Джон Апдайк - Иствикские вдовы
Неужели это правда? Александра предпочла сдвинуть разговор на территорию подругиного вдовства:
— Почему ты хочешь поехать туда летом? Разве семья Нэта не владеет большим поместьем в Мэне, где-то возле Бата или Бар-Харбора?
— Старуха его продала. Сказала, что единственная причина, по которой она его не продавала раньше, — это чтобы Нэту было где поплавать на яхте в августе.
— Она еще может заниматься подобными делами? Покупать, продавать… Это в сто четыре-то года?
— Похороны Нэта придали сил старой летучей мыши. Она даже снова начала ездить по пятницам в «С-с-симфо-ни-Холл» с огромным черным шофером. А ведь когда Нэт был еще жив, она в какой-то момент перестала понимать, кто она и где находится, знала только, что ей не нравятся обои, на которые она пялилась целыми днями, и была уверена, что сиделка хочет ее отравить. Содержание мэнского поместья чудовищно вздорожало. Это был такой гигантский обшитый гонтом сарай спален на сто, а беда с этим гонтом состоит в том, что он высыхает и обшивка отваливается. Я ненавидела туда ездить. Дом отапливался только каминами, а океан всегда был слишком холодным, чтобы плавать, даже в августе. В Мэн на лето отправлялись только семьи пуритан, желавшие подвергнуть себя наказанию за свое богатство. Так что нет, я с удовольствием поеду на Род-Айленд. Но только не в Ньюпорт и не в Джеймстаун. Летом там полно зевак-остолопов. Только в Иствик. В Иствик не ездит никто, кроме чудаков.
— О, Джейн, как ты можешь говорить об этом с таким энтузиазмом? Уверена, Сьюки согласится со мной, что это ужасная, ужасная идея. Ведь речь идет о месте преступления.
— Повторяю: не было никакого преступления. Было лишь здоровое использование наших женских возможностей. Сьюки, кстати, в восторге от этой идеи. Когда мы с ней об этом говорим, у нее сверкают глаза, а щеки покрываются румянцем. Между прочим, там, в Китае, тебе не показалось, что она с этими ее жалкими крашеными волосами болезненно-бледна и как-то обессилена? Ведь у бедняжки осталось лишь по половинке легких.
— Так вы с ней видитесь? Где?
Джейн голосом воздвигла защитную преграду:
— Она приезжает в Бостон. У Ленни были там какие-то деловые интересы. Однажды мы встретились в Нью-Хейвене, один из внучатых племянников Нэта учится там в Йельском университете. А ты что-нибудь имеешь против, Лекса? Мы не виноваты, что ты живешь так далеко и никогда не приглашаешь нас погостить.
— Я приглашала, но вы презрели мое приглашение, заявили, что Запад кишит толстыми религиозными ханжами. — Тем не менее подсознательно Александре действительно не хотелось осквернять сухую чистоту Таоса гнилым запашком трясины своего прошлого. Она предпочла отступить: — А почему Сьюки хочется вернуться в Иствик?
— О, ты же ее знаешь. Журналистское любопытство. Может, она накопает там что-нибудь для следующего своего смехотворного любовного романа. Может, разожжет в себе былое пламя или одержит новую победу. В Коннектикуте, судя по всему, жены правят крепкой рукой, а где ты видела городских мужчин, которые были бы раскованны настолько, чтобы совмещать верность долгу и умение от него уклоняться?
Эта фраза заставила Александру задуматься, обладает ли этим свойством Уорд Линклейтер. Как-то за бокалом красного вина обнаружилось, что в прежней жизни ваяние было для него лишь любительским занятием, коему он предавался по выходным; профессией же и источником весьма надежного благосостояния являлась работа подрядчика; он был одним из тех, кто на многие-многие акры вокруг заполонял беззащитную пустыню между Альбукерком и Санта-Фе продававшимися по сниженным ценам домами для пенсионеров, которые так презирала Александра.
— Ну, у меня таких иллюзий нет, — сказала она Джейн. — Я не еду. Категорически нет. Иствик был лишь периодом, причем таким, покончить с которым я очень рада. Периодом, дорогая.
Когда, промучившись несколько дней, она позвонила Сьюки, младшая подруга казалась рассеянной; их разговор напоминал случайную беседу на приеме с человеком, стреляющим глазами по сторонам через твое плечо.
— Сьюки, не могу поверить, что ты хочешь, чтобы мы сняли в Иствике жилье на лето.
— Я хочу? Это Джейн помешалась на такой идее, я даже возразить не могу. Не знаю, может, это и впрямь могло бы быть забавно. Разве нам всем не стоит воспользоваться возможностью что-то еще изменить в своей жизни? Тебе не любопытно, что из этого выйдет? В любом случае не делай из этого большой проблемы, Лекса. Это всего лишь идея, способ объединиться.
— Отвратительная идея, если хочешь знать мое мнение. Для меня этот город остался в прошлом. Он во власти злых чар.
— А кто же напустил на него злые чары? — спросила Сьюки.
— Не только мы. Там были еще и Бренда Парсли, и Мардж Перли, и Грета Нефф, и Роузи Холлибред, думаю, надо включить в эту компанию и Фелисию. — Из суеверия язык у нее запнулся на имени Фелисии, убитой жены Клайда Гейбриела — того самого Клайда, который сошел с ума отчасти из-за пьянства, а отчасти от любви к Сьюки. Именно тогда пагубное колдовство достигло глубин, из которых они уже не смогли выбраться, и Александре было неприятно произносить это имя, поскольку Фелисия была мертва. Впрочем, теперь и остальные уже наверняка умерли.
Сьюки рассмеялась; Александра догадалась, что смех был призван замаскировать зевок.
— У нее пена так и шла изо рта, когда она вещала о Вьетнаме и никак не могла остановиться, — сказала Сьюки о покойной Фелисии, однако, почувствовав, что ностальгическая интонация не отвечает нынешнему настроению Александры, более оживленно добавила: — Дорогая, ты так мило суеверна. Чары не длятся вечно. Та ядовитая атмосфера относится лишь к своему времени, к концу шестидесятых, которые, разлагаясь, переходили в семидесятые, притом что мы были молоды, полны живых соков и прочно укоренены в среднем классе.
— Если судить по телевидению, нынешние времена «Счастливыми деньками»[26] тоже не назовешь, — заявила Александра. — При Буше люди так же несчастны, как были при Джонсоне и Никсоне. Такое же болото. А между тем инфраструктура, бесплатное образование и национальные парки летят в тартарары.
Сьюки помолчала, словно обдумывала это утверждение, а потом сделала заключение, вызвавшее у Александры раздражение:
— Что ж, похоже, тебе идея не нравится, а без тебя мы обойтись не можем.
— Почему? Вы с Джейн, по-моему, вдруг во всем стали настроены на одну волну.
— Не ревнуй, дорогая, тут не к чему ревновать. Джейн — человек нелегкий, но, как я уже говорила, она не совсем здорова и, думаю, чувствует себя очень одинокой в этом огромном темном доме, после того как в нем не только не стало Нэта, но и чудовищно окреп матриархат. Что касается меня, то я не знаю, Лекса; просто я чувствую себя такой опустошенной, такой ненастоящей после смерти Ленни. Вот я и подумала: может, Иствик вернет меня к действительности? В Китае я не переставала думать о том, как чудесно в момент, когда занавес жизни начинает опускаться, вновь обрести старых друзей, знавших тебя прежде, которые могут посмеяться над тем же, что смешно тебе, и вспомнить тех же ужасных людей, каких вспоминаешь ты. Но возможно, я была глупа. — Она вздохнула своими слабыми полулегкими. — Забудь, куколка, давай просто забудем об этом.
— Ты заставляешь меня чувствовать себя виноватой, Сьюки, но все же я не поеду. Вы обе можете приехать сюда, если хотите, и посетить индейские резервации. Они очаровательны. Там до сих пор есть шаманы, которые умеют делать нечто совершенно поразительное. Правда-правда, я сама видела. Может, вам даже удастся уговорить меня на круиз в Антарктику — посмотреть на живых пингвинов.
Молчание. Ни смешка. Потом:
— Лекса, мне надо возвращаться к работе, пока я не забыла, какого цвета глаза у моей героини. Я остановилась как раз на моменте, когда с нее срывают корсаж. Но прошу тебя, пойми: ни Джейн, ни я не собираемся ни на что тебя уговаривать. Мы просто предложили тебе возможность. — Поскольку однажды, в парной темноте бани, они были в своем роде любовницами, Сьюки знала, как донести до Александры свою обиду; Александра отключила связь, продолжая терзаться.
Когда той же зимой, позднее, телефон снова зазвонил и на дисплее появилась надпись «Абонент неизвестен», Александра с бьющимся сердцем сняла трубку, разрываясь между возможностью исправить отношения с подругами-вдовами и необходимостью твердо выстоять против них. Но голос на другом конце линии не принадлежал ни одной из них.
— Мама? — прозвучал вопрос.
Из двух ее дочерей младшая, Линда, жила в Атланте со своим вторым мужем и за проведенные там годы приобрела легкий южный акцент и уютно-нежный тембр голоса, соответствующий региональным требованиям женственности. Раньше тембр был другой — низкий, сексуально-нейтральный, нарочито ровный, с жесткими «а» и пропускаемыми «р», как принято в Новой Англии.
