдержанно попрощался с Аллой. Но на ферму уже не пошел: ясно было, сегодня Ланя все равно не захочет слушать ни о каком кино.
Конечно, легкая эта ссора не могли оттолкнуть их друг от друга. Но помирились они не сразу.
Была весенняя ночь с первым громом и первым дождем. Дождь хлынул неожиданно. Во всяком случае, Максим, возвращавшийся с комсомольского собрания, «заметил» его только тогда, когда ливень с шумом обрушился на него. Впопыхах парень кинулся под первое попавшееся укрытие. Это оказалось крылечко детских яслей.
И только Максим скрылся под навесом, как сверкнула молния, коротко ударил гром. В то же мгновение на крылечко метнулась еще одна фигура. При вспышке молнии Максим узнал Ланю.
Узнала и она его. От испуга девушка, наверное, совсем забыла про размолвку. Она с разбегу прижалась к Максиму, воскликнула:
— Ох, Орешек, как я рада, что ты тут!
«Орешек!» — так звала Максима одна мать. И оттого, что Ланя назвала его так же ласково, у парня все перевернулось внутри. Он схватил девушку за плечи, с жаром произнес:
— Ланюшка, долюшка моя!..
Кто знает, к чему сказал он эти слова! Думал совсем другое, заранее, давно еще решил, что и как сказать, — и вот бухнул! Но девушке, видимо, по душе пришлось такое признание. Она доверчиво прижалась к Максиму. И лишь минуту спустя прыснула смехом:
— Но… почему… долюшка?
— Потому, что ты для меня неминуема, как судьба! — убежденно сказал Максим.
Дождь прошел скоро. Но парень и девушка еще долго, вплоть до самого рассвета сидели под навесом крыльца.
Недавнее отчуждение между ними растаяло, как растаяли последние снега возле заборов. И счастье, верилось им, ничем уже больше не омрачится. Но не одно еще испытание ждало их. Не случайные недоразумения, как на этот раз, а серьезные испытания, подготовленные для них злой рукой.
В тот же день, когда Максим шел из школы мимо дома Репкиных, он увидел Аллу, неумело подпиравшую осиновым колом повалившийся плетень.
— Ой, Максимчик, вот к счастью подгадал! — воскликнула девушка измученным голосом. — Помоги, пожалуйста, поставить городьбу. Ночью в грозу повалило, а отец уехал…
Как тут следовало поступить? Отказаться неудобно, просто невозможно. Пройти мимо, будто глухому, — это уже совсем свинство. К тому же у Максима был сегодня такой радостный день, что обидеть кого-нибудь, даже Алку, он никак не мог.
Орехов взял у Аллы кол, заострил его топором на чурке. С маху воткнул в землю. Но одним колом плетень укрепить, конечно, было нельзя.
— Давай еще кола четыре, тогда городьба больше не повалится, — сказал он Алке.
Репкина быстро приволокла со двора колья. Максим, как это и положено делать подобру, пробил в дернине под плетнем несколько ямок, налил в них воды, чтобы потом колья поглубже входили в мокрую землю. Но едва он нацелился колом в первую ямку, как увидел: из переулка вышла Ланя. Неожиданного в этом ничего не было: Ланя, наверное, тоже шла после обеда на работу.
Увидев, как он ставил с Алкой плетень, Ланя не вспыхнула, не побледнела, а глянула на него с таким презрением, с каким смотрят лишь на предателей. Не знал Максим, что Ланю уже обработала Аришка.
— Распахни-ка, дурочка, гляделки! — явилась она к Синкиным, как только Алка остановила Максима, попросила помочь укрепить плетень. — Фельдшерицын-то сынок с тобой милуется, да Алку тоже не забывает, обхаживает. Не веришь?.. На ферму-то мимо пойдешь, глянь сама… Плетень ей ставит, задабривает, чтобы податливее была. Хотя Алка-то и так…
Ничего этого не знал Максим. И когда Ланя прошла с таким презрением мимо, растерялся, с маху опустил кол в яму с водой. Раздался громкий хлопок, грязные брызги окатили и его самого и Алку.
— Чтоб тебе! — сердито воскликнула Алка. Но тут же хихикнула, заговорила осуждающе: — Смотри ты, Ланька-то какая психушка! Еще нигде ничего, а уже на дыбки. Когда женой будет — глаза муженьку выцарапает…
— Ну, знаешь ли… — С языка Максима готово было сорваться что-то хлесткое. Но Алка, заметив, как ожесточился парень, испуганно заморгала, заслонилась рукой, точно стыдясь своих слов. Это обезоружило Максима.
— Знаешь, давай-ка догораживать…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Потом Максим бродил по березнику. Думал, что делать? Как все объяснить Лане, станет ли она слушать?
В самом деле, почему именно его, а не кого-то другого позвала Алка на помощь? Если плетень упал ночью, то с утра до обеда мимо дома Репкиных прошел, конечно, не один человек. Может, нарочно и время выбрала перед обедом, зная, что Максим и Ланя обязательно пойдут мимо? Максиму даже вспомнилось: пробегая утром по улице, он не видел возле дома Репкиных упавшего плетня. Да, похоже опять Алка поставила ловушку, а он по простоте своей попался в нее.
Но Ланя-то, Ланя почему так на него смотрела? Неужели она такая дурная? Ни с кем не остановись, не поговори — ведь это же нелепость.
Надо раз и навсегда объясниться.
Приняв это решение, Максим отправился на поиски девушки.
На ферме ее не оказалось, дома — тоже. Встретилась Аришка. Склонив голову на плечо, вполприщур глянула на Максима.
— Чего закручинился? То ли разлучница дорожку перебежала?
Максим ничего не ответил. Нахмурясь, шагнул в сторону, чтобы обойти Аришку.
— А ты не злись! — сверкнула Аришка зубами. — Для влюбленных я завсегда сочувствующая. Потому как сама больно влюбчива. В райком твою Ланюшку вызвали.
— Откуда ты знаешь? — недоверчиво посмотрел на Аришку Максим.
— Стало быть, знаю! — игриво улыбнулась Аришка.
— Не врешь?
— Могла бы и соврать, коли деньги с тебя брать. А задаром и не брешу и не грешу.
В самом деле, зачем ей было врать?
Максим, терзаемый размолвкой с Ланей, вышел за село, надеясь развеяться среди зеленых полей. Глубоко задумавшись, он незаметно для себя попал на прямушку, шел и шел, пока не спохватился, что уже далеко позади осталась согра.
Уже начало смеркаться. Необходимо было поторопиться домой. Максим не избавился от куриной слепоты. Вообще-то болезнь не очень донимала, приступы ее бывали только весной, и то не каждый год. Но нынче Максим проявил беспечность, заранее не полечился, в результате в сумерках и ночами, даже светлыми, ничего почти не видел. С таким зрением не хитро было заблудиться в согре: среди тальников и зарослей смородины петляли бесчисленные тропки, проложенные в поисках ягодных мест.
